§ 1. Вопрос о категории состояния
в русских грамматических трудах XIX — начала XX века
С первой трети XIX в. в русских грамматиках последовательно выделялся разряд слов, промежуточных между именами и глаголами и выражающих главным образом состояние. В качестве грамматических признаков этого разряда слов отмечались: употребление их или исключительно, или преимущественно в функции сказуемого, их неизменяемость по падежам — при близости к именам прилагательным и существительным — и значение времени, неотрывное от их грамматических форм. От наречий эти слова отличались наличием своеобразных "номинативов" — иногда с формами рода, подобно прошедшему времени глагола, значением времени, отношением к лицу или оттенками безличности, а главное, тем, что эти слова не обозначали признака качества и действия. В отдельных группах этих слов бросалось в глаза сходство с краткими формами имен прилагательных. А. X. Востоков в своей "Русской грамматике" (1) присоединяет весь этот разряд слов к категории глагола1 . Он относит сюда все вообще краткие формы имен прилагательных, считая их "спрягаемыми словами"2 . Еще ярче, по Востокову, оттенок глагольности, спрягаемости выступает в некоторых безличных словах, которые похожи на существительные или на наречия, и в некоторых родовых и личных предикативных (сказуемостных) словах, которые похожи на краткие прилагательные, но которые не имеют соотносительных полных форм среди имен прилагательных. Так, слова льзя (ср. нельзя), жаль, лень (в таком разговорном употреблении: лень было так рано вставать) Востоков относит к безличным глаголам (6). Перечисляя глаголы, управляющие инфинитивом, Востоков помещает в их число рад, готов (среди глаголов, означающих расположение к действию), горазд, можно, должно (среди глаголов, означающих возможность и потребность действия) (7).
Однако точка зрения А. X. Востокова показалась слишком радикальной большинству русских грамматистов первой половины XIX в. Во имя историко-генетических предпосылок о родстве кратких форм имен прилагательных с существительными она была отвергнута Павским и затем К. С. Аксаковым3 . А. А. Потебня примкнул к этой традиции. Лишь М. Катков мельком выразил согласие с востоковским определением кратких имен прилагательных как спрягаемых форм (10).
Кроме того, смягченные отголоски концепции Востокова можно найти в грамматических трудах обобщающего и в то же время учебного типа, вроде "Опыта общесравнительной грамматики русского языка" И. И. Давыдова или "Исторической грамматики" Ф. И. Буслаева.
Так, Ф. И. Буслаев писал: "К средним глаголам принадлежит существительный или вспомогательный быть как один, так и в соединении с именем прилагательным, для означения сказуемого... Например, он долго был болен" (11).
Только Н. П. Некрасов в книге "О значении форм русского глагола" выступил решительным и даже крайним последователем концепции Востокова, придя к ней с другой стороны: "Как глагол через прилагательную форму может усвоить себе значение чисто-прилагательного имени, например, родить — родимый... уметь — умелый, гореть — горелый... и др., так, наоборот, прилагательное имя, через краткую форму с окончанием среднего рода или с безразличным окончанием, может принимать значение глагола, например:
И, полно, что за счеты!..
Лишь стало бы охоты.
Здесь полно от прилагательного полный, -ая, -ое имеет значение глагола в абсолютно-личной форме на -и (т. е. в форме повелительного наклонения. — В. В.).
Нет, не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает мадонну Рафаэля.
Здесь смешно от прилагательного смешной, -ая, -ое имеет также значение глагола, потому что качество, выражаемое им, по смыслу речи представляется присущим предмету под условием известной продолжительности. Известно, что каждое прилагательное имя с кратким окончанием может иметь значение глагола, когда стоит на месте сказуемого в предложении. Таким образом, глагол в развитии своих форм преобразуется в имя прилагательное (ср. формы причастий и их эволюцию. — В. В.), имя прилагательное в сокращении своих форм преобразуется в глагол" (12).
До "Очерка современного русского литературного языка" А. А. Шахматова вопрос о категории состояния оставался в таком неопределенном положении. Например, проф. В. А. Богородицкий указывал на то, что безличные выражения именного происхождения, вроде можно, нужно, теперь являются для чутья глаголами или глагольными частицами, и ссылался на формы времени, им присущие (ср. прошедшее время можно было, нужно было) (13).
Акад. А. А. Шахматов утвердил открытие Востокова своим авторитетом, также признав краткие формы прилагательных спрягаемыми словами. Но А. А. Шахматов в своем "Очерке современного русского литературного языка" и в "Синтаксисе русского языка" касался преимущественно отдельных морфологических и синтаксических своеобразий краткой формы имени прилагательного. Он не ставил "категории состояния" в ряд других "частей речи"4 . Этот шаг был сделан проф. Л. В. Щербой в его статье "О частях речи в русском языке" (15).
§ 2. Грамматические особенности категории состояния
Под категорию состояния подводятся несклоняемо-именные и наречные слова, которые имеют формы времени (для прошедшего и будущего времени аналитические, образованные посредством присоединения соответствующих форм связки быть) и употребляются только в функции сказуемого5 . Понятно, что многие из слов (особенно безличного, наречного типа), подводимых под категорию состояния, могут сочетаться и с другими наиболее отвлеченными вспомогательными глаголами, кроме быть (например: стало жаль, становится больно; делается досадно, стыдно; бываю рад и т. п.).
Таким образом, слова из категории состояния по внешнему облику отличаются от прилагательных и существительных отсутствием форм склонения и наличием форм времени, от наречий — формами времени и неспособностью качественно или обстоятельственно определять глагол и имя прилагательное6 .
Естественно, что и значения предмета, качества или качественно-обстоятельственного отношения совершенно чужды категории состояния. Слова, относящиеся к категории состояния, выражают "недейственное" состояние, которое может мыслиться безлично (досадно, стыдно) или приписываться тому или иному лицу как субъекту, испытывающему это состояние (я рад, ты должен и т. п.)7 .
Так как формы времени в категории состояния аналитичны, то вся эта категория в целом носит яркий отпечаток аналитического строя. Формы: я был рад и буду рад (будешь рад и т. п.) — являются чистыми формами времени и наклонения, без всякой примеси видовых и залоговых значений8 . Историю категории состояния необходимо ставить в связь с исторической судьбой глагола быть9 и с историей категорий: глагола, кратких форм имени прилагательного и наречия.
§ 3. Сближение кратких прилагательных с категорией состояния
Категория состояния развивается в современном языке преимущественно за счет наречий и имен прилагательных. Краткие формы имен прилагательных, утратив склонение и укрепившись в позиции сказуемого, приобретают оттенок времени. Они перестают быть названиями, а становятся предикативными характеристиками. Форма времени неотрывна от понимания таких слов, как: мал (ср. малый), велик (ср. великий), рад, должен, намерен, горазд, солон, прав, здоров (в значении: мастер, искусен), виден (ср. видный), устарелое и народнопоэтическое люб и т. п. Ограничение синтаксических функций этих форм привело к изменению их смысловой структуры. В кратких прилагательных развиваются значения, не свойственные полным прилагательным, и складываются новые синтаксические связи. Например, готов в фамильярно-просторечном употреблении значит: пьян ("К трем часам Опенкин был готов совсем и спал крепким сном" — Гончаров); ср. своеобразия значения и синтаксического употребления таких слов: расположен (я не очень расположен сегодня идти в театр), повинен (сделать что-нибудь); "растерян мыслями... чего-то ожидаю" (Грибоедов, "Горе от ума"); "обо всем известен-с" (Ф. Достоевский, "Преступление и наказание"); способен на все; властен, не властен в ком-чем или с инфинитивом (ср. у Баратынского: "Не властны мы в самих себе") и т. п.
Таким образом, многие краткие формы прилагательных резко отличаются от соотносительных полных не только своими значениями, но и конструктивными возможностями. Русским грамматистам из школы Потебни казалось, что краткие прилагательные, в силу своей предикативности, подвергаются сильному синтаксическому влиянию со стороны глагола и усваивают некоторые его конструктивные свойства. Так, многие краткие прилагательные (особенно в разговорной речи) приобретают способность сочетаться с инфинитивом. Например: "Эка врать здоров ты, Киселев" (Лев Толстой); "Ну, тоже дьячкову сыну много верить нельзя. — Почему ж так? — А потому — врать здоров" (Слепцов, "Вечер"); "Озорничать лют" (Слепцов); "Деньги вы брать охочи" (Писемский); "Али ты думаешь, что я не властен над тобой приказывать?" (Островский, "Свои люди — сочтемся"). Ср. те же конструктивные особенности слов рад, горазд, должен (в значении долженствования), готов, способен, достоин, склонен, волен, привычен, ретив, ленив, скор и т. п. (21) Ср.: "Мы рады голову сломать" (Пушкин); "Я больно плясать горазд" (Островский); "Слаб был тоже и выпить" (Достоевский, "Подросток").
У некоторых кратких прилагательных (тоже преимущественно в разговорной речи) возникает своеобразное значение чрезмерной степени обладания каким-нибудь признаком, качеством (слишком...) в сочетании с инфинитивом или отдельно (например: велик, мал, молод и другие подобные). Ср.: "Молод ты меня учить"; "Бедному жениться и ночь коротка" (Л. Толстой). Синонимична конструкция: слишком (краткая форма прилагательного) + чтобы с инфинитивом.
Легко заметить, что у значительной части кратких прилагательных развиваются типы падежного управления, однородные с глаголами той же основы. Например: зол на кого-нибудь, на что-нибудь (в значении: сердит); ср.: злиться на кого-нибудь, на что-нибудь; сердит на кого-нибудь, на что-нибудь: "Но я сердита на вас. — За что? — Я оскорблена вами" (Тургенев); ср.: сердиться на кого-нибудь, на что-нибудь; согласен с кем-нибудь, с чем-нибудь; ср.: согласиться с кем-нибудь, с чем-нибудь; жив чем-нибудь ("чем люди живы"); ср. жить чем-нибудь и т. п.
На этом фоне не удивительно, что отдельные слова этого типа приобретают даже способность управлять винительным падежом, например: Я должен ему большую сумму денег.
Но лексические значения многих кратких форм не настолько далеко отошли от значений соотносительных полных форм, чтобы можно было видеть в них самостоятельные слова, оторвавшиеся от категории имени прилагательного. С именем прилагательным сближает эти формы общность словообразовательных признаков, у некоторых — наличие сравнительной степени. Кроме того, у многих кратких форм синтаксический отрыв от категории имени прилагательного не сопровождается изменением их лексических значений (ср.: кроток — кроткий; задумчив — задумчивый и т. п.). Возникает своеобразное несоответствие между лексическими и грамматическими границами слов. Нечто подобное наблюдается и в отношениях многих качественных наречий на -о, -е и -ски к лексически однородным именам прилагательным. Однако в категории состояния есть целый ряд и таких слов, которые в современном русском языке уже не могут быть связаны ни с каким другим определенным грамматическим классом. Они не имеют соотносительных полных форм, хотя грамматически однородны с краткими формами имени прилагательного. Они образуют грамматическое ядро категории состояния. Например: рад, горазд, должен, намерен (в слове намеренный значение: имеющий намерение — почти умерло, а в значении: сознательный, заранее обдуманный — намеренный, конечно, является особым словом); прав (ср. правый); виден (ср. видный) и некоторые другие (ср.: квит, мы квиты). Таким образом, категория состояния все более эмансипируется от других категорий.
Причина развития и распространения категории состояния кроется в противоречии между морфологическими и синтаксическими свойствами имен. Морфологически имя противопоставлено глаголу, а синтаксически имя так же может быть сказуемым, как и глагол. Однако имя в русском языке не может приобрести основные семантические свойства глагола, даже если оно употребляется только как сказуемое. Устанавливается глубокое грамматическое различие между понятием действия, протекающего во времени, наделенного сложными оттенками пространственно-видовых значений и иногда предполагающего разнообразное предметное окружение, и между понятием качественного состояния, в котором являются лица и предметы или которое может быть у лиц и предметов. Но, конечно, сложная и тонко развитая система глагола с его категориями лица, времени и наклонения, с его разнообразными формами управления должна была оказать громадное организующее воздействие на новую категорию состояния.
Несомненно, что значение качественного состояния все усиливается в кратких формах страдательных причастий, особенно тех, в которых глагольность ослаблена или полустерта10 . Например: "Дела все запутаны" (Островский "Бедная невеста"); "Мне ли уж нежности заводить? Загнан, убит" (Островский, "Гроза"); "Я убита, уничтожена" (Островский, "Не от мира сего"). Ср. у Достоевского в "Идиоте": "Не он польстил, а я польщена"; в "Подростке": "Пусть я отплачу ему великодушием, но с тем, чтобы это он почувствовал, чтобы он это понял — и я отмщен". Ср.: взволнован, рассеян, угнетен, расстроен, плохо настроен, растроган, тронут, влюблен, привержен, обязан, (хорошо, плохо) сложен, наслышан о ком-нибудь, о чем-нибудь и т. п.
Предикативные слова с формами рода, лица и времени представлялись академикам Востокову и Шахматову спрягаемыми. Действительно, категории лица, времени, а следовательно, и наклонения (и — с большими оговорками: возможные оттенки видовых значений, присущие сочетаниям предикативных слов с вспомогательными глаголами; ср.: Город стал виден как на ладони; Я останусь должен вам три рубля; Я был бы рад быть вам полезен и т. п.) — все это приближает категорию состояния к грамматической системе глагола. Но глубокая грань между категориями состояния и действия сохраняется. В грамматической категории состояния нет залоговых различий; видовые оттенки сюда привносятся лишь вспомогательными глаголами. Ярче всего здесь выступают формы времени и лица. Наличие категории лица ведет к параллелизму и соотносительности личных и безличных форм. Этот параллелизм ярко проявляется, например, в таком грамматическом соотношении: должен — должно (ср.: можно, надо, нельзя)11 ; нужен — нужно; виден — видно (ср. из-за деревьев было видно зеленую крышу дома); тошен — тошно и т. д.
§ 4. Распространение безличных форм в категории состояния
Безлично-именные формы особенно широко распространены в категории состояния. Их здесь больше, чем слов типа рад, горазд, и они гораздо более резко порвали связь с прилагательными и наречиями (23). Между полными и краткими формами имен прилагательных и между соответствующими безлично-предикативными формами наблюдаются очень значительные грамматические и лексические расхождения. Очевидно, это разные слова в современном русском языке. Например, завидный — завиден означает: такой заманчивый, что можно позавидовать (завидное положение, завидная участь, завидная карьера и т. п.). Между тем безличное завидно в значении сказуемого говорит о чувстве зависти, испытываемом кем-нибудь (мне завидно) или возникающем под влиянием какого-нибудь действия (в конструкции с инфинитивом: завидно смотреть на такое счастье).
Безличное хорошо, которым обозначается состояние внутреннего удовлетворения, счастья, хорошего самочувствия (у меня хорошо на душе, мне хорошо), уже отдалилось от слова хороший — хорош. Ср.: дурной и мне дурно; душный и душно, легкий и на душе легко и т. п.
В сущности, отношение хорошо (в сочетании хорошо на душе) к хорошо в предложении Мое здоровье хорошо такое же, как рвет в его рвет к рвет в предложении Он рвет цветы (ср.: Пахнет резедой и Резеда недурно пахнет). Это — омонимы. Таким образом, между безлично-предикативными словами на -о и краткими формами имен прилагательных с той же основой часто нет ни грамматического, ни лексико-семантического параллелизма. Другие же разряды безлично-предикативных слов, входящих в категорию состояния, еще более далеки и по своему значению, и по своему синтаксическому употреблению от кратких форм имен прилагательных (например: боязно, стыдно, совестно и т. п.).
Нельзя не отметить громадного влияния глаголов на формирование основных типов безличных выражений в категории состояния. Так, среди безлично-предикативных слов на -о, соотносительных с краткими формами имен прилагательных, выделяются четыре основных разряда, находящих полный параллелизм в группах безличных глаголов.
1. Прежде всего это слова, обозначающие чувство, эмоциональное состояние, психологическое переживание: грустно, весело, радостно, печально, страшно, смешно, скучно, стыдно, досадно, покойно, тревожно, совестно, тоскливо, боязно и т. д. "Все время было гадко, стыдно и скучно" (Л. Толстой, "Крейцерова соната"); "На душе тяжело и страшно" (Тургенев, "Фауст"); "В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно" (Тургенев, "Ася"). Ср. безличные глаголы: "Взгрустнулось как-то мне в степи однообразной" (Кольцов); "И верится и плачется, и так легко, легко..." (Лермонтов) и т. п.
2. Слова, обозначающие физическое состояние иногда как результат внешних восприятий и ощущений: голодно, щекотно, дурно, плохо, горько, больно, душно, мне тепло, холодно и т. п. "Плохо мне. Я чувствую, что разлагаюсь" (Тургенев, "Дневник лишнего человека") и т. п. Ср. соответствующую группу глаголов: "Я сама в чаю пригубила [порошка], чуть горчит" (Л. Толстой, "Власть тьмы").
3. Слова, обозначающие состояние природы: сухо, тепло, темно, светло, тихо, холодно, в воздухе парно. "Было солнечно и жарко" (Л. Толстой); "Было так сыро и туманно, что насилу рассвело" (Достоевский, "Идиот"); знойно, прохладно; "Читать было темно" (Л. Толстой, "Крейцерова соната"). Ср. глаголы потеплело, темнеет, светлеет, подсохло. "Уже совсем стемнело и начинало холодать" (Тургенев, "Ермолай и мельничиха"); "Еще только мутно серело от первых лучей рассвета" (Л. Андреев, "Жили-были") и т. п.
4. Слова, обозначающие состояние окружающей среды: кругом было пьяно и шумно; уютно, удобно, пустынно. "Днем светло и людно" (Тургенев, "Первая любовь") и другие подобные.
Понятно, что среди этих безлично-предикативных слов есть и такие выражения состояния, которые, в силу своеобразия своего качественного, оценочного значения, не могут иметь прямых соответствий в кругу безличных глаголов (например: мне хорошо, на душе покойно, мне дурно и т. п.). Но общая картина влияния глагола на категорию состояния ясна. По-видимому, в самой системе глагола усиливается встречное течение по направлению к категории состояния. Во всяком случае, видимое отмирание залогового значения у страдательных причастий и развитие в них значений качества, а в кратких формах и качественного состояния — в высшей степени показательны. Очень знаменательно также, что в разряде безличных глаголов типа неймется, неможется, нездоровится, не терпится и т. п. все заметнее становятся значения и оттенки не действия, а состояния. К категории состояния примыкает и слово будет в значении: довольно, с родительным падежом и предлогом с: Сколько тебе надо денег? Двухсот рублей с тебя будет? Ср.: Ну, будет с него. Ср.: хватит с него; со старухи и этого хватит.
§ 5. Грамматические особенности безличных слов
в категории состояния
Разряды безличных слов, подводимых под категорию состояния, неоднородны. Те из этих слов, которые не имеют омонимов в кругу наречий или прилагательных, и те, которые не соотносительны с наречиями и с краткими формами имен прилагательных, не могут быть отнесены ни к какой другой грамматической категории, кроме категории состояния12 . Таковы: можно, должно, надобно, нужно, нельзя, любо, стыдно, боязно, совестно, тошно, щекотно и др. Точно так же смысловая структура слов завидно, жалко, больно, плохо, дурно (о полуобморочном состоянии), резко отличающихся от своих омонимов, носит яркий отпечаток категории состояния. Естественно, что в словах этого типа развиваются синтаксические свойства, аналогичные глаголам. Например, "Стыдно, и горько, и больно было ей" (Тургенев, "Дворянское гнездо"); ср. Мне стыдно за вас, "Мне стыдно ваших поздравлений, мне страшно ваших гордых слов" (В. Брюсов); "Не стыдно ли тебе так долго мучить меня пустым, жестоким ожиданьем?" (Пушкин, "Русалка"). Ср.: Как тебе людей не стыдно?
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
(Пушкин, "Пир во время чумы")
Иную месть родной стране,
Иную славу надо мне.
(Лермонтов, "Измаил-Бей")
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
(Пушкин, "Евгений Онегин")
Полно вам меня казнить,
Хоть казнь я заслужил, быть может.
(Пушкин, "Каменный гость")
Ср.: Будет тебе болтать; ср. устар. надобно: "Не надобно благодеяний, когда они даются с презрением и с целью задушить ими облагодетельствованных" (Герцен, "Дневник").
Некоторые слова этой группы приобретают даже способность управлять винительным падежом прямого объекта. Например: Мне нужно метр шелку (разг.); "Им нужно дрова и свечи" (Лесков, "Смех и горе"); тропинку еле заметно; с горы было видно весь город; слышно крик петуха; надо веревку (разг.); жаль, жалко кого-нибудь; ср.: "Скучно мне да жалко сторону родную" (Н. Огарев); больно руку (разг.); "Как ноги больно, — тоскливо думала она" (Вересаев, "Два конца"); "В комнату вползла бабушка и... тихо, по-детски жалобно, сказала: "Рученьки мои, рученьки больно" (Горький, "Детство"); "А то не нужно ли вам кофейник? — обратился он к есаулу" (Л. Толстой, "Война и мир") и другие подобные.
Невозможность отождествлять эти безлично-предикативные слова с формами среднего рода прилагательного иногда подчеркивается различием ударений; ср.: больно и больно; вольно и вольно; полно и полно и т. п.
§ 6. Вопрос об отношении безлично-предикативных слов
к краткой форме прилагательных среднего рода
Положение тех безлично-предикативных слов, которые омонимичны с наречиями или с краткими формами имен прилагательных, гораздо более спорно, сложно, а иногда и двусмысленно. В этих группах слов границы между разными синтаксическими функциями иногда представляются расплывчатыми, нечеткими. В этой области открываются интересные и разнообразные виды взаимодействий между категориями наречий, имен прилагательных, глаголов и категорией состояния. Безлично-предикативные слова на -о в абсолютном употреблении, т. е. независимо от сочетания с инфинитивом, не возбуждают сильных сомнений. В предложении В поле было ветрено слово ветрено нельзя признать краткой формой имени прилагательного. Ведь тут нет и намека на формы согласования. Трудно тут рассматривать слово ветрено и как наречие. К чему бы относилось такое наречие? Здесь нет ни глагола, ни имени прилагательного. Ср.: На душе тоскливо; "Было душно от жгучего света"; "Мне грустно и легко" и т. п.
Но в предикативных формах на -о, омонимичных с краткими формами имен прилагательных и сочетающихся с инфинитивом, многие из современных грамматистов склонны видеть средний род имени прилагательного. Ср., например, у Достоевского в "Бесах": "Я согласен совершенно, что либерально и красноречиво болтать чрезвычайно приятно, а действовать — немного кусается" (слова Верховенского). В этих конструкциях инфинитиву невольно грамматиками присваивается значение подлежащего при предикативном слове на -о. Например:
Теперь уж мне влюбиться трудно,
Вздыхать неловко и смешно,
Надежде верить безрассудно,
Мужей обманывать грешно.
(Пушкин)
"Любовь он презирал — на словах... а внутренне чувствовал сам, что трудно и хлопотно заставить полюбить себя" (Тургенев); "Весьма легко и просто прикидываться равнодушным, молчаливым гордецом" (Тургенев, "Бретер"); "По-моему, и участвовать в дуэли, и присутствовать на ней, хотя бы в качестве врача, просто безнравственно" (Чехов, "Три сестры"); "Снег на прощанье с землей переливал такими алмазами, что больно было глядеть" (Чехов, "Кошмар"); "Шутить либерализмом было опасно" (Герцен, "Былое и думы").
Прежде чем объяснять употребление и значение предикативных форм на -о в сочетаниях с инфинитивом, очень поучительно проследить колебания в этом вопросе и сомнения проф. А. М. Пешковского, который настойчиво и в разное время возвращался к анализу этих конструкций (25).
А. М. Пешковский думал, что в разговорной речи преобладают в этом безлично-сказуемостном употреблении наречия, а в книжной — формы кратких прилагательных среднего рода. "При инфинитиве, — писал он, — вероятность безлично-наречного толкования всегда повышается, так как огромное большинство инфинитивных сочетаний носит живой, разговорный характер (Вам легко говорить! Как тут весело работать! и т. д.), и о среднем роде прилагательного тут думать не приходится. Но и тут есть чисто книжные сочетания, вроде Человеку свойственно ошибаться, где форма на -о явно не наречна... (так как нет наречия свойственно)... Вообще чем живее фраза, тем форма на -о ближе к наречию, чем литературнее, — тем ближе к среднему роду прилагательного"13 .
Но искусственность и ошибочность этого субъективно-стилистического объяснения очевидна. Наречие в современном языке настолько отлично по своим грамматическим функциям от среднего рода имени прилагательного, что смешать их синтаксическое употребление нельзя. Тем более трудно предполагать, чтобы в совершенно одинаковых синтаксических условиях фигурировало, в зависимости от степени разговорности, то наречие, то согласуемое прилагательное14 . Можно лишь допустить скрещение категорий наречия и имени прилагательного в какой-то новой грамматической категории. Впрочем, и сам А. М. Пешковский тут же себе противоречит, признавая, что "среди этих форм в языке есть несколько образований на -о, как раз самых употребительных, которые не могут быть ни прилагательными, ни обычными наречиями", например: можно, должно, нужно (ср.: нельзя, надо, жаль и т. п.). Ср. также: совестно, стыдно, боязно и другие подобные. Все эти слова также сочетаются с инфинитивом. Да и в других случаях, по словам А. М. Пешковского, "всегда есть разница в значении этой формы на -о по сравнению с наречиями и краткими формами имен прилагательных". А. М. Пешковскому, особенно после указаний Л. В. Щербы на категорию состояния, стало казаться более вероятным, что "мы имеем здесь особую грамматическую категорию".
С течением времени, все больше и больше проникаясь этой идеей, А. М. Пешковский тем не менее все свое лингвистическое остроумие направляет на доказательство того, что эти сказуемостные формы на -о, за очень немногочисленными исключениями, являются не краткими формами имени прилагательного, а наречиями (как будто бы от приложения к ним этого грамматического ярлыка вопрос становится яснее). А. М. Пешковский исходил из аксиомы, что "особой формы с потерей согласования наподобие безличных глаголов у прилагательных нет" (29). Отсюда вытекало, что несогласуемую форму на -о, — например холодно в предложениях: Мне было холодно в летнем пальто; Сегодня очень холодно; Холодно идти против ветра — никак нельзя относить к категории прилагательных (ср. совсем иное значение краткой формы прилагательного в предложении Все общество было очень холодно со мною). Ср. в разговорной речи: Дожидаться трамвая было очень холодно; Слушать выговор было очень стыдно; Совестно тебе не верить мне и т. п. Однако и при таком подходе, по мнению А. М. Пешковского, останется в стороне ряд предикативных безличных форм на -о, вызывающих мысль о "прилагательности". Ведь есть "определенная грань между рассматриваемым типом безличности и такими неполными личными предложениями, как было известно, было очевидно, ясно (не о погоде, конечно), достоверно, несомненно, понятно, уместно, свойственно, прилично, полезно, здорово, подло, честно, дурно (не о тошноте, конечно), умно, глупо и т. д." (30)15 . По отношению к тем из этих форм, которые употребительны в разговорной речи, А. М. Пешковский находит кое-какую лазейку в область наречия: "Возможно, что формы краткого прилагательного среднего рода уже и нет в литературно-разговорном языке и только неверно направленная грамматическая рефлексия мешает нам видеть это. А если так, то в разговорном, по крайней мере, языке все эти предложения безличны. Правда, на это можно возразить, что... в предложениях типа гулять полезно инфинитив может быть заместителем подлежащего... Но дело в том, что инфинитив вообще очень плохая замена для подлежащего — он слишком характерен и слишком глаголен для этого, и эту роль можно признавать за ним только по нужде, только тогда, когда окружающие формы непререкаемо указывают на личный характер предложения..." (32) Таким путем А. М. Пешковскому удается установить безличность или оттенок безличности для подавляющего большинства предикативных форм на -о и, следовательно, вывести их за границы категории имен прилагательных. Но А. М. Пешковский тут же спешит направить все безличные слова типа бесчестно, полезно, вредно и т. п. на склад наречий, как будто категория безличности, соотносительная с категорией лица, в наречиях присутствует в большей степени, чем в именах прилагательных. Все же представляется очень ценной аргументация А. М. Пешковского в защиту того положения, что эта группа безлично-предикативных слов на -о относится к какой-то другой категории, а не к именам прилагательным. Правда, А. М. Пешковскому так и не удалось преодолеть свою нерешительность в этом вопросе. Как типичный эклектик, он считал наиболее безопасным и осторожным часть предикативных форм на -о (хотя бы очень небольшую) оставить на долю имени прилагательного, отождествив их с краткими формами (например: известно, что...; человеку свойственно ошибаться). "В тех же случаях, — писал проф. Пешковский, — когда вещественный смысл одинаково допускает и личное и безличное понимание, а форма на -о тоже одинаково может пониматься и как наречие и как прилагательное, форма сочетания неизбежно двоится. Тут все сводится к ассоциациям данного предложения с той или другой формой сочетания... Можно указать только определенную грамматическую пропорцию: чем дальше форма на -о от среднего рода прилагательного, тем безличнее связка и тем дальше инфинитив от функции подлежащего...", например: "Мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту" (Гоголь); "чем ближе форма на -о к среднему роду прилагательного, тем более лична связка и тем ближе инфинитив к функции подлежащего" (33). Например, Бесчестно было так поступать со мной; ср.: Твой поступок был бесчестен.
Таким образом, А. М. Пешковским на живую нитку скрепляется средний род кратких имен прилагательных с наречием. Но большая часть противоречий и неясностей в анализе этих форм у А. М. Пешковского отпала бы, если бы он посмотрел на положение вещей с точки зрения категории состояния. В самом деле, если отдельные краткие формы имен прилагательных уже перешли в категорию состояния, а остальная масса их находится на пути к слиянию с этой категорией, то нет ничего удивительного, что в этой области развиваются, наряду с формами родовыми и личными, разные типы безличных форм. Естественно, что под влиянием глагола разные группы предикативно-именных слов на -о образуют сложную и пеструю гамму переходных типов от полной безличности до безличности мнимой или потенциальной. Таким образом, при допущении категории состояния находят рациональное объяснение и все колеблющиеся, двусмысленные случаи употребления предикативных слов на -о (34). Между тем перед А. М. Пешковским — с его теорией перманентного колебания этих слов между категориями наречия и имени прилагательного — предстало новое, так и не побежденное им препятствие: куда же отнести безличные формы страдательных причастий на -о типа велено доложить; "Уж послано в погоню" (Пушкин); "Возле того забора навалено на сорок телег всякого copy" (Гоголь, "Ревизор"); "Для всего этого предположено было собраться у полицеймейстера" (Гоголь, "Мертвые души") и т. п.?16
Ведь по своему значению они так близки к "безлично-предикативным наречиям", как назвал Пешковский слова вроде можно, должно, видно и т. п. А. М. Пешковский с недоумением признавался: "Хотя о понимании форм на -о как наречия здесь уже не может быть и речи, однако и эти предложения имеют большой наклон к безличности..." (36) Между тем эти формы представляют полную аналогию к таким безлично-предикативным словам, как стыдно, совестно, боязно и т. п. Ведь в них "форма на -о потеряла свое значение согласования со средним родом существительного, и вследствие этого стали возможны страдательные сочетания и от непереходных глаголов в качестве специальной безличной формы: было сижено, хожено, езжено, плакано... и т. д." (37). В исключительных случаях здесь возможен даже винительный падеж прямого объекта. Например: "Советов тысячу надавано полезных" (Крылов); "Грош заплочено, да пять раз ворочено" (Н. Некрасов, "Жизнь и похождения Тихона Тростникова"); ср.: больно руку, видно гору и т. п. Любопытно далее, что, по словам проф. Пешковского, "в отдельных случаях и здесь возможен еще личный смысл, особенно в оборотах книжного характера" (38) (ср.: предположено, что...; приказано, чтобы... и т. п.; ср. также: не приказано принимать; не велено пускать и другие подобные).
Аналогия между безличными формами кратких страдательных причастий и другими безлично-предикативными словами настолько тесна и поразительна, что невольно возникает общее предположение о сильном организующем влиянии кратких страдательных причастий на категорию состояния.
Следовательно, и в группе бывших кратких форм имени прилагательного на -о протекает стремительный процесс грамматических изменений, вызванный ростом категории состояния, поддерживаемый влиянием глагола и регулируемый им. Одни из этих слов получили отчетливую форму новой категории (больной дурно; прост. моркотно; "Мне грустно, потому что весело тебе" (Лермонтов) и т. п.). В других еще сохранились в разной степени признаки переходной стадии (ср.: мне было смешно и смешно было видеть и т. п.). Часть безлично-предикативных слов синонимична с глагольными формами и близка к ним по своим синтаксическим свойствам (ср., например: Мне желательно получить твердый ответ и Мне хочется получить твердый ответ и т. п.). В безличных формах на -о распространено влияние глагольного управления. Например: "С меня же довольно и того, что мне придется вскрывать тебя" (Чехов, "Дядя Ваня"); ср.: с меня хватит; досадно на кого-нибудь; ср.: досадовать на кого-нибудь; стыдно кого-нибудь, чего-нибудь; ср.: стыдиться кого-нибудь, чего-нибудь; страшно кого-нибудь, чего-нибудь; ср.: страшиться кого-нибудь, чего-нибудь; обидно на кого-нибудь; ср. обижаться на кого-нибудь и т. д.
Таким образом, не только безличные слова вроде горько на душе, но и однородные конструкции с инфинитивом типа "Тебе приятно слезы лить" (Пушкин) очень далеки от категории имен прилагательных и наречий. Они ближе к категории состояния.
§ 7. Категория состояния и качественные наречия
Для всестороннего освещения вопроса о связях и взаимодействиях между категорией состояния и другими грамматическими категориями необходимо глубже вникнуть в отношение категории состояния к наречиям. Согласно распространенному мнению, наречие близко к имени прилагательному не только потому, что наиболее продуктивные группы качественных наречий образуются от прилагательных, но и потому, что "наречие может являться в той же функции, как прилагательное, а именно в функции предиката" (39).
Обозначение бытия, состояния акад. А. А. Шахматов считал синтаксическим свойством наречия. В предложении Здесь холодно он понимал холодно как наречие и относил его к признаку бытия, проявления, оставшемуся невыраженным (40).
Это убеждение в способности любого наречия стать сказуемым таит в себе много опасного. По-видимому, этот грамматический предрассудок покоится на смешении грамматических систем разных эпох, на переносе прошлых языковых отношений в современность. Ведь если бы способность непосредственно сочетаться с формами времени и превращаться в сказуемое была в современном языке присуща природе качественных наречий на -о (ср. единичность выражений вроде ум — хорошо, а два — лучше17 и невозможность говорить и писать такими предложениями, как жизнь — коротко, работа — быстро и т. п.), то это означало бы или распад системы словоизменения прилагательных, или ослабление связи качественного наречия с глаголом и именем прилагательным, т. е. полное слияние категорий наречия и прилагательного. Между тем в современном русском языке способность предикативного употребления ощутительнее в обстоятельственных наречиях, чем в качественных на -о, -е (ср.: до города недалеко, было еще рано, уже поздно и т. п. — при невозможности сказать было вечно, будет медленно, было поспешно, будет трусливо и т. п.).
Несомненно, что в древнерусском языке возможности сказуемостного употребления наречий были гораздо шире (42). Между тем в современном русском языке качественные наречия на -о и на -ски "как раз не могут быть предикативными". "По-видимому, значение признака действия в них так сильно, что не может сочетаться с отвлеченностью связки", — заметил проф. А. М. Пешковский (43).
Рост категории состояния был связан с теми внутренними грамматическими противоречиями, которые обозначились в употреблении наречий в сочетаниях с вспомогательными глаголами. Эти противоречия особенно резко выступали в сочетаниях наречий со связкой быть. Эти сочетания соответствовали синтаксическим функциям наречия лишь до тех пор, пока глагол быть еще не превратился в связку, в морфему времени и наклонения. Превращение же глагола быть в отвлеченную связку усиливало "предикативность" наречий. В сочетании совестно было слово совестно уже не могло осознаваться как наречие к глаголу было. Оно сливалось с связкой-морфемой было в одну составную грамматическую форму, форму прошедшего времени от слова совестно. Но такое употребление наречий не мирилось с их функцией качественного и обстоятельственного отношения (ср. также развитие аналогичных процессов в сочетаниях кратких имен прилагательных со связкой). Ослабление и выветривание в связке быть лексических значений глагола приводило к переходу "предикативных наречий" в категорию состояния.
А. А. Потебня впервые наметил основные этапы этого грамматического перерождения "предикативных" наречий. По мнению Потебни, существительные жаль, пора и т. п., примыкая к глаголу быть, сначала превратились в наречия. В сочетаниях страх было, жаль было слова страх и жаль когда-то были наречиями (но ср. в языке XIX в.: "Ленив — подумать ужас" — Грибоедов) (44). А. А. Потебня отрицательно отнесся к мысли Миклошича, "что наречие несовместимо с глаголом существования" (45). Он доказывал, что в было стыдно в период лексической и грамматической полновесности глагола быть слово стыдно не могло быть ничем иным, как приглагольным наречием. Но затем, в связи с грамматическим переосмыслением глагола быть, с превращением его в вспомогательную частицу, было стыдно стало пониматься как аналитическая форма прошедшего времени от слова стыдно, которое перешло в категорию состояния18 .
Невозможность понимать безлично-предикативные слова (оканчивающиеся на -о) как наречия доказывается и тем, что большая часть качественных наречий в сочетаниях с инфинитивом лишена свойства "обратимости" (т. е. способности иметь при себе инфинитив в качестве определяющего слова). Например, в сочетании напряженно думать наречие напряженно неизбежно понимается как определение инфинитива (т. е. нельзя сказать: думать было напряженно; ср. сердечно относиться и т. п.). Правильно указывалось, что если бы весело в предложении Играть было весело было наречием, то соотношение между играть — весело и весело — играть (Дети успокоились и стали весело играть) было бы параллельно соотношению между весел и веселый. Но такого параллелизма нет. Говоря играть — весело, мы утверждаем совсем не ту связь, которая представляется данной в сочетании играть весело (Играть весело им редко удавалось); вторая предполагает возможность и скучной игры, первая ее устраняет.
Вместе с тем грамматические функции таких безлично-предикативных форм, как сладко, легко, весело и т. п., ничем не отличаются от функций таких слов, как можно, должно, надо, полезно, простительно, тошно, грешно, недосужно, совестно, любо, стыдно и др., которые уже никак нельзя признать наречиями. Сюда же примыкают и формы страдательных причастий, вроде велено, принято, суждено, воспрещено, дозволено, запрещено, позволено, поручено, предписано, предположено, приказано, разрешено, рекомендовано и т. п. Таким образом, грамматические различия между категорией состояния и разрядами качественных наречий на -о очевидны.
Но обособление "безлично-предикативных слов" на -о от системы наречии еще не решает общего вопроса о взаимодействии категории состояния и категории наречия в современном русском языке.
§ 8. Тесная связь между категорией состояния
и разрядами качественно-обстоятельственных наречий,
выражающих характер, образ действия и состояния
Вопрос о тесной связи категории состояния с категорией наречия заслуживает специального изучения. У некоторых видов наречий, обозначающих главным образом оттенки качественного состояния, все сильнее развивается способность замещать сказуемое, употребляться в функции сказуемого. Эта черта особенно наглядно проявляется в разговорном языке, в котором категория состояния выражена более резко. Например, выражение без памяти (в значениях: 1) вне себя, в полуобморочном состоянии: "И я без памяти бегом, куда глаза глядят, от этого урода" (Крылов); 2) почти до потери сознания, чрезвычайно сильно, например: любить без памяти что-нибудь), будучи наречием, легко переходит в категорию состояния и получает значение: в восторге, вне себя (например: Я без памяти от ее голоса).
Ряд идиоматических выражений, обозначающих состояние, функционально связан с категорией наречия и в своем употреблении обнаруживает двойственность грамматических значений. Например, выражение кому-нибудь на руку (в значении: соответственно чьим-нибудь интересам, выгодам, согласно с чьими-нибудь выгодами, потребностями) употребляется и как наречие, и как предикативная форма, подводимая под категорию состояния: Это случилось мне на руку и это мне на руку; ср.: завалился без задних ног спать и я — без задних ног (в очень усталом состоянии); я им не ко двору и как наречие: не ко двору пришелся; он — сродни мне: "Ведь я ей несколько сродни" (Грибоедов, "Горе от ума") и "Они доводились сродни моей матушке" (Тургенев).
Широкому развитию слов и идиоматизмов этого рода, тяготеющих к категории состояния, содействует распространение глагольно-именных оборотов так называемого "составного" сказуемого. Обилие наречных слов и выражений, обозначающих качественное состояние (сюда относятся преимущественно предложные или приставочные типы наречий: навеселе, в духе, вправе, не в себе, вне себя, не у дел, в бегах, на побегушках у кого-нибудь, разг. в положении (т. е. беременна), на помочах у кого-нибудь, на посылках, в состоянии, на мази и т. п.), и почти исключительное употребление их в сочетании с формами связки быть (а для выражения настоящего времени — и без всякой глагольной поддержки) содействуют массовому переходу наречий в категорию состояния (ср.: не чета и не прочь).
Ср.: "Полюбил ее, вижу. И она, заметно, ничего" (Чехов, "В бане"); "Но это уже чересчур" (Чернышевский, "Что делать?"). Ср. переход в категорию состояния слова не прочь: "Не прочь мы были и от городских сплетен" (Достоевский, "Бесы").
§ 9. Процесс обеспредмечивания имен существительных
и пути движения их в категорию состояния
На почве тех грамматических изменений, которым подвергаются имена существительные в сочетании со связкой быть (и с глаголами полузнаменательного характера), сложился и в настоящее время все более распространяется новый тип слов и форм в составе категории состояния: это бывшие формы именительного падежа имен существительных, утратившие основные свойства категории существительного и сблизившиеся по своим функциям с безлично-предикативными словами. Ср., например, синонимические обороты: "Над старостью смеяться грех" (Грибоедов) и Над старостью грешно смеяться.
В этом употреблении имена существительные теряют не только формы падежей, но и формы рода и числа. Самый оттенок предметности в них ослабевает. В качестве иллюстрации могут служить параллельные разговорные выражения: уже пора было уезжать — пора была уезжать; лень было заниматься — лень была приниматься за уроки; ср. у Чехова в "Брожении умов": "С обывателей лил пот... лень было вытирать"; охота было спорить с ним — охота была тебе с ним спорить; ср.: у Пушкина: "И охота было не слушаться". Ср. предикативное употребление слов время, грех, недосуг, неволя, досада, неслед, смех, невек, невидать и другие подобные. Ср. у Пушкина ("Городок"):
Писать тебе посланье
мне было недосуг;
у Л. Толстого: "Недосуг мне теперь в твой дом идти" ("Крестник"); ср. еще у Ломоносова: "Тебе недосуг было" (47); "Досуг мне разбирать вины твои, щенок" (Крылов, "Волк и ягненок"); "Невидаль, что он придворный советник" (Гоголь, "Женитьба"); "Просто мука глядеть на нее" (Островский, "Гроза") и т. п.
Грамматическое перерождение имен существительных, вовлекаемых в категорию состояния, семантические основы этого явления нуждаются в тщательном изучении. Здесь видны еще не исследованные грамматические пути, на которых сближаются в понятии состояния категории предмета и действия.
Имя существительное, склонное к развитию качественных значений, в функции сказуемого приобретает не только грамматические свойства, но и новые лексические оттенки. Например, слово грусть (чувство томного уныния, тоскливой печали) при употреблении в функции сказуемого может выражать своеобразную экспрессивную оценку всего того, что вызывает разочарование, неудовольствие. В этом случае оно обозначает уже не чувство и не настроение, а внутренние свойства, внутреннее состояние той вещи, которую определяет как предикат. Таковы фразеологические сочетания разговорной речи: сплошная грусть, одна грусть; погода — сплошная грусть; разговаривать с ней, убеждать ее — одна грусть и т. п. Ср.: прямо жуть, жуть одна. На почве такого предикативного употребления имени существительного вырастает особый переходный разряд субстантивных форм, близких к категории состояния и выражающих не действие, не процесс, а бывание, состояние, качественно-временную характеристику предмета19 .
В словах, имеющих формы времени, заложено диалектическое восприятие действительности в двух аспектах: динамическом — как мира действий, движений и эволюционном — как мира качественных состояний, "бываний", в которых могут являться лица и предметы. Подобным же образом названия лиц или предметов, т. е. имена существительные, служат не только действующими субъектами или испытывающими те или иные воздействия объектами. Они могут выражать также разнообразные характеристические свойства или состояния. Это значение качественной характеристики очень рельефно выступает во многих существительных, когда они специализируются в роли сказуемого (например, тертый калач, не промах; ср. у Лескова в романе "На ножах": "Хитра ты, да ведь и я не промах"). В этом случае существительное является выражением состояния другого предмета в его развитии. Так схематически очерчивается путь грамматического движения имен существительных в категорию состояния.
Если какое-нибудь существительное сохраняется в языке только в одной функции, в функции сказуемого, то это грамматическое ограничение обычно связывается со смысловой деформацией слова, с потерей им форм падежа и рода и с зарождением в нем оттенков времени. Впитывая в себя значение времени, имя существительное ослабляет или утрачивает свое значение предмета, субстанции. Оно начинает выражать внутренние качества или состояния другой вещи, становится отражением тех качественных состояний, через которые может проходить предмет, или тех безличных, бессубъективных состояний, которые вообще свойственны действительности. Так, имя существительное может постепенно ассимилироваться с категорией состояния20 .
Во многих существительных современного русского языка уже непосредственно заложена эта функция качественной характеристики. Есть множество предикативных имен существительных, которые не являются обозначениями предметов, но выражают качественное состояние предметов21 . Например, слово колпак, помимо своего прямого, номинативного значения, употребляется как образная характеристика простака, недалекого, ограниченного разини (ср. значения глагола околпачить): "Ты, мол, отсталый колпак" (Тургенев, "Отцы и дети"); "Натурально вы, сплетники городские, лгуны проклятые... колпаки..." (Гоголь, "Ревизор"); "Дрянь! Колпак! — завопил Биндасов" (Тургенев, "Дым"); "Я не замечал, что он ездит каждый день, не заметил, что он сегодня приехал в карете. И я не видел. Колпак!" (Чехов, "Враги").
Едва ли можно сомневаться в том, что для современного языкового сознания внутренняя форма этого употребления слова колпак наполовину утрачена. Ведь шутовской, дурацкий колпак, из которого выросло метонимическое именование дурака, шута (а затем и всякого простофили) колпаком, в обстановке современного культурного быта уже потерял свою экспрессивную внушительность. Но переносное значение слова колпак еще очень ощутимо. Оно поддерживается глаголом околпачить. Ср. народные поговорки и пословицы: "По Сеньке шапка, по таковскому и колпак"; "Все люди, как люди, один черт в колпаке" и т. п.
Вот такого-то рода имена существительные, которые не называют предмет или лицо, а говорят о них, характеризуют их, выступая только или в указательной (этот колпак, этого колпака и т. п.), или предикативной функции, тянутся к категории состояния (ср. фразеологические единства и сращения: с боку припека, плоть и кровь, палка о двух концах, ни пава ни ворона, притча во язьщех, живые мощи, кровь с молоком, тертый калач, ср.: "Это тертый калач, который знает людей и умеет ими пользоваться" (Тургенев, "Певцы"); "Я знаю свет наизусть, я сам тертый калач" (Фонвизин, "Недоросль"); седьмая вода на киселе, последняя спица в колеснице и т. п.).
В грамматическом употреблении таких слов резко обозначаются оттенки времени. Они все сильнее окрашивают семантическую структуру их и парализуют в них способность склонения и родовые различия. Например, выражение не жилец в значении: человек, обреченный на смерть, человек, который не долго проживет, — применяется как к мужчине, так и к женщине (не жилец она на белом свете). Ср. у Лескова в "Островитянах": "Марья Ивановна не жилец на этом свете, так я за это голову свою дам на отсеченье, что она не жилец"22 . Ср.: он, она — не промах.
§ 10. Грамматическое оформление фразеологических сочетаний
и единств при посредстве категории состояния
К категории состояния тянется масса окаменелых фразеологических единиц, выступающих в функции сказуемого и выражающих качественную оценку или характеристику кого-нибудь или чего-нибудь. С этимологической точки зрения в составе этих выражений можно обнаружить разные другие части речи. Но в живом речевом употреблении эти неразложимые фразеологические единства непосредственно подводятся под категорию состояния.
Так, формы будущего времени 2-го лица с обобщающим значением в составе многих устойчивых словосочетаний служат для характеристики свойств вещи. Выражения этого рода легко вовлекаются в категорию состояния. Например, пальчики оближешь, -ете (о чем-нибудь очень вкусном или очень соблазнительном): "Вот, дядя, дамочка-то — пальчики оближете" (Салтыков-Щедрин, "Круглый год... 1-го апреля").
§ 11. Роль категории состояния в грамматической системе
современного русского языка
Итак, на почве сложного грамматического переплетения свойств и функций имени, глагола и наречия складывается и развивается категория состояния. Она носит на своих формах яркий отпечаток аналитизма. В ее грамматическом строе скрыты зародыши, источники новых грамматических сдвигов (особенно в области имен существительных и прилагательных). Категория состояния отражает воздействие глагола. Но так как в языковой системе все взаимно связано и взаимно обусловлено, то образование категории состояния не проходит бесследно и для самой системы глагола (ср. историю причастных страдательных оборотов предикативного типа). Вместе с тем своеобразная идиоматичность части лексического материала, подводимого под категорию состояния, свидетельствует о расширяющемся в литературной речи фонде предикативных идиом и фраз с грамматическим значением состояния. Все это выделяет категорию состояния как новую для русского языка, но очень активно развивающуюся часть речи.
ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ "КАТЕГОРИЯ СОСТОЯНИЯ"
1. См.: Востоков А. X. Русская грамматика. Спб., 1859.
2. См.: Калайдович И. Ф. О степенях прилагательных и наречий качественных. — Труды Общества любителей российской словесности, 1823, ч. 3, с. 113.
3. См.: Грунский H. К. Очерки по истории разработки синтаксиса славянских языков. Спб., 1911, т. 1, вып. 1 — 2, с. 43.
4. См.: Кашинский H. О русском синтаксисе. — Труды Общества любителей российской словесности, 1819, ч. 15, с. 110.
5. Давыдов И. И. Опыт общесравнительной грамматики русского языка. Спб., 1852, с. 179.
6. См.: Востоков А. X. Русская грамматика, с. 81.
7. См. там же, с. 160.
8. См.: Аксаков К. С. Критический разбор "Опыта исторической грамматики русского языка" Ф. И. Буслаева. — Полн. собр. соч. М., 1875, т. 2, ч. I: Сочинения филологические, с. 595 — 596.
9. См.: Павский Г. П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Рассуждение третье. Спб., 1850, с. 227.
10. См.: Катков M. H. Об элементах и формах славяно-русского языка. М., 1845, с. 65.
11. Буслаев Ф. И. Опыт исторической грамматики русского языка. М., 1858, т. 2, с. 121 [344].
12. Некрасов H. П. О значении форм русского глагола. Спб., 1865, с. 248.
13. См.: Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. M. — Л., 1935, с. 195.
14. Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft. Halle, 1928, S. 275 — 276.
15. См.: Щерба Л. В. О частях речи в русском языке. — Русская речь, 1928, № 2.
16. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Харьков, 1888, вып. 1 — 2, с. 405 [394 — 395].
17. Анненский И. Ф. Критика "Синтаксиса русского языка" Д. Н. Овсянико-Куликовского. — Журнал министерства народного просвещения, 1903, № 5, с. 230-231.
18. Истрина Е. С., Бубрих Д. В. [Рец. на кн.:] Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. — Вестник Академии наук СССР, 1946, № 4, с. 102.
19. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1925, вып. 1, с. 167, [179].
20. См.: Cassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. Berlin, 1923, Bd. l, S. 287; Sprache und Mythos, 1927, S. 61.
21. Ср.: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1 — 2, с. 379 [370].
22. Там же, с. 149 [154].
23. Ср.: Востоков А. X. Русская грамматика, с. 80 — 81.
24. Пешковский A. M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938, с. 324 [352].
25. См.: Пешковский А. М. Наш язык. М., 1923, вып. 2, с. 314.
26. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка, вып. 1, с. 121 [133 — 135].
27. См.: Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка. Харьков, 1937, с. 275 — 276 [т. 1, с. 334].
28. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении, с. 327 [356 — 357].
29. См. там же, с. 326 [355].
30. Там же.
31. Там же.
32. Там же, с. 328.
33. Там же, с. 327.
34. См.: Овсянико-Куликовский Д. Н. Синтаксис русского языка. Спб., 1912; особенно статья: К вопросу о классификации бессубъектных предложений. — Изв. Отд. рус. языка и словесности АН, 1900, т. 5, кн. 4.
35. Miklosich F. Vergleichende Grammatik der slavischen Sprachen. Wien, 1868 — 1874, Bd. 4; Ueber subjectlose Sätze und das Verhältniss der Grammatik zu Logik und Psychologie. — Vierteljahrsschrift für Wissenschaftliche Philosophie, Bd. 8, 1884, S. 346 — 347.
36. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении, с. 331.
37. Там же, с. 332.
38. Там же.
39. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1927, вып. 2, с. 80 [491].
40. См. там же, с. 95 [503].
41. См.: Чернышев В. И. О нарушении согласования в русском языке. — В сб.: Памяти академика Н. Я. Марра. М. — Л., 1938, с. 258 — 274 [т. 1, с. 194 — 210].
42. См.: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1 — 2, с. 109 — 110 [114 — 115].
43. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении [249].
44. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Харьков, 1899, вып. 3, с. 464 [364].
45. Miklosich F. Vergleichende Grammatik der slavischen Sprachen, Bd. 4, S. 159. Ср.: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1 — 2, с. 122 [126 — 127].
46. Станиславский К. С. Работа актера над собой. Работа над собой в творческом процессе переживания. Дневник ученика. М., 1938, с. 256.
47. Ломоносов М. В. Сочинения. Спб., 1895, т. 3, с. 306 [т.7, с. 334].
48. См.: Истрича E. С., Бубрих Д. В. [Рец. на кн.:] Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи, с. 102.
49. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 3, с. 101 — 102 [81].
50. Paul H. Principien der Sprachgeschichte. Halle, 1880, S. 205 [420].
51. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 3, с. 352 [275].
1 Еще раньше Востокова И. Ф. Калайдович противополагал краткие формы имен прилагательных как "соглагольные" полным, "соименным" (2). А слова типа: жаль, [не]льзя — относил к безличным глаголам ученик Ломоносова и учитель Карамзина проф. Барсов в своей грамматике (3). Точно так же Н. Кошанский относил к безличным глаголам не только жаль, жалко, но и стыдно и совестно (4).
2 Ср. в "Опыте общесравнительной грамматики русского языка" И. И. Давыдова: "Первообразные, или спрягаемые, прилагательные, отличающиеся от глаголов тем, что не имеют наклонения, времен и лиц... преимущественно употребляются в значении сказуемых" (5).
3 Ср. у К. С. Аксакова изложение соображений о происхождении имени прилагательного и существительного из одной категории (8). Ср. протест против отнесения Востоковым к глаголам слов можно, должно, жаль и т. п. у Павского (9).
4 Необходимо вспомнить слова Г. Шухардта: "Неразрывная связь между процессом (Vorgang), состоянием (Zustand), свойством (Eigenschaft) очевидна (leigt am Tage)... Что прилагательное трактуют (behandelt) не соответствующим образом, а стараются подчинить (unterzuordnen) его имени, объясняется тем, что в наших языках оно склоняется; но во многих других оно спрягается (и это также возможно у нас: например, der Himmel blaut)" (14).
5 Ср. замечание А. А. Потебни: "Он прав, несмотря на опущение глагола, имеет настоящее время, так как место его в языке в этом отношении определено оборотами он был, будет прав" (16).
6 Ср. замечание И. Ф. Анненского: "...есть ли безусловное основание считать формы весело (ему стало весело), душно (в комнате душно) наречиями? Обращу внимание на распространенность описательной замены подобных форм (например: нетрудно доказать: нетрудное дело; мудрено ли доехать: мудреное ли дело и т. п.).
Нет ли также аналогии между Воздух душен, Ночь душна и просто душно?" (17)
7 Очень неудачна характеристика значения этих слов, предложенная проф. Д. В. Бубрихом: "Эти слова сами по себе не составляют отдельного члена предложения, являясь долевыми (?) словами. Они не имеют ничего общего с глагольностью, но в связи с вспомогательным глаголом выступают осененные глагольностью и в этой связи обслуживают обозначение недейственного положения вещей, недейственной ситуации" (18).
8 Акад. А. А. Шахматов писал: "...смысл связки, ее основная задача состоит в том, чтобы выразить те временные отношения, которые не могут быть выражены неглагольными сказуемыми самими по себе; в русском языке настоящее время выражается отрицательно, именно отсутствием связки..." (19)
9 Термины, служащие для обозначения понятия "быть", первоначально имели более конкретное значение, выражая определенную форму "бывания", т. е. "пребывания в определенном состоянии" и, в особенности, "пребывания в том или ином месте". Лишь на почве длительного процесса дифференциации постепенно образуется абстрактное значение "бытия" в смысле "существования" или же в смысле "присущности" той или иной совокупности свойств или состояний независимо от конкретного содержания последних. На этой почве устанавливается использование глагола "быть" в качестве связки (служащей лишь для присвоения предмету того или иного свойства или состояния) (20).
10 Ср. замечание А. А. Потебни: "В новом языке выражения он любим, он осужден, по степени грамматической слитности, могут быть поставлены на одну доску не с выражением он любил, заключающим в себе наиболее предикативное из причастий, а скорее с он прав" (22).
11 Ср., впрочем, у Лескова: "Это так выходило нужно по их соображению" ("Блуждающие огоньки"). Ср. также у Пушкина следы наречного употребления слова нельзя:
Хоть он глядел нельзя прилежней,
Но и следов Татьяны прежней
Не мог Онегин обрести.
("Евгений Онегин", 8, XIX)
12 Ср. замечание А. М. Пешковского по поводу таких слов: "Некоторые из них бесформенны и не относятся и по значению ни к какой части речи (нельзя, жаль), а некоторые, примыкающие внешне по своему окончанию -о и по основе к наречиям и кратким прилагательным среднего рода (можно, должно, стыдно, больно), не совпадают по значению ни с теми, ни с другими" (24).
13 Объяснение конструкций типа кататься весело, весело кататься в "Синтаксисе" акад. А. А. Шахматова не очень убедительно, так как слишком психологистично. Не признавая кататься подлежащим, А. А. Шахматов все же думает, что здесь "господствующим представлением является представление об активном признаке, о действии, движении, зависимым — представление об его осуществлении, о результате действия, его обнаружении или вообще представление о состоянии" (26). Поэтому А. А. Шахматов рассматривает эти конструкции среди двусоставных предложений, не входя ближе в рассмотрение функции самих форм на -о в этих сочетаниях. Ср. также рассуждения Л. А. Булаховского по поводу этих конструкций в "Курсе русского литературного языка" (27).
14 Ср. в "Русском синтаксисе" наивно-психологическое, опирающееся на личный субъективный вкус объяснение: "Тут все сводится к ассоциациям данного предложения с той или другой формой сочетания. Такие предложения, как бесчестно было так поступать со мной, глупо было бы не воспользоваться случаем, интересно было бы знать... полезно отметить... и т. д., а тем более такие, как так поступать — бесчестно, не воспользоваться случаем было бы глупо, гулять полезно и т. д. (с инфинитивом перед предикативным сочетанием), всегда колеблются между безличным и личным смыслом, смотря по тому, ассоциируем мы их в момент произнесения с типом мне холодно кататься, мне больно прикоснуться и т. д. или с типом твое поведение бесчестно, такой поступок был бы глуп, моцион полезен и т. д. Определенного "рецепта" различения здесь дать нельзя, так как каждое сочетание глубоко индивидуально..." (28)
15 Ср. также замечание: "В таких сочетаниях, как это хорошо, это полезно, это мне очень приятно: "Но ведь что, главное, в ней хорошо? — Хорошо то, что она сейчас только... выпущена из какого-нибудь пансиона или института" (Гоголь); "Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят" (он же) и т. д. мы, в сущности, сознаем в первый момент наречие и, только призвав на помощь школьные грамматические воспоминания или другие языки, соображаем, что здесь должно быть прилагательное. Возможно, что формы краткого прилагательного среднего рода уже и нет в литературно-разговорном языке, и только неверно направленная грамматическая рефлексия мешает нам видеть это" (31).
16 Ср. замечание Миклошича: "В бессубъектном предложении выражается событие, т. е. состояние без обозначения действующего предмета" (35).
17 Ср. статью В. И. Чернышева "О нарушении согласования в русском языке" (41). В. И. Чернышев очень убедительно доказывает, что в конструкциях типа: "грех — сладко, а человек — падко", "лев — страшно, обезьяна — смешно" и т. п. синтаксические формы сказуемых — не русские по своему происхождению. Это эллинизмы, т. е. обороты, сложившиеся под влиянием греческого языка.
18 Ср. замечание К. С. Станиславского: "Слово быть определяет статическое состояние. В нем нет активности" (46).
19 Всю сложность этих процессов и их внутреннее грамматическое единство — при кажущейся морфологической разнородности относящихся сюда явлений — недостаточно оценил акад. И. И. Мещанинов и вслед за ним проф. Д. В. Бубрих (48).
20 Очень интересны вскользь брошенные замечания Потебни о таких именах существительных, которые сохраняют в большей или меньшей мере атрибутивность в силу того, что, так сказать, сохраняют память о своих прежних предикатах и атрибутах: "... выражение этот человек — рыба, т. е. плавает, как рыба, или нем, холоден, как она, понятно в силу того, что помнятся сочетания: рыба плавает, рыба нема и пр. Степень атрибутивности (и вместе степень приближения к предикативности) существительного изменяется по языкам и ступени их развития" (49).
21 Ср. замечание Г. Пауля: "Если имя поставлено как предикат или приложено к имени вещи как определение, то оно уже не может быть именем вещи и с этой точки зрения тем самым есть прилагательное" (50).
22 Ср. значение выражений: "Вон из Москвы! сюда я больше не ездок"; "Я глупостей не чтец, а пуще образцовых" (Грибоедов) и т. п. Ср. замечание Потебни: "По типу обороты я не ездок, жалоба моя — древнее, чем не езжу, жалуюсь" (51). Но ср. я — пас.