тексты

1. СОСТАВ ГЛАГОЛЬНОГО СЛОВА И ЕГО ГРАНИЦЫ

§ 1. Пути изучения и принципы истолкования глагола в грамматической традиции

      Глагол — самая сложная и самая емкая грамматическая категория русского языка. Глагол наиболее конструктивен по сравнению со всеми другими категориями частей речи. Глагольные конструкции имеют решающее влияние на именные словосочетания и предложения.

      Антитеза имени и глагола как структурная особенность многих языков была осознана еще в античной философии и лингвистике. Платон, Аристотель, Аполлоний Дискол, Донат учили об имени и глаголе как о двух главных частях речи. Эта теория была воспринята русской грамматикой еще в XVIII в. На этой почве сложилось своеобразное учение о глаголе как о центральной категории языка, присвоившей себе основные формы и функции других грамматических категорий и создавшей свои особые "колонии" в области всех главных частей речи (кроме имен числительных и местоимений)¹ . Так, Павский, считая глагол "словом по преимуществу" и находя в нем "изображение мыслей" (в отличие от "изображения понятий", присущего именам), различал в категории глагола четыре типа слов: "а) глагол в полном виде; б) глагол в виде имени существительного — неопределенное наклонение; в) глагол в виде имени прилагательного — причастие; г) глагол в виде наречия — деепричастие" (2). С этой точки зрения открывались два грамматических пути. Прежде всего представлялось возможным выделить из глагола группу форм, наиболее далекую по своему строю от имен (личные формы: вижу, видишь и т. д.), и объявить их особым грамматическим классом. В этом случае все остальные глагольные формы отходили к другим частям речи. Они рассматривались как особая система отглагольных словообразовательных категорий. По этому пути и пошла фортунатовская школа. Она даже упразднила было понятие глагола в области морфологии. Она разбила систему форм глагола на отдельные грамматические группы, отнеся причастия и формы прошедшего времени на -л к родовым словам, признав инфинитив особым грамматическим классом. Из круга глагольных форм на первый план выступили "личные слова" (т. е. формы спряжения, изменяющиеся по лицам). Но — по естественной диалектике научного поведения — одна крайность порождает другую, ей противоположную. Упраздненный в морфологии, глагол со всей своей системой форм вида, залога, времени, наклонения и лица (включая сюда и инфинитив), со всеми своеобразиями своего управления возрождается у тех же лингвистов в синтаксисе. В конце концов, без "глагольного слова" не могли совсем обойтись и ученики Фортунатова. Сначала они допускали понятие глагола лишь в синтаксисе. Так, друг против друга — в морфологии и синтаксисе — оказались две странные картины. На одной — морфологической — в разных грамматических клетках, как разные "грамматические слова", размещались такие формы: 1) личные: читаю, -ешь, -ет, -ем, -ете, -ют; читай, -те; 2) родовые: читал; ср.: читал бы; читающий, читавший, читанный, читаемый; 3) инфинитив: читать; 4) деепричастие: читая, читавши (прочитавши). Правда, более осторожные грамматисты и тут соединяли формы: я читал — я лежал и я читал бы — я лежал бы (т. е. формы прошедшего времени и условно-сослагательного наклонения на -л) — с личными, спрягаемыми словами (читаю и т. п.) в систему спряжения одного и того же слова. На другой картине, отнесенной к синтаксису, выступала — под названием "глагольного слова" — такая многочисленная, но грамматически объединенная группа форм: читаю, читай, я читал, я читал бы, читать, читая, читающий, читавший, ср.: читаемый, читанный. "Можно было бы, — пишет А. М. Пешковский, — назвать эту группу "глагольным словом", но есть опасность, что в нее прокрадутся тогда и такие "глагольные" слова, как облезлый, четкий, спешный, спешка, писание, битва и т. д." (3). Объединялись ли этими грамматистами под термином "глагол", или "глагольное слово", только одни глагольные формы или сюда же относились и все отглагольные образования (типа учитель, ученье, чтение, читатель, читаемость и т. п.) — от этого дело не менялось. И в том и в другом случае под любым глаголом (или "глагольным словом") понималась группа родственных слов, а не одно слово, взятое в совокупности его форм. Впрочем, в последнее время все представители фортунатовской школы постепенно вернулись к признанию глагола самостоятельной грамматической категорией. Глаголу были возвращены все права и в морфологии (4). Оказалось, что другой путь изучения русского глагола шире и надежнее.

      Этот второй путь был намечен еще Ломоносовым, Востоковым, Буслаевым, К. С. Аксаковым и проторен А. А. Потебней. А. А. Потебня, опираясь на взгляды В. Гумбольдта и Штейнталя, создал своеобразную философию глагольности, являющуюся опорой его учения об исторической эволюции основных категорий языка и мышления. Глагол, по Потебне, — это высшая, наиболее отвлеченная, наиболее конструктивная и прогрессирующая категория языка. С организацией глагола был связан переход от древнего именного строя предложения к глагольному. В своей эволюции глагол все более и более развивает энергию отвлеченности. Обозначая действие, процесс, он выделяется из синкретизма первобытного слова уже после имени существительного и прилагательного и, пройдя через стадию причастий и инфинитива, формы, промежуточной между именем существительным и глаголом, обрастает категориями лица, вида, времени, наклонения и залога. Дальнейшая история глагола — история вытеснения им имен с основных грамматических позиций, история оглаголивания других категорий, история роста глагольных типов предложения за счет номинативных, именных. Категория действия, процесса, силы, энергии все более ограничивает сферу именных категорий. Она содействует логической концентрации речи, устраняя раздробленность элементов предложения. Ведь именное предложение в эпоху господства имени, в эпоху господства категории существительности, субстанциальности было лишено надлежащей связности и единства. Таким образом, по Потебне, процесс усиления глагола, роста его грамматического влияния сопровождается распространением глагольной энергии на те группы слов, которые прежде примыкали к имени существительному как антиподу и антагонисту глагола (ср. историю кратких форм имени прилагательного).

      Теория Потебни, утверждавшая главенство глагола в системе частей речи, видела в развитии языка процесс непрерывного оглаголивания. Эта теория в применении к русскому языку была принята Овсянико-Куликовским, поддерживалась проф. Пешковским (5) и в той или иной форме оказала громадное влияние и на современную грамматическую традицию и на ходячие стилистические оценки и приемы синтаксического и лексико-морфологического анализа² .

      Между тем эта теория, особенно в ее одностороннем развитии, противоречит самым простым и очевидным фактам современного русского языка³ . Прежде всего бросается в глаза не только глубокое взаимодействие между категориями имени и глагола, но и широкое развитие отыменных форм в самой системе русского глагола. Кроме заимствованных слов на -изировать, -ировать, -овать, кроме разряда глаголов с суффиксом моментальности -ну-(-ану-) и производных видовых форм на -ывать, -ивать, кроме отглагольных приставочных образований (лить — залить, налить, влить, вылить, долить, полить, пролить, перелить, слить, облить, разлить), все остальные глагольные группы живут и пополняются преимущественно отыменными образованиями (сапожничать, бездельничать, белить, седеть, горевать и т. п.). Именные основы все шире и шире вливаются в область глагола и производят в ней резкие изменения. Их влияние отчасти сказалось на вытеснении и резком сокращении форм так называемого "многократного" вида, а также вообще на ослаблении значений и оттенков кратности. В непереходных отыменных глаголах суживается сфера употребления приставок (например, светлеть только с приставкой по-: посветлеть; краснеть — покраснеть и раскраснеться; хорошеть — похорошеть; свирепеть — освирепеть и рассвирепеть и т. п.) и ограничивается разнообразие видовых оттенков. Причастия настоящего времени действительного залога и страдательные причастия при наличии благоприятных условий все более и более освобождаются от элементов глагольности и развивают качественные значения (ср.: растерянный вид, убитая физиономия, истасканное лицо, недосягаемая высота, раздражающее впечатление и т. п.). Страдательные формы спряжения, сложившиеся на основе нечленных причастий (типа накрыт, был накрыт, будет сказано), все сильнее вовлекаются в категорию состояния и теряют залоговый оттенок пассивности. Они становятся выражением безобъектного состояния. Залоговые значения страдательности в них поддерживаются аналитически — присоединением формы творительного падежа для обозначения производителя или орудия действия (ср., например: взволнован, угнетен, забит и т. п.), а также — соотносительностью с активными, действительными оборотами. Рост качественных значений в страдательных формах причастий несомненен. Семантико-грамматический параллелизм их с активными глагольными оборотами все более и более нарушается. Во всем своем объеме эта картина взаимодействия глагола с другими категориями может раскрыться только после анализа всех грамматических форм глагола. Ясно лишь одно, что борьба разных грамматических классов в современном русском языке вовсе не отражает абсолютного перевеса глагола. Учение о первенстве глагола среди знаменательных частей речи покоится на убеждении, что предикативность — основной признак предложения и что предикативность является синонимом глагольности. Между тем вопрос о предикативности как синтаксической категории — вопрос спорный и еще недостаточно разъясненный (9). Вопрос о структуре глагольного слова необходимо разрешать не руководствуясь предвзятыми идеалистическими теориями (как Потебня) и не увлекаясь логической прямолинейностью классификационной схемы, механически кромсающей живую ткань языка (как ученики Фортунатова).

§ 2. Структура современного глагола
и широта его семантического объема

      Семантическая структура глагола более емка и гибка, чем всех других грамматических категорий. Это свойство глагола зависит от особенностей грамматического строя глагола. В глаголе префиксы играют большую роль, чем суффиксы. Еще проф. Н. В. Крушевский отметил в употреблении глагольных приставок "тот же принцип сочетания, что в языках агглютинационных" (10). На формах суффиксальной агглютинации (на прицепке -ся, -сь) основана система "залогового" словопроизводства глагола. Таким образом, в системе русского глагола флексивный строй осложнен агглютинативным построением отдельных форм. Кроме того, в глагольном словоизменении есть и аналитические составные формы (формы будущего несовершенного, формы сослагательного наклонения и т. п.). Этому сложному, гибридному строю русского глагола соответствует лексическое своеобразие глагольного слова. Например, в глаголах занести или зайти различия основных значений и их многообразие обусловлены многозначностью приставки за-⁴ .

      Еще ярче эта смысловая емкость, как бы уплотненность структуры глагола, выступает в сопоставлении трех омонимов занимать и пяти омонимов заниматься.

      I. Один из глаголов занимать ^I соотносителен с словами заем, взаймы и имеет значение: брать взаймы. Сюда же притягивается по контрасту областное значение слова занимать: давать взаймы. Ср. у Гоголя в "Мертвых душах": "И все оттого, что не задаю обедов и не занимаю им денег".

      II. Другой глагол занимать ^II выделяется своей морфологической недостаточностью (безличная форма) и узостью фразеологических связей. Он представляет собою потенциальное слово, так как встречается лишь в обособленном фразеологическом сочетании: Дух занимает (разг.) — чувствуется стеснение в груди, перерыв дыхания.

      III. Напротив, в третьем омониме занимать ^III, богатом значениями и оттенками, намечаются сложные семантические деления. Прежде всего выстраивается такой ряд значений:

      1. что. Заполнять собой какое-нибудь пространство, место, помещаясь где-нибудь: Комод занимал большую часть комнаты. Занимать выгодную позицию. | Располагаться, помещаясь на каком-нибудь пространстве; жить, помещаясь на каком-нибудь пространстве: Занимать квартиру из трех комнат. Занимать ложу во втором ярусе. | Переносно: заполнять собой какой-нибудь промежуток времени: Правка корректур занимала у него весь день.

      2. что. Временно брать в свое пользование, временно пользоваться чем-нибудь для каких-нибудь надобностей (так, что на это время предмет становится недоступным для других): Занимать стол для чертежных работ.

      3. что. Закреплять за собой какое-нибудь место (в очереди, в зрительном зале, в многолюдном собрании, где места заранее не распределены между присутствующими): Занимать стул для знакомой. Занимать место в очереди.

      4. что. Замещать какую-нибудь должность, служить в какой-нибудь должности (употребляется в сочетании со словами пост, должность, место, положение): Занимать высокое положение.

      5. что. Овладевать, захватывать вооруженной силой (какую-нибудь территорию, город): Неприятель занимал город за городом.

      6. что. Переносно: заполнять собой, всецело поглощать (о мыслях, чувствах, воображении): Мое воображение занимала мысль о новом изобретении.

      Тут, в этом последнем значении, последовательность смыслового развертывания слова занимать несколько нарушается. Тут еще заметно сильное притяжение к другим основным значениям. Но семантический скачок ощутителен. Смысловой перенос в сферу актов духовной жизни слишком отвлечен от конкретных, основных значений глагола занимать. Дальнейшая цепь оттенков этого (6) значения, воспринятых из западноевропейских языков (преимущественно из французского), обладает большой центробежной силой. Эти значения и оттенки склонны выделиться в особое слово. Эти оттенки следующие: а) занимать кого, что. Интересовать, привлекать внимание, волновать: Меня очень занимают эти мысли; б) не давать скучать, развлекать: занимать гостей. К этим оттенкам отчасти примыкает новое "каузативное" (7) значение глагола занимать: давать кому-нибудь какое-нибудь занятие, заставлять кого-нибудь что-нибудь делать, например: занимать нового служащего какой-нибудь работой, занимать чем-нибудь детей. Это значение соотносительно с таким значением глагола заниматься: что-нибудь делать, быть занятым чем-нибудь; выполнять какую-нибудь работу, составляющую предмет постоянной деятельности.

      Таким образом, в глаголе занимать ^III обнаруживается склонность к распадению на два омонима. Однако это распадение задерживается и отчасти преодолевается однородностью форм, способностью глагола совмещать множество разошедшихся значений, семантической сложностью глагольного слова.

      Сходные черты и явления можно наблюдать в соотносительных формах пяти омонимических глаголов заниматься.

      1. Заниматься ^I — форма средне-страдательного залога к занимать ^I: Деньги мной занимались всегда на очень короткий срок.

      II. Омоним заниматься ^II соотносителен с глаголом занимать ^II. Дух, дыхание занимается — чувствуется стеснение в груди, остановка дыхания.

      III. Третье слово заниматься ^III тоже небогато значениями: 1. Об огне: разгораться (в книжной и областной речи: пожар занимается). 2. Переносно: брезжить, загораться, появляться над горизонтом (о заре, утре, дневном свете).

      IV. Четвертый омоним заниматься ^IV имеет такие значения:

      1. чем. Что-нибудь делать, быть занятым чем-нибудь в данную минуту: Заниматься туалетом. Заниматься упаковкой вещей. | Выполнять какую-нибудь работу, составляющую предмет постоянной деятельности: Заниматься хозяйством, наукой, торговлей, музыкой. | В пределах своей специальности работать над каким-нибудь отдельным вопросом: Заниматься историей средних веков.

      2. без дополнения. Работать (об умственном труде, преимущественно научном): Сегодня у нас в учреждении не занимаются. Заниматься всю ночь. | Учиться, готовить уроки (с оттенком устарелости): Заниматься в университете.

      3. с кем — с чем. Учить, руководить чьим-нибудь обучением (пед. арго): Заниматься с учениками.

      4. кем — чем или с кем — с чем. Избирать кого-нибудь предметом своего внимания, оказывать кому-нибудь особое внимание, развлекать, любезничая: Заниматься детьми.

      Легко видеть, что в заниматься ^IV выступают на передний план именно те значения, которые в глаголе занимать ^III склонны выделиться в особое слово.

      Формы страдательного залога ко всем значениям глагола занимать ^III, кроме 6-го и 7-го значений, явно обособляются в самостоятельное слово — пятый омоним заниматься ^V. Ср. Город занимается войсками с бою.

      Различия слов-омонимов, а также семантические разрывы между разными значениями глагола занимать ^III отражаются и в строе производных слов. Так, обособляющиеся в особое слово 6-е и 7-е значения глагола занимать ^III порождают группу производных слов: занимательность (повествования); занимательный (возбуждающий интерес, внимание: занимательный рассказ, занимательный человек); занятность, занятный (забавный, интересный, возбуждающий любопытство: занятный человек, занятная книжка); занятой (лишенный досуга, свободного времени вследствие множества дел, работы: занятой человек); занятость (ср. занятый: быть очень занятым, быть занятым только собой). Смысловая определенность и замкнутость этого гнезда слов является новым доказательством того, что переносные, отвлеченные значения глагола занимать ^IV склонны выделиться в самостоятельное слово.

      Точно так же различия в значениях глаголов занимать ^III, заниматься ^IV и заниматься ^V отражаются в двух омонимах, в двух отглагольных существительных — занятие:

      I. Занятие ^I — действие по глаголу занять — занимать ^III в 3, 4 и 5-х значениях: Занятие неприятельского города войсками. Занятие должности.

      II. Омоним занятие ^II имеет гораздо более широкое значение: 1) преимущественно во множественном числе. Действие по глаголу заниматься ^IV во всех значениях, кроме 4-го: Занятия по хозяйству. Занятия по канцелярии. Занятия в вузах начинаются с сентября. Занятия с учениками; 2) в единственном и множественном числе. Труд, работа, дело, ремесло: Выбрать себе занятие по вкусу. Род занятий; 3) только в единственном числе. Времяпрепровождение (в разговорной речи): "Удивительно приятное занятие лежать на спине в лесу и глядеть вверх" (Тургенев).

      На этих примерах рельефно выступает семантическая сложность глагола с его видовыми и залоговыми вариациями, огромная роль приставок в развитии системы его значений и развитая омонимичность производных глаголов.

      Многозначность глагольного слова усиливается разнообразием живых значений приставок, сложным взаимодействием их с значениями слов, различиями в морфологическом составе и морфологической делимости производных омонимов. В глаголе способы объединения и дифференциации значений разнообразнее, чем в именах. Даже глаголы-омонимы при благоприятных условиях легче сливаются в одно слово. Тенденция к слиянию омонимов в одно глагольное слово ярко выражена в слове заполонить. Есть два таких глагола-омонима.

      Одно слово заполонить ^I значит: переполнить, занять целиком все пространство, наводнить: Толпа заполонила всю улицу, все выходы и входы. Это слово связывается с формой прилагательного полон (т. е. полный). Однако с глаголом заполнить глагол заполонить семантически не сливается⁵ . Омоним заполонить ^II (от полон — плен) значит: завладеть, подчинить своему влиянию, обаянию (книжн., устар., поэт.): Заполонить всю душу. Красавица всех заполонила. Внутренняя форма здесь — полон, т. е. плен (ср. пленить). Ср. у Достоевского в "Подростке": "Что ты, старик, об уме моем говоришь, а может, ум мой меня же заполонил, а не я его остепенил" (слова Макара Долгорукого).

      Однако оба эти слова в современной системе лексики тесно прилегают одно к другому. Они, во всяком случае, уже не образуют вполне обособленных и резко разграниченных лексем.

      Богатство значений глагола обусловлено также многообразием его синтаксических возможностей, его конструктивной, организующей силой. Например, разные значения глагола состоять связаны с различием его объектных связей: 1) состоять из кого, из чего; 2) состоять в ком, в чем; 3) состоять кем, чем; 4) состоять на чем (состоять на военной службе); 5) состоять при ком, при чем. Точно так же глагол дуть в непереходном значении (дул холодный северо-восточный ветер; дует из всех щелей), в сочетании с предлогами в и на (дуть на горячий чай, дуть в трубу), с винительным падежом вещного прямого объекта (в профессиональном значении: дуть бутылки — изготовлять из стекла, выпуская ртом струю воздуха; в вульгарном просторечии: дуть воду — пить в большом количестве), с винительным падежом одушевленного объекта (прост. дуть кого-нибудь в значении: бить), в связи с различиями синтаксического употребления выражает разные значения.

§ 3. Система грамматических форм одного глагола

      Глагольное слово с богатством и разнообразием значений сочетает богатство и разнообразие форм. Все формы лица, времени и наклонения какого-нибудь глагола (строю, строим, я строил, мы строили, я строил бы, стройте и т. п.) являются формами спряжения одного слова. Даже при резком фонетическом различии этих форм (например: я лег — лягу — ляжем — ляг; я сел — сяду — сядь; пою — я пел — пой; пью — я пил — пей; я мял — мну — мни; я взял — возьму — буду брать; иду — я шел и т. п.) не возникает сомнения в том, что это — грамматические формы одного и того же глагола. Ведь думать, что формы понимаю, буду понимать, я понимал (а также я понимал бы) образуют отдельные слова, значило бы вступить в противоречие с живым языковым сознанием, со всем речевым опытом. Семантическое расстояние между этими формами не больше, чем между формами склонения существительного, например: сад и в саду; корень и на корне; долг и о долге; друг и друзья; перо и перья; глухой и глухие; четыре стиха и четырьмя стихами и т. п. Поэтому не удивительно, что формы лица, числа (а также рода), времени и наклонения большинством грамматистов охотно признаются за формы одного глагола. Иначе обстоит дело с видовыми образованиями и инфинитивом. Многим казалось, что видовые различия глагола уже выходят за пределы форм одного слова, что делать и сделать — разные глаголы. Так, Ф. И. Буслаев относил залоги, виды и инфинитив не "к спряжению, а к словопроизводству" (11). Но К. С. Аксаков в "Критическом разборе "Опыта исторической грамматики" Ф. И. Буслаева" писал об этом: "Но что называть спряжением? Если изменения по лицам и при них по числам, — тогда, нет слова, всякий вид будет спряжением отдельного глагола; но правильно ли такое воззрение?.. Ведь придется исключить таким образом и самое понятие времени. — Почему же за спряжением остается одно какое-нибудь голое изменение по трем лицам единственного и множественного числа и каждое новое изменение будет представлять уже новый глагол? На это не дано удовлетворительного объяснения. Если же под спряжением понимать ряд тех изменений, которые предстоит проходить каждому глаголу, — тогда, если не залоги, то виды, причастия, деепричастия и неопределенное наклонение должны относиться к спряжению" (12).

      Грамматическая структура и грамматическое употребление причастий и деепричастий как смешанных форм глагольно-именного и глагольно-наречного характера, как "атрибутивных форм" глагола были в общих чертах описаны уже А. А. Потебней. Не подлежит сомнению, что многие причастия, подвергшись окачествлению, превратились в отдельные слова или дали жизнь самостоятельным словам (см. гл. VII, § 22 — 23). Точно так же некоторые адвербиализованные деепричастия (ср.: нехотя, походя и др.) оторвались от системы глагола. Но те причастия и деепричастия, которые сохраняют свою глагольную силу и глагольные свойства, остаются гибридными формами-словами: они лежат в смешанной глагольно-именной или глагольно-наречной зоне (см. гл. II, § 20 и гл. V, § 27). Входя в систему форм глагольного слова, они в той или иной степени тяготеют к отрыву от него.

      Совсем иное положение инфинитива (неопределенной формы) и видовых форм глагола. Вопрос об инфинитиве особенно волновал грамматистов. Часть их (фортунатовская школа, кроме А. М. Пешковского (13)) решительно отделяла инфинитив от глагола, ссылаясь на то, что по своему происхождению инфинитив является именем с глагольной основой (ср.: знать — знаю и знать, знати; стать — стану и стать, стати; пасть — паду и пасть, пасти и т. п.), что инфинитив не принадлежит к числу ни предикативных, ни атрибутивных форм глагола. Инфинитив был объявлен особой частью речи и рассматривался как слово, не причастное к спряжению⁶ . Лишь акад. Д. Н. Овсянико-Куликовский, акад. А. А. Шахматов и лингвисты бодуэновской школы настойчиво подчеркивали, что инфинитив в современном русском языке — это "глагольный номинатив", т. е. основная, исходная форма глагола. "Для того чтобы данная форма, — убеждал Д. Н. Овсянико-Куликовский, — могла быть признана глаголом, ей вовсе не нужно иметь определенное личное окончание, а вполне достаточно иметь отношение к лицу, хотя бы и неизвестному вне контекста... Отношение к лицу делает инфинитив спрягаемою частью речи" (15). Известно, что и А. А. Потебня, считая инфинитив особой частью речи, все же приписывал ему отношение к неопределенному лицу. Инфинитив, по Потебне, "не заключает в себе своего субъекта, но требует его как прилагательное и глагол... Отличие неопределенного наклонения от личного глагола (verbum finitum) состоит в том, что этот последний заключает в себе определение своего лица (1-го, 2-го или 3-го), тогда как в неопределенном наклонении, вырванном из связи, лицо остается неопределенным. В живой речи лицо неопределенное всегда определяется тем или другим способом" (16).

      Точно так же акад. А. А. Шахматов вслед за А. А. Потебней настаивал на том, что "представление об инфинитиве вызывает представление о производителе соответствующего действия-состояния; это подобно тому, как имя прилагательное вызывает представление о носителе соответствующего качества-свойства" (17)⁷ . Невозможно — без насилия над языком и над своим сознанием — увидеть в форме жить отдельное слово, не связанное с формами живу, я жил и т. д. Нельзя также безоговорочно противопоставлять инфинитив всем другим "предикативным формам" глагола.

      В необработанных заметках А. А. Шахматова по синтаксису есть очень тонкая и глубокая мысль о том, что инфинитив безличных глаголов как отдельная форма самостоятельно не существует (19). Действительно, инфинитив безличных глаголов лишь входит в состав сложных аналитических форм, образуемых сочетанием вспомогательных глаголов с инфинитивом (например: будет тошнить, начнет смеркаться, стало подмораживать и т. п.). Отдельно, как особая форма, инфинитив безличного глагола не употребляется. Отсюда можно сделать косвенный вывод, что отношение к лицу потенциально заложено в форме инфинитива. Иначе остается непонятной синтаксическая ограниченность употребления этой формы у безличных глаголов. Итак, инфинитив не отделим от других форм глагола (20). Даже А. М. Пешковский, долгое время считавший инфинитив особой, хотя и смешанной частью речи, вынужден был признать его глагольным "nominativus'ом": "Как именительный падеж (по большей части притом единственного числа) принимается нами за простое, голое название предмета без тех осложнений в процессе мысли, которые вносятся формами косвенных падежей, так неопределенная форма благодаря своей отвлеченности представляется нам простым, голым выражением идеи действия, без тех осложнений, которые вносятся в нее всеми другими глагольными категориями" (21).

      С возвращением инфинитива ("неопределенной формы") в систему спряжения вопрос о составе форм глагольного слова еще не может считаться исчерпанным и решенным. В современном языке соотносительные (коррелятивные) формы совершенного и несовершенного видов глагола также являются формами одного и того же слова, например: хорошеть — похорошеть; слабеть — ослабеть; заменить — заменять; вообразить — воображать; надеть — надевать; разрисовать — разрисовывать и т. п. Еще К. С. Аксаков настаивал на том, что "все эти формы — формы одного и того же глагола, но формы не времени, а качества действия..." (22). Однако вопрос о том, какие именно видовые варианты могут быть признаны формами одного и того же слова (ср., например, занимать — занять; отставать — отстать и др.), а какие — разными словами (ср., например, праздновать — отпраздновать; бежать — побежать; мылить — намылить и т. п.), еще не исследован. Этот вопрос возникал не раз, особенно в связи с изучением значений глагольных приставок и префиксов. Например, И. П. Лысков в своей работе "О частях речи" пытался выяснить, какие приставки образуют лишь парные видовые формы тех же глаголов и какие приставки изменяют реальное значение глагола и служат средством образования новых слов. Он предостерегал от мысли, будто "все глаголы, имеющие одну основу и сложенные с разными приставками, должны считаться формами одного слова", и заявлял, что "все зависит, во-первых, от характера приставки и, во-вторых, от полноты форм времени" (23). Далее И. П. Лысков перечислял префиксы, не видоизменяющие значения глагольной основы: "за-, обозначающий начало действия, предлоги про- и с-, обозначающие конец действия, предлог по-, обозначающий ограниченную продолжительность действия" (24). "Другие приставки: из-, воз-, раз-, вы- — изменяют основу глагола, и поэтому глаголы с этими предлогами надо считать отдельными словами" (25).

      Эти замечания не являются новыми и оригинальными. Они не основаны на детальном анализе категории вида. Они возрождают старую точку зрения. Например, Н. И. Греч еще в своей "Пространной русской грамматике" (1827) отличал "предлоги" (т. е. приставки), изменяющие только вид глагола (без изменения реального значения), от предлогов, изменяющих и вид и реальное значение глагола. Чисто видовыми приставками Греч считал: за-, по-, про-, до-, с-, от-, раз-. Точно так же в "Опыте общесравнительной грамматики русского языка" акад. И. И. Давыдова к числу предлогов, выражающих чистые видовые оттенки, относились: за- (начало действия — запеть), по- (продолжение, а иногда начало, также движение поступательное — пописать, пойти, подвинуть), про- (продолжение в течение известного времени — проговорить), раз- (учащение — разбегаться), с-, до- (совершение или окончание — сделать, дописать), от- (прекращение — отобедать) (26). Остальные предлоги характеризовались как присоединяющие к глаголу постороннее, побочное, реальное значение.

      Но эти и другие подобные им замечания не решали вопроса о категории вида и соотносительности видовых форм. Еще с начала XIX в. стало ясно, что категория вида играет исключительную роль в системе современного русского глагола: внутри этой категории проходит семантическая граница между отдельными глагольными словами, образованными от одной и той же основы. Категория вида как бы устанавливает словоразделы между глаголами, произведенными от одной и той же основы (ср., с одной стороны, видовые формы одного глагольного слова: решать — решить; выходить — выйти; засунуть — засовывать и т. п. — и разные глаголы разных видов: спать — уснуть; лежать — залечь и т. п.)⁸ .

      С категорией вида частично соприкасается категория залога. Вопрос о том, можно ли считать все соотносительные залоговые формы (например: мыть и мыться; брить и бриться; писать и страдат. писаться) формами одного глагола, еще сложнее. Однако трудно сомневаться в том, что соотносительные формы действительного и страдательного залогов (толковать и толковаться; изучать и изучаться и т. п.) слиты в лексическое и грамматическое единство. "Действительный залог и страдательный различаются не только своим оформлением, но и строем предложения, а именно то, что при первом является грамматическим объектом, оказывается при втором подлежащим (рабочие строят дом, дом строится рабочими). Категория залога в данном случае устанавливается как различное оформление одного и того же глагола, требующее каждое различного построения предложения согласно особенностям его содержания" (30).

      Таким образом, границы глагольного слова широки, но еще не вполне ясны. Дальнейшее изложение должно очертить их более точно. Однако общие контуры глагола определились. Глагол — это категория, обозначающая действие и выражающая его в формах лица, наклонения, времени, вида и залога.

      Слово, подводимое под категорию глагола, обычно представляет собою сложную систему многочисленных форм, которая образует парадигму спряжения и включает в себя причастия с их видоизменениями, деепричастные образования, а также видовые и отчасти залоговые варианты.

2. СИСТЕМА ГЛАГОЛЬНОГО СЛОВООБРАЗОВАНИЯ
И МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ КЛАССЫ ГЛАГОЛОВ

§ 4. Грамматические способы производства глаголов
от других частей речи

      В современном языке наблюдаются два разных типа образования глаголов.

      1. Глаголы производятся по способу суффиксального (и значительно реже — комбинированного, префиксально-суффиксального) словообразования от основ других частей речи. Чаще всего и больше всего глаголы образуются от основ имен существительных, прилагательных и числительных. В особую небольшую группу замыкаются глаголы, производные от междометий и от слов, близких к междометиям по функции.

      2. Кроме того, очень продуктивны способы внутриглагольного словопроизводства. Внутриглагольное словообразование бывает префиксальное (бить, разбить, пробить), комбинированное, префиксально-суффиксальное (поглядывать, приплясывать, выспаться и т. п.) и суффиксальное (плакать — плакаться и т. п.). С приемами словообразования отчасти совпадают и приемы глагольного формообразования.

      Каждый из этих двух типов глагольного словообразования должен быть рассмотрен отдельно (31). Формы производства глаголов от основ других частей речи очень прозрачны. Отыменные глаголы особенно многочисленны.

      Глаголы, образованные от основ имен существительных, опираются на такие словопроизводственные суффиксы:

      1) -а(ть), -я(ть) (1-е л. ед. ч. наст. вр. -аю, -яю; 3-е л. мн. ч. -ают, -яют). Этот суффикс непродуктивен. Например: козырять, завтракать, обедать, ужинать и т. п.

      Под влиянием сближения с непроизводными глаголами типа знать, гулять, лишать, решать и т. п. многие отыменные глаголы, например: делать, работать, грохотать, лепетать и т. п. — стали осознаваться тоже как непроизводные, а соотносительные с ними имена существительные (дело, работа, грохот, лепет и т. п.), от которых были произведены эти глаголы, теперь сами представляются отглагольными образованиями (ср.: хохотать и хохот; хлопотать и хлопоты и т. п.). Произошло смещение грамматических отношений.

      Суффикс -а- (осознаваемый в данном случае как вариант суффикса -ни-ча(ть) выделяется и в некоторых глаголах на -ничать: сапожничать, плотничать, мешочничать, мошенничать и т. п. (32);

      2) -нича(ть) (1-е л. ед. ч. наст. вр. -аю; 3-е л. мн. ч. -ают). Этот глагольный суффикс часто соотносителен с суффиксами существительных: -ник (суффикс лица) и -ничеств(о) (суффикс состояния): бездельничать, полуночничать, кустарничать (ср. кустарничество), разбойничать, ёрничать, умничать и т. п. Ударение всегда или на последнем слоге этого суффикса, или перед суффиксом. Понятно, что при отнесении -нич- к основе в качестве суффиксальной приметы может выступать -а-, например скромничать.

      Однако наличие существительных на -ник и -ничество вовсе не является обязательным условием для образования отыменных глаголов на -ничать. Соответствующие глаголы могут непосредственно производиться от разных именных основ (с качественным или характеристическим, квалифицирующим значением), например: либеральничать, халтурничать, повесничать, попрошайничать, обезьянничать, слесарничать, столярничать, лизоблюдничать, жадничать, откровенничать, лентяйничать, миндальничать; ср. сумерничать и т. п.

      Естественно, что в глаголах, производных от основ имен прилагательных и существительных со стечением согласных и -н- на конце, в качестве варианта суффикса -нича(ть) может выступать также суффикс -ича(ть), например: подличать, нагличать, вольничать, сплетничать, озорничать, сводничать и т. п.

      Глаголы этого образования имеют непереходное значение: быть или вести себя кем-нибудь (соответственно значению имени), заниматься деятельностью, содержание которой определяется значением производящей основы, или обнаруживать склонность к чему-нибудь, к какой-нибудь деятельности;

      3) -ствова(ть) (1-е л. ед. ч. наст. вр. -ствую; 3-е л. мн. ч. -ствуют). Этот книжный суффикс обычно соотносителен с существительными действия-состояния на -ство (устар. -ствие): пьянствовать, бедствовать, блаженствовать, бесчинствовать, хулиганствовать и т. п. Но возможны глагольные образования и независимо от этого соотношения: умствовать (ср. безумствовать при безумство), усердствовать, здравствовать, заимствовать, наличествовать и т. п. Следовательно, можно говорить о морфологических вариантах одного и того же суффикса: -ствова- и -ова- (при именной основе на -ств-).

      Глаголы этого образования имеют непереходное значение: находиться в каком-нибудь состоянии или предаваться какой-нибудь деятельности, какому-нибудь состоянию;

      4) -ова(ть), -ева(ть) (1-е л. ед. ч. наст. вр. -ую, -юю; 3-е л. мн. ч. -уют, -юют). С помощью этого суффикса производятся глаголы от бессуффиксных имен существительных: горевать, рисковать, торговать, воровать, плутовать, тосковать, столоваться, пировать, расходовать и т. п. Этот суффикс -ова(ть), -ова(ть), -ева(ть) расширил (в конце XVII — начале XVIII в.) свои функции под влиянием польского языка, где был широко распространен глагольный суффикс -ować. В результате этого толчка, произведенного воздействием польского языка, суффикс -ова(ть), -ова(ть), -ева(ть) (-ую, -юю; -уют, -юют) сделался активным средством приспособления к русской глагольной системе именных и глагольных основ, заимствованных из других языков, например: рекомендовать, командовать, электризовать, атаковать, интриговать, диктовать, танцевать, штурмовать, шиковать, митинговать, бастовать и т. п.;

      5) В XIX в. под влиянием немецких -ieren, -izieren явились еще два составных варианта этого суффикса -изирова(ть), -ирова(ть): бальзамировать, музицировать, абонировать, дирижировать, экспроприировать, провоцировать, интернировать, бронировать, эксплуатировать, реквизировать, конкретизировать, канонизировать, стабилизировать, автоматизировать, капитализировать, механизировать, иронизировать и т. п.

      Из скрещения суффиксов -ова(ть) и -изирова(ть) возникает суффикс -изова(ть), сочетающийся с заимствованными основами, например: электризовать, канонизовать, локализовать, организовать и т. п. На почве взаимодействия этих суффиксов имеются случаи параллельных образований: локализировать — локализовать; канонизировать — канонизовать и т. п. Суффиксами -ова(ть), -изова(ть), -ирова(ть), -изирова(ть) исчерпывается круг полузаимствованных суффиксов русского глагола.

      В современном языке при посредстве суффикса -изирова(ть) производятся глаголы также от русских незаимствованных именных основ (соотносительно с употреблением суффиксов -изация, -изатор): советизировать, военизировать, коренизировать, яровизировать, озимизировать и т. п. Ср. также: бронировать;

      6) -и(ть) (наст. вр. -ю, -ят при чередовании согласных: т — ч, д — ж, з — ж, с — ш, п, в, ф, м — пл, вл, фл, мл): пылить, серебрить, золотить, молотить, полонить (от полон — плен), графить, грузить, кормить, мылить, заземлить, телефонить, телеграфить, насобачиться, церемониться, судачить, рыбачить, разбазарить, парусить, сахарить, боронить, городить, женить, занозить, клеить, косить, прудить, скоблить, судить, трубить, хвалить и т. п. Ср. также образования от основ собирательных числительных: удвоить, утроить, учетверить и т. д.

      Глаголы этого типа (без -ся), особенно при наличии префиксов, чаще имеют переходное значение (но ср.: халтурить, телефонить и т. п.). Глаголы на -ить широко образуются от существительных (особенно бессуффиксных), за исключением имен существительных на -ник, -тель, -ство (но ср.: обожествить, отожествить, овеществить, осуществить и обобществить), -ствие, -ист, -изм и на некоторые другие суффиксы. Ударение у этих глаголов бывает или на суффиксе -и-, или на именной основе (чаще всего — на последнем слоге ее);

      7) -е(ть) (наст. вр. -ею, -еют) с непереходным значением: становиться кем-нибудь, каким-нибудь: советь, дуреть, балдеть, потеть, звереть, каменеть и т. п.

      В современном языке укрепляется комбинированный метод суффиксально-префиксального образования глаголов на -еть с помощью приставки обез-: обезлошадеть, обессилеть, обезглазеть, обеспамятеть, обескроветь, обезлюдеть. Ср. также образования на -ить: обеспокоить, обесчестить, обесславить, обезболить, обескровить, обезвредить и т. п.

      С двумя последними разрядами глаголов, образуемых от основы существительных, сливаются два продуктивных типа глаголов, производимых от основы имени прилагательного:

      1) на -ить со значением: делать таким, какого обозначает производящее имя прилагательное, например: белить, темнить, зеленить, светлить, осквернить, глушить, слепить и т. п.; все глаголы этого типа имеют переходное значение;

      2) на -еть со значением: становиться, казаться, быть таким, какого обозначает производящее имя прилагательное, например: хорошеть, темнеть, светлеть, прыщаветь, постылеть, богатеть, вдоветь, свирепеть и т. п.

      Еще Павский указал на то, что в глаголах на -еть ударение падает на морфему -е(ть), за исключением слов, производных от имен прилагательных с суффиксами -ав-, -ив-, -ое-, -am- (33) (исключение — богатеть).

      К тому же кругу форм словообразования примыкают суффиксы -а(ть), присоединяющийся к основам на согласный, кроме в, и -ка(ть), присоединяющийся к основам на гласный и в (наст. вр. -аю, -ают). Посредством этих суффиксов образуются глаголы от междометий, звукоподражаний и от слов в омеждомеченном употреблении, например: хихи-кать, ох-ать, ух-ать, бац-ать, ши-кать, мяу-кать, чири-кать, кукаре-кать, чав-кать и т. п. Ср.: тыкать, выкать.

      В образовании глаголов от междометных слов замечается прием приклеивания морфем одна к другой, прием агглютинации суффиксальных элементов, предшествующих флексии. Ср.: под-хи-хи-к-ива-ть, под-да-к-ива-ть, от-не-к-ива-ться и др.

      Такова в современном русском языке система продуктивных способов производства глаголов от других частей речи. Эта же система определяет приемы освоения заимствованных глагольных слов, а также методы образования новых глаголов от иноязычных основ. Поток словесных элементов, двигающийся со всех сторон — из области имен, местоимений и междометий — в категорию глагола, очень широк и стремителен.

      Продуктивные классы глаголов базируются преимущественно на отыменных типах.

      В строе отыменных глаголов бросается в глаза все усиливающаяся тенденция сочетать прием суффиксального словообразования с префиксальным. Ср.: углубить, разбазаривать, приземляться, заземлить, обобществить, уплотнить, раскулачить и т. п.

§ 5. Способы внутриглагольного суффиксального
формообразования и словообразования

      Кроме способов производства глаголов от имен и междометий современная глагольная система располагает несколькими типами внутриглагольного — суффиксального и префиксального — словообразования и формообразования. Сюда прежде всего относятся два продуктивных способа образования форм и слов посредством суффиксов -ива-, -ыва- и -ну-.

      Живой суффикс несовершенного вида -ыва-, -ива- вторичен по сравнению с другими суффиксами несовершенного вида -а-(-я-), -ва- (бросать, давать, девать и т. п.). Непродуктивный суффикс -ва- присоединяется для образования форм несовершенного вида к глаголам 1-го спряжения с инфинитивной основой на а-, е-, и-, ы-, у-, я-, ея-: согревать, выдувать, застывать, вставать, вылавливать, навевать и т. п., а также к разговорному застрять (ср. прост. встрять) (34).

      Суффиксы -а-, -я- выражают значение несовершенного вида чаще всего соотносительно с суффиксом -и-. Соотношение -я(-а) — -и в современных новообразованиях возможно лишь у префиксированных отыменных глаголов: заземлить — заземлять; приземлить — приземлять; оформить — оформлять; разграфить — разграфлять и т. п.

      Суффикс -ыва-, -ива-, обозначающий длительность или длительную повторность действия, в настоящее время является основным средством производства форм несовершенного вида от приставочных глаголов: выиграть — выигрывать; приготовить — приготавливать; переварить — переваривать; растопить — растапливать; задержать — задерживать; прожевать — прожевывать; разбросать — разбрасывать и т. п. Таким образом, сам по себе суффикс -ыва-, -ива- в современном языке является суффиксом формообразующим. Однако совместно с префиксацией он образует самостоятельные глаголы (например, полеживать, постукивать, приплясывать, подпрыгивать и т. п.).

      Кроме -ыва-, -ива- продуктивен еще глагольный суффикс -ну-, -ну- с его вариантом -ану-. Суффикс -ну-, -ну- присоединяется к таким глагольным основам, которые обозначают конкретное длительное действие, состоящее из множества отдельных актов, действие, мыслимое как цепь моментов и разложимое на составные акты⁹ . Суффикс -ну- ограничивает такое действие пределами одного акта, одного момента, мига, т. е. придает глаголу значение недлительности, мгновенности, одноактности, моментальности. Например: толкать — толкнуть; шевелить — шевельнуть; рисковать — рискнуть; мазать — мазнуть; колоть — кольнуть; зевать — зевнуть; клевать — клюнуть, скрипеть — скрипнуть; стучать — стукнуть и т. п. Ср. у М. Шолохова в "Поднятой целине": "Всадник жадно хватнул ноздрями морозный воздух".

      Ср. просторечно-вульгарные новообразования: спекульнуть, телеграфнуть, агитнуть, мобилизнуть, стабилизнуть (-ся), кредитнуться и т. п. Ср. отмеждометные глаголы: "Киргиз айдакнул, хлестнул тройку своих диких степных коньков" (М. Пришвин, "Соленое озеро"); "Потом, гармонь потуже подтянув к плечу, айдакнет Егор Иванович к Митьке в гости" (Л. Леонов, "Барсуки") и т. п.

      В сочетаниях с разными основами суффикс -ну- получает разнообразные смысловые нюансы.

      В русском языке есть непродуктивный омоним этого суффикса моментальности — суффикс -ну- (всегда без ударения), обозначающий постепенное усиление какого-нибудь состояния: киснуть, сохнуть, слепнуть, тухнуть, хрипнуть, чахнуть, мерзнуть, липнуть и т. п. (всего, по подсчету проф. A. Mazon, сочетается с этим суффиксом около 60 глагольных основ)¹⁰ .

      В этой непродуктивной группе глаголов форма прошедшего времени (чах, мерз, сох, кис, мок, хрип и т. п.) обычно не имеет суффикса -ну-, особенно от основ с приставками: поблек, обрюзг, погиб, забух, повис, оглох, погряз, продрог и т. п.

      Часть глаголов с непродуктивным суффиксом -ну- вообще сохранилась лишь в сложении с приставками (например: привыкнуть, погрязнуть, исчезнуть, замолкнуть, иссякнуть, заскорузнуть, достигнуть и др.). Другие малоупотребительны, так как не выдерживают конкуренции с отыменными глаголами на -еть (с тем же корнем в основе, например: слабнуть и слабеть; жолкнуть и желтеть и некоторые другие). Разрушительно действовала на употребление этого суффикса -ну- и омонимия с суффиксом моментальности -ну-, -ну-. Кроме того, глаголы несовершенного вида с суффиксом -ну- вытеснялись глагольными синонимами, образованными от того же корня с приставками: липнуть — прилипать; вязнуть — увязать; вянуть — увядать; дохнуть — издыхать; сохнуть — засыхать и т. д. Грамматическое противопоставление образований с суффиксами-омонимами -ну- иллюстрируется значениями таких слов, как пахнуть и пахнуть (ср.: дрогнуть — дрогнул и дрогнуть — дрог). Экспрессивный суффикс -ону-, -ану-, проникший в литературный язык из народных говоров, обозначает ослабленность мгновенного действия или, чаще, резкость, грубость, напряженность такого действия (36): толкануть, садануть, резануть, пугануть и т. п. Например: а) со значением ослабленности действия: "Паром толканешь, он уже и на другой стороне" (Короленко, "Убивец"); б) со значением резкости, силы действия: "[Андрейка] успел до прихода милиции стрекануть" (Сейфуллина, "Два друга"); "Озноб захватил его — трепанул" (Яковлев, "Терновый венец") (37).

      Г. Павский думал, что экспрессивный суффикс -ану-, -ону- возник путем морфологического переразложения от таких образований, как рва-ну-ть (от рва-ть), кашля-ну-ть и других подобных. Отсюда -ану- распространилось и на другие случаи: стук-ану-ть, прыг-ану-ть и т. п. (38) Но в опровержение этой теории указывалось, что суффикс -ану- в севернорусских окающих говорах произносится как -ону-. Ту же звуковую форму он имеет и в украинском языке. Поэтому казалось, что при объяснении форм типа хлестануть, садануть, стегануть и т. п. надо исходить из суффикса -ону-. Акад. А. А. Шахматов предполагал, что глагольный суффикс -ону(ть) восходит к древнему -ън @ти, а проф. Г. А. Ильинский находил в нем отголоски суффикса -онити, изменившегося в -онути под влиянием глаголов на -нути (39), ср. областн. великорусск. горонить — горчить; пудожск. рячконет — загремит, ляпонет — ударит и т. п.

      Но проф. А. И. Стендер-Петерсен в специальной работе об этом глагольном новообразовании в русском языке (40) доказывает, что украинские и севернорусские формы на -онути вторичного происхождения и что толчок к их распространению был дан южновеликорусскими образованиями типа плескануть, брызгануть, рвануть и т. п., которые были восприняты как "акающие", т. е. подверглись ложной этимологизации. Подстановке -онуть на место -ануть в севернорусском наречии (шорконуть, ляпонуть, рячконуть — гром рячконул; торконуть и т. п.) могло содействовать и сближение этих образований с глагольными формами типа глонуть (из глот-нуть), холонуть (из холод-нуть) с другими подобными.

      Что же касается южновеликорусских форм со значением одновременности на -ануть (стегануть, трепануть и т. д.), глубоко проникших около середины XIX в. в русский литературный язык, то Стендер-Петерсен объясняет их так же, как и Г. Павский (на которого он не ссылается), аналогией с формой рвануть к рвать. Ведь закономерное образование рвнуть (из *rъvn@ti) было фонетически невозможно, ровнуть же (ср. дохнуть из*dъsn@ti), обособленное от рвать — рву, не могло укорениться в силу омонимической близости к ровный — ровнять. Поэтому А. И. Стендер-Петерсен готов форме pъван@ти (rъvn@ti) приписать чуть ли не общеславянскую древность.

      А. И. Стендер-Петерсену казалось вероятным, что по тем же основаниям, что и рвануть, могли возникнуть жрануть, лгануть и другие подобные формы. Сюда же примыкают и формы типа кашлянуть (из кашльнуть — под влиянием кашлять) и игрануть (из игрнуть — под влиянием играть). Действительно, большая часть форм с суффиксом -ану(ть) образуется от глаголов на -ать: брызгануть (брызгать), дергануть (дергать), ерзануть (ерзать), махануть (махать), резануть (резать), стегануть (стегать), страдануть (страдать), толкануть (толкать), черкануть (черкать), чесануть (чесать), шагануть (шагать), щелкануть (щелкать) и др.

      После того как этот тип образований укрепился, могли возникать однократные формы на -ануть и от глаголов других классов и групп (грести — гребануть; трясти — тряхануть; давить — давануть; долбить — долбануть; рубить — рубануть; садить — садануть и т. п.).

      Можно заметить, что гипотеза А. И. Стендер-Петерсена слишком легко расправляется с украинскими и севернорусскими образованиями на -онуть; между тем географические границы распространения этих форм недостаточно выяснены и объяснение их южновеликорусским влиянием является очень спорным¹¹ .

§ 6. Спаянность глагольных суффиксов с окончаниями

      На продуктивных способах словообразования основана стройная система живых морфологических классов современного глагола (ср.: темнеть, -ею, -еешь; темнить, -ю, -ишь и т. п.). Эти продуктивные классы вбирают в себя значительную часть непроизводных глаголов. К продуктивным классам относятся глаголы, имеющие в своих формах такое соотношение основ, которое свойственно производным глаголам, образуемым посредством продуктивных суффиксов. Различия классов глагола связаны с различиями не только словообразовательных суффиксов, но и систем спряжения.

      В современном русском языке морфологический механизм спряжения, парадигмы, система окончаний, выражающих значения лица, числа, времени и наклонения, спаяны со словообразовательными суффиксами. В спряжении каждого глагола различаются две взаимодействующие системы форм и связанных с ними основ: система инфинитива — прошедшего времени: писать — писал и система настоящего времени (настоящего времени — повелительного наклонения): пишу — пиши. Наружным ключом к морфологии спряжения являются формы инфинитива и формы настоящего-будущего времени. Акад. Я. К. Грот доказал, что в формообразовании глагола важную роль играют формы 3-го лица множественного числа настоящего времени, так как их окончания и ударение в связи с особенностями инфинитива определяют строй других форм настоящего времени и повелительного наклонения (например: гореть — горят; горю, горишь и т. п., повелительное наклонение — гори; хоронить — хоронят; хороню — хоронишь и т. п., повелительное — хорони-те и т. п.) (42). Окончания спрягаемых форм глагола, спаиваясь с суффиксами (ср.: крив-и-ть, кривл-ю, крив-и-шь и т. п.), становятся формальными приметами разных типов спряжений и в то же время разных словообразовательных классов глагола. В спряжении глагола формы словоизменения еще глубже и органичнее вклиниваются в формы словообразования, чем в склонении имен существительных. Например, в классе глаголов с инфинитивом на -ить (при -ят в 3-м л. мн. ч. наст. вр.; ср. белить — белят) окончания настоящего времени частично сливаются с суффиксом -и- (бел-ю, -ят, но бел-и-шь, -и-т, -и-м и т. п.). Этот класс глаголов на -ить по преимуществу отыменный (однако ср.: хранить, валить, гасить и т. п.). Производные от имен прилагательных глаголы этого класса имеют переходное значение. Они соотносительны с непереходными глаголами другого класса на -еть (3-е л. мн. ч. -еют: белеть — белеют; светлеть — светлеют; темнеть — темнеют и т. п.). И в этом классе суффикс -е-(-еть) тоже вовлекается в систему словоизменения, определяя строй форм настоящего времени (-ею, -еешь, -еют и т. п.). Функции суффикса -е- станут яснее при сопоставлении глаголов класса белеть с глаголами типа вертеть (верчу, вертишь, вертят и т. п.), храпеть, хрипеть, шелестеть и т. п. Спаянность всех морфологических элементов, "фузионность" морфем в структуре глагольного слова особенно ярко выступают, если привлечь к сравнению еще глаголы типа рдеть (рдею, рдеют), сметь, млеть и т. п. В них как примета класса выступает не суффикс -е-, а соответствующий конечный гласный основы (сме-ю, тле-ю, -еешь, -еют и т. п.). Таким образом, суффикс -е- и гласный корневой морфемы выполняют одну и ту же формообразующую функцию. Эти явления характеризуют, с одной стороны, спаянность всех морфологических элементов, примыкающих к глагольной основе "сзади", а с другой стороны, неразрывную слитность с ними самой основы. Эти черты типичны для синтетического строя. Морфологические различия в формах времени и в формах лица и числа настоящего и будущего времени органически связаны с различиями словообразовательных классов и групп глаголов (ср. глаголы на -овать, -ую, -уешь и т. п.).

      Вместе с тем даже в пределах одного и того же глагольного класса структурные соотношения элементов неоднородны. Они видоизменяются и в разных группах слов, так как и здесь происходит то же вклинивание одних морфем в другие, та же спайка их. Вместе с тем сами морфемы (так же как и фонемы) могут представлять собою сложные и изменчивые единства, включающие в себя основной тип и варианты (43).

      На противопоставлении морфем (-а-, -е-, -и-) основано различие трех классов глаголов (сапожничать, -ают; белеть, -еют; белить, -ят). Но каждый из этих классов не представляет собою однообразного и неизменного, неподвижного морфологического типа. Живой морфологический класс — это поле действия грамматической энергии, сила которой ослабевает по направлению от центра класса к его периферии. В границах одного и того же класса на -ать, -ают наблюдаются разнообразные колебания этого общего морфологического типа. Так, в многочисленных глаголах типа выигрывать суффикс -ыва-, -ива- (на фоне сложных соотношений: 1) выигрывать, выталкивать, разгуливать, укладывать и т. п.; 2) игра — игр-а-ть — проигр-а-ть, проигр-ыва-ть; выигр-ыш — выигр-ыва-ть — выигр-а-ть и т. п.) понимается как примета формы несовершенного вида и в то же время как показатель класса глаголов первого спряжения на -ать, -ают. Но то же самое значение показателя глагольного класса принадлежит одной морфеме -а-, представляющей собою отдельный словообразовательный суффикс (например, в глаголах ах-а-ть, обед-а-ть, ужин-а-ть и т. п.). В той же грамматической роли выступает конечное -а- у ставших непродуктивными и непроизводными основ таких глаголов, как гуля-ть (ср.: гульба, гульбище), куса-ть (ср. кус-ну-ть, укуси-ть) и т. п. Наконец, ту же функцию выполняет в глаголе знать фонема -а-, представляющая собою неотделимую часть "корня".

      Морфологическое строение всех этих групп очень различно, различна и продуктивность их (ср. ряды слов: затоплять — орошать; дорожать — крепчать; ахать — охать; обедать — работать — делать — завтракать; гулять — желать — знать). Глаголы вроде знать располагаются на периферии данного глагольного класса. Они представляют собой осколки старых типов. Продуктивность же этого класса в целом, а следовательно, и система первого спряжения (-аю, -аешь и т. п.) поддерживается продуктивными типами формообразования и словообразования (ср. формы на -ывать, -ивать, глаголы на -ничать и т. п.).

      В строе глагола все способы образования форм и слов внутренне связаны и соотнесены.

      Флексия распространяется и живет силою форманты. Флексия прирастает к суффиксу, как паразит. Оторванная от источника питания, она хиреет и может совсем умереть. Вот почему пришлось в первую очередь выделить типы суффиксального словообразования: в них схематически раскрываются и отдельные стороны системы спряжения.

      Система глагола в целом основана на сложном взаимодействии разных приемов формообразования и словообразования. Например, глаголы на -ить, производные от прилагательных, переходны. Но производные от имен существительных глаголы этого класса далеко не всегда имеют переходное значение, например: рыбачить, портняжить, халтурить, парусить и т. п. Одного суффикса оказывается недостаточно, чтобы придать всем отыменным глаголам на -ить значение переходности. Является подкрепление в виде приставок (например: заземлить, приземлить, напортняжить, нахалтурить, вульг.-жарг. угробить и т. п.). Эта структурная сочлененность всех морфологических элементов в строе глагола никогда не должна выходить из поля зрения исследователя.

§ 7. Продуктивные морфологические классы
в системе современного глагола

      На основе взаимодействия продуктивных суффиксов с окончаниями спряжения слагается система живых глагольных классов.

      Таких живых глагольных классов пять¹² . Они следующие:

      I. Класс глаголов с инфинитивом на -ать и с 3-м лицом множественного числа настоящего времени на -ают.

      Сюда принадлежат: 1) все глаголы несовершенного вида с непродуктивными суффиксами -а-, -ва-, малопродуктивным -я- и продуктивным суффиксом -ива-, -ыва-, например: засыпать, срезать, увядать, пропадать, обольщать, приготовлять, заземлять, заострять, являть, надевать, овладевать, согревать, обувать, укрывать, расстраивать, разыгрывать, уписывать, вычитывать, поджаривать, разбазаривать, раскулачивать, разрисовывать, поддакивать (ср. отнекиваться), науськивать и т. д.;

      2) все отыменные глаголы с суффиксами -нича(ть), -ича(ть), (-нич-)а-(ть) и непродуктивным -а(ть), -я(ть): халтурничать, сентиментальничать, склочничать, завтракать, обедать, козырять и т. п.;

      3) имитативные глаголы на -кать, -ать: баюкать, нукать, пиликать, чихать и т. п.

      Все глаголы этого класса имеют неподвижное ударение во всех формах, кроме форм причастий страдательного залога на -нный: потерянный (при потерять, потеряю, потерял и т. п.), сосчитанный и т. п. За исключением глагола знать, все они имеют не меньше двух слогов.

      II. К этому классу тесно прилегает, объединяясь с ним по типу спряжения, и продуктивный разряд глаголов на -еть. Отношение основы настоящего времени к основе инфинитива в обоих классах одинаково: основа инфинитива на гласный, основа настоящего времени на тот же гласный + j, ударение в обоих классах постоянное; последний гласный основы в обоих классах различен только при ударении на нем; при ударении не на нем в обоих классах, если предшествует мягкий согласный, произносится однородный редуцированный звук (например: выровнять и вызреть и т. п.). Таким образом, выделение продуктивного разряда глаголов на -еть в особый класс более или менее условно.

      Итак, класс II — глаголы с инфинитивом на -еть (при 3-м л. мн. ч. наст. вр. на -еют). К этому классу относятся отыменные глаголы типа синеть, толстеть, очуметь, околеть и т. п.

      Ударение неподвижно. Оно не падает на классную морфему -е(-еть) только в тех глаголах, которые произведены от имен прилагательных с суффиксами -ав(ый), -ив(ый), -ат(ый) и -ов(ый), например: опрыщаветь, запаршиветь, заплесневеть, ржаветь и т. п., или в глаголах, осложненных приставками обез- и вы-¹³ , например: обезлошадеть, обезуметь и т. п. Отыменные глаголы, по крайней мере, двусложны. Кроме отыменных в состав этого класса входит несколько однотипных непроизводных глаголов. Большая часть их имеет односложную основу: владеть, говеть, греть, жалеть, зреть, иметь, млеть, преть, рдеть, сметь, спеть, тлеть, уметь.

      III. Глаголы с инфинитивом на -овать (-евать), -овать (при 3-м л. мн. ч. на -уют).

      Этот класс глаголов пополняется: 1) заимствованными глаголами на -изировать, -ировать, -изовать, -овать, -овать: ликвидировать, стабилизировать, электрифицировать, кооперировать, акклиматизировать, коллективизировать, национализировать, реализовать, страховать и т. п. Сюда же относятся новообразования по их типу: военизировать, украинизировать, товаризировать и т. п.;

      2) глаголами, производными от имен существительных и оформляемыми при посредстве суффиксов -ова(ть), -ова(ть), (-евать) и -ствова(ть): бедствовать, перелицевать, согласовать и т. п.

      Если ударение в инфинитиве падает на глагольную тему и вообще не на последний слог, то оно остается неподвижным во всей системе спряжения. Если же ударение падает на последний слог суффикса -ова(ть), то оно в основе настоящего времени ставится на -у-(-ую, -уешь и т. п.) (47).

      В системе современного литературного языка намечается внутри этого класса явное противопоставление двух акцентологических типов: 1) книжного, к которому относятся слова на -изировать, -ировать, -ствовать с ударением на основе (исключение: торжествовать) и около 25 основ на -овать¹⁴ тоже с ударением на основе; но ср.: враждовать, устар. врачевать и некоторые другие глаголы;

      2) общего "нейтрального", иногда даже с оттенком разговорности на -овать (в заимствованных словах иногда -ировать): торговать, рисковать, тосковать, горевать и т. п.

      Противопоставление этих типов сказывается и в образовании видовых форм. Лишь в словах, принадлежащих ко второму типу (-овать), возможны вторичные образования несовершенного вида на -овывать (приторговывать, рассортировывать, замаскировывать, сгруппировывать и т. п.). Современное просторечно-вульгарное образование использовывать противоречит грамматическим нормам литературного языка.

      Впрочем, в заимствованных словах на -ировать наблюдается колебание между обоими акцентологическими типами, чаще без смысловой дифференциации (например: баллотировать, бомбардировать и др.; ср. также бронировать). Но в некоторых словах заимствованных [с суффиксом -ирова(ть)] и исконно русских на -овать противопоставление двух типов ударения служит средством различения омонимов. Например: планировать и планировать (в авиации); миловать и миловать, баловать и баловать и некоторые другие.

      Выделяются в особую замкнутую группу несколько (7) глаголов, в которых сочетание -ова(ть), -ева(ть) не составляет суффикса. Оно возникло в результате соединения -а-ть с последними звуками основы на -ов: ковать, блевать, плевать, жевать, клевать, сновать, совать (формы настоящего времени: -ую, -юю, -уешь и т. п.; 3-е л. мн. ч. -уют, -юют). Эти 7 глаголов находятся на периферии III класса, лишь примыкая к нему.

      IV. Глаголы с инфинитивом на -ить (при 3-м л. мн. ч. наст. вр. на -ят, -am; в неударяемом положении — при орфографических -am, -ят — произносятся -ут, -ют). Этот класс расширяется отыменными новообразованиями на -ить типа халтурить, приземлить, батрачить, раскулачить, уплотнить, самоуплотниться, оказенить, обобществить, озвездить и т. п.

      Небольшая группа глаголов в разговорной речи колеблется между IV классом и II: стареться, -еюсь, -еешься, -еются и стариться, старюсь, старишься, старятся; выздороветь, -ею, -еешь, -еют и выздоровить, -влю, -вишь, -вят; опротиветь, -ею, -еешь, -еют и опротивить, -влю, -вишь, -вят.

      В этом классе суффикс -и-, спаиваясь с флексией, вызывает чередование в — вл, п — пл, м — мл, ф — фл, с — ш, з — ж, т — ч, д — ж (разграфить — разграфлю, обобществить — обобществлю и т. п.). В части глаголов этого класса (в 127 основах) (48) ударение подвижно. Морфологические особенности этого класса сложнее, чем предыдущего (ср. образование форм страдательных причастий на -енный: оплатить — оплаченный; ср. наст. вр. оплачу; позолотить — позолоченный, наст. вр. позолочу; осудить — осужденный; наст. вр. осужу и т. п.). Впрочем, тип глаголов с подвижным ударением (вроде хоронить, хвалить, сушить, душить, явить, учить, платить, сердить, тащить, кормить и т. п.) непродуктивен. Новообразования имеют постоянное ударение (или на основе, или на суффиксе).

      Кроме находящихся на периферии этого класса слов длить, злить, льстить, мстить, чтить (3-е л. мн. ч. чтут и чтят) и устарелых тщиться, тлить, мнить, все другие глаголы на -ить, -ят имеют не меньше двух слогов.

      V. Глаголы с суффиксами недлительности, мгновенности, однократности -ну-, -ну-, -ану-, с инфинитивом на -нуть, -нуть (при 3-м л. мн. ч. наст. буд. вр. на -нут, -нут), например: бацнуть, крикнуть, стрельнуть, шмыгнуть и т. п. Ударение неподвижное.

      К этому же классу примыкает несколько глаголов, в которых суффикс -ну- уже не выделяется. Таковы: минуть в форме минет и минул (минуло и минула; ср. миновать — миновал) и пнуть (ср.: пинать; запнуться — запинаться).

      Сюда же тяготеют единичные глаголы на -нуть с подвижным ударением: помянуть, обмануть (ср. также акцентологическое взаимодействие глянуть и взглянуть).

      Совсем в стороне, на периферии этого класса, располагаются четыре глагола несовершенного вида, два — с подвижным ударением: тонуть и тянуть и два — с неподвижным ударением: гнуть и льнуть.

§ 8. Общие морфологические черты в строе
продуктивных классов глагола.
Обособление непродуктивных групп

      В продуктивных классах глагола грамматически влиятельны и активны лишь те производные слова и формы, которые легко разлагаются на основы и аффиксы. Периферийные, бессуффиксные типы основ в тех же классах непроизводны и малочисленны (например: знать, гулять и т. п.; хранить, копить и т. п.). Для всех продуктивных классов характерна прозрачность, наглядность системы окончаний и формообразующих суффиксов. В продуктивных классах глагола флексия или легко отделяется от суффикса (например: шикаю, темнею, сортирую и т. п.), или, напротив, частично растворяет, поглощает его в себе (например: заземлю, стрельну), сохраняя за его счет свой индивидуальный вес и вид. Флексия съедает форманту. Поэтому в системе живых глагольных классов ощутительна борьба с моносиллабизмом слова. Односложный тип слова (обычный в системе имен и местоимений и пополняемый "сокращенными существительными") непродуктивен в строе глагола. Живые типы современного глагола стремятся к унификации основы и к объединению, к "уодноображению", систем настоящего времени и инфинитива — прошедшего времени. В первых двух классах (I — выигрывать, либеральничать и т. п.; II — светлеть и т. п.) эта тенденция к унификации основ инфинитива и настоящего — будущего времени особенно ощутительна. Правда, в других классах глагола противопоставление этих основ очевидно (рисовать — рисую и т. д.). Однако и там это противопоставление не прямолинейно, не строго (ср.: заземлить — заземлил — заземлишь, повел, заземли; ср.: стрельнуть, стрельнул и наличие суффикса -н- в формах настоящего — будущего времени — стрельнет и т. п. у всех глаголов совершенного вида на -ну-; ср. фонологическую прозрачность чередования -ов- и -у- в рисовать — рисую и т. п.).

      В непродуктивных группах глаголов, напротив, морфологические элементы слова не всегда расчленены и не всегда приведены в систему. Основы, их звуковые видоизменения, суффиксы, соединительные гласные окончаний тут слиты в такие фонетические, морфологические и лексические единства, компоненты которых с трудом распознаются и то иногда лишь при этимологическом анализе. Тут наблюдается множество реликтовых, остаточных морфологических чередований основ. В большей части непродуктивных групп глаголов основа инфинитива совсем оторвана от основы настоящего времени. В некоторых из них наряду с инфинитивом и настоящим временем выступает и форма прошедшего времени как равноправный с ними опорный пункт системы спряжения (например: блюсти — блюду — блюл; брести — бреду — брел; сесть — сяду — сел; привыкнуть — привыкну — привык; толочь — толку — толок; беречь — берегу — берёг; лечь — лягу — лёг; запрячь — запрягу — запрёг и т. п.).

      Впрочем, в части непродуктивных групп глагола обнаруживается некоторый параллелизм с продуктивными классами. Непродуктивные типы воспринимаются как выброшенные за борт живой грамматической системы, но еще цепляющиеся за нее остатки былых ("исторических") морфологических соотношений. Среди этих непродуктивных грамматических групп находятся слова, наиболее употребительные в быту, обозначающие круг привычных и необходимых человеческих действий (дышать, сидеть, сесть, лечь, лежать, спать, глядеть, видеть, слышать, есть, глодать, брать, дать, бежать, ехать, идти, звать, искать, лизать, мять, плакать, сосать, чесать, знать, расти, жечь, печь, бить, брить, мыть и т. п.). Старый арсенал непроизводных глагольных слов, относящихся к простым и обычным бытовым действиям, постепенно выпадает из системы живых грамматических отношений. Становясь грамматически немотивированными, эти небольшие группы слов или даже отдельные слова еще глубже погружаются в живую систему лексики. Грамматика и лексика не только взаимодействуют, но и борются друг с другом. Отживающие морфологические типы уходят из грамматики в словарь. Они лексикализуются.

§ 9. Непродуктивные группы в морфологической
системе русского глагола

      За пределами продуктивных глагольных классов остаются такие непродуктивные группы русского глагола:

      1. Глаголы на -ать (при отсутствии морфемы -а- в настоящем времени) с 3-м лицом множественного числа на -ут. Например: а) алкать — алчут; бормотать — бормочут; вязать — вяжут; глодать — гложут; гоготать — гогочут; грохотать — грохочут; дремать — дремлют; жаждать — жаждут; искать — ищут; казать — кажут (ср. с приставками вы-, до-, на-, от-, при-, по-); клеветать — клевещут; клепать — клеплют; кликать — кличут; клохтать — клохчут; клокотать — клокочут; колебать — колеблют; лаять — лают; лизать — лижут; мазать — мажут; мыкать — мычут; низать — нижут; обязать — обяжут; пахать — пашут; писать — пишут; плакать — плачут; плескать — плещут; плясать — пляшут; опоясать — опояшут; прятать — прячут; прыскать — прыщут; резать — режут; рокотать — рокочут; роптать — ропщут; рыскать — рыщут; свистать — свищут; сеять — сеют; скакать — скачут; скрежетать — скрежещут; смеяться — смеются; стрекотать — стрекочут; сыпать — сыплют; таять — тают; тесать — тешут; топтать — топчут; трепать — треплют; трепетать — трепещут; тыкать — тычут; хлестать — хлещут; хохотать — хохочут; хлыстать — хлыщут; хлопотать — хлопочут; хныкать — хнычут; чесать — чешут; чуять — чуют; шептать — шепчут; щебетать — щебечут; щекотать — щекочут; щипать — щиплют и некоторые другие¹⁵ ; б) врать — врут; ждать — ждут; жрать — жрут; лгать — лгут; орать — орут; рвать — рвут; ржать — ржут; сосать — сосут; стонать — стонут; ткать — ткут; в) брать — берут; драть — дерут; звать — зовут.

      Эта группа не пополняется новыми словами; напротив, от нее постепенно откалывается ряд слов, которые переходят в продуктивный класс глаголов типа делать — делают. Некоторые глаголы образуют двойные, параллельные формы настоящего времени, вроде кудахтать — кудахтают и кудахчут; мурлыкать — мурлыкаю и мурлычу; брызгать — брызгаю и брызжу; махать — махаю и машу; тыкать (ся) — тычу (сь) и тыкаю (сь); хныкать — хнычу и хныкаю; мыкать — мычут и мыкают; рыскать — рыскают и рыщут; хлестать — хлестает и хлещет и т. п.

      Ср. уже закончившийся переход глаголов двигать, икать, лобзать, лакать, черпать, рыкать, страдать (ср. стар. страждут), стругать, тягаться, фыркать и т. п. в продуктивный класс I.

      В некоторых глаголах двойственность формы используется как средство различения омонимов или разных значений одного слова. Так: метать (петли) — мечут; метать (бросать) — метают и мечут; метать (икру) — мечут; капать (в значении: протекать, пропускать сквозь себя жидкость) — каплю, каплешь, например: Потолок каплет; но капать, капаю — в значении: ронять капли на что-нибудь, например: Он капает вином на скатерть и т. п.

      2. Небольшая (около 35 основ) группа глаголов на -ать (с основой настоящего времени без -а) при 3-м лице множественного числа на -am.

      Например: бояться, бренчать, брюзжать, бурчать, верещать, визжать, ворчать, гнать, держать, дребезжать, дрожать, дышать, жужжать, журчать, звучать, кричать, лежать, молчать, мчать, мычать, пищать, рычать, слышать, спать, стоять, стучать, торчать, трещать, урчать и некоторые другие.

      Глаголы этой группы как бы сочетают форму инфинитива I класса (-ать) с формой настоящего времени IV класса: спать, но сплю, спишь, спит и т. п, Кроме глаголов бояться, гнать, мчать (ср. бежать), держать, лежать, спать, молчать, слышать, стоять, торчать, все остальные слова этого типа обозначают звучание (брюзжать, бурчать, визжать, ворчать, дребезжать, пищать, трещать и т. п.). Ударение неподвижно (за исключением слов гнать, держать, дышать).

      3. Группа (около 45 основ) глаголов на -еть (с устранением морфемы -е-в формах настоящего времени) при 3-м лице множественного числа настоящего времени на -am, -ят.

      Например: бдеть — бдят; блестеть — блестят (блещу, блестишь, ср.: блещешь, блещут); болеть — болит — болят (ср.: болеть — болеют); велеть, вертеть, видеть, висеть, галдеть, глядеть, гореть, греметь, гудеть, дудеть, зависеть, звенеть, устар. зреть, зудеть, кипеть, кишеть, коптеть, корпеть, кряхтеть, лететь, ненавидеть, обидеть, пыхтеть, областн. свербеть, свирестеть, свистеть, сидеть, сипеть, скорбеть, скрипеть, смердеть, смотреть, сопеть, тарахтеть, терпеть, хотеть (ср.: хочешь, хочет, но: хотим, хотите, хотят), храпеть, хрипеть, хрустеть, шелестеть, шипеть, шуметь и некоторые другие¹⁶ .

      Глаголы этой группы сочетают форму инфинитива II класса (белеть) с формами настоящего времени IV класса. Некоторые исследователи объединяют все эти три группы глаголов в один класс.

      4. Глаголы (60) с суффиксом состояния -ну- (в прошедшем времени обычно без -ну-): -бегнуть (с приставками из-, при-), блекнуть, брюзгнуть, -бухнуть (с приставками на-, раз-), -вергнуть (с приставками в-, из-, низ-, от-, по-, под-, опро-, с-), виснуть, вязнуть, вянуть, гаснуть, гибнуть, глохнуть, горкнуть, грузнуть, дохнуть, дрогнуть, дрыхнуть, жухнуть, зябнуть, киснуть, крепнуть, липнуть, мерзнуть, меркнуть, мокнуть, мякнуть, никнуть, пахнуть, пухнуть, сипнуть, слабнуть, слепнуть, сохнуть, стынуть, тускнуть, тухнуть, хрипнуть, чахнуть и др. Ср. глаголы, сложенные с приставками: воздвигнуть, воскреснуть, разбухнуть, извергнуть, повиснуть, погрязнуть, отвыкнуть, привыкнуть, свыкнуться, заскорузнуть, достигнуть, настигнуть, иссякнуть, исчезнуть, стихнуть, исторгнуть, разверзнуть, затихнуть и т. п. Ударение у глаголов этой группы всегда предшествует суффиксу -ну-.

      В индивидуальном употреблении некоторые из глаголов этой группы еще иногда сохраняют -ну- в формах прошедшего времени на -л и причастия прошедшего на -вший: Таковы: погрязнул — погрязнувший; избегнул — избегнувший; прибегнул — прибегнувший; низвергнул — низвергнувший; завязнул — завязнувший; заглохнул — заглохнувший; дрыхнул — дрыхнувший; окрепнувший, но: окреп; померкнул — померкнувший; умолкнул — умолкнувший; поникнул — поникнувший; достигнул — достигнувший; вторгнулся — вторгнувшийся, иссякнул — иссякнувший; затихнул — затихнувший.

      5. Группа (7 основ) глаголов с инфинитивом на -ть, -ти без соединительной морфемы, с формами настоящего времени на -у, -ут и с бессуффиксной формой прошедшего времени в мужском роде единственного числа (на -з, -с): везти — везут (прошедшее вез); грызть — грызут (прошедшее грыз); лезть — лезут (лез); нести — несут (нес); пасти — пасут (пас); ползти — ползут (полз); трясти — трясут (тряс, произносится трёс).

      6. Группа (16 основ) глаголов с инфинитивом на -ч(чь), которому соответствуют заднеязычные г и к в основе прошедшего времени (печь — пёк; мочь — мог и т. п.), а также в основе 1-го лица единственного и 3-го лица множественного числа настоящего времени: беречь, влечь, волочь, жечь, лечь (лягут — лег), мочь, облечь, печь, пренебречь, запрячь (выпрячь, отпрячь), изречь (обречь, наречь, отречься, заречься), сечь, стеречь, стричь, течь, толочь. Противопоставление основ настоящего и прошедшего времени в глаголе жечь выражается "беглостью" гласного: жгу — жёг, в других (кроме лечь) глаголах, у которых есть в основе звук е, — чередованием е — о; берегу — берёг, пеку — пёк (но: выпек), теку — тёк (но: вытек) и т. п.

      7. Группа (около 20 основ) глаголов с инфинитивом на -сть, -сти, с основой настоящего времени на зубной (при 3-м л. мн. ч. на -ут) и с формой прошедшего времени на -л (без предшествующего зубного): блюсти — блюдут (блюл), брести — бредут (брел), вести — ведут (вел); гнести — гнетут (прошедшее время гнел не употребляется); грясти (неупотр.) — книжн. грядут (прошедшего нет); гудет — гудут (инфинитив густи не употребляется; форма прошедшего времени гул давно исчезла под влиянием омонимии с существительным гул; ср. у Некрасова: "Идет-гудёт зеленый шум"); класть, красть, мести, обрести, пасть, плести, прясть, рассвести (рассветет), сесть (сядут, прошедшее время сел); цвести, -честь (прочесть, зачесть, вычесть, счесть, начесть, обчесть, перечесть, учесть, причесть).

      Обособленно стоят два глагола на -сти с основой на губной в настоящем и прошедшем времени: грести — гребут (прошедшее грёб; ср. погребут); скрести — скребут (прошедшее скрёб) и два изолированных глагола: клясть — кляну — клял и расти — расту — рос.

      Конечно, расти исторически образовалось из раст-ти, а клясть заменило клять по какой-то аналогии.

      8. Изолированная группа (4 основы) глаголов с инфинитивом на -ереть, с формой пришедшего времени на -ер и с основой настоящего времени на -р- без предшествующего е: умереть — умру (умер); переть — пру (пёр); тереть — тру (тёр); простереть — простру (простёр).

      Глаголы 5, 6 и 7-й групп некоторыми исследователями (например, Н. Н. Дурново) объединяются в один класс. (Сюда же иногда включаются и глаголы 8-й группы: мереть, тереть, переть, простереть.)

      9. Группа (5 основ) односложных глаголов на -ить, в которых корневому звуку -и- инфинитива соответствует j в основе настоящего времени и е в форме повелительного наклонения: бить, вить, лить, пить, шить. Отдельно: брить — бреют; гнить — гниют; ср. также устар. почить — почиют.

      10. Примыкающая к предшествующей группа (5 основ) глаголов с односложным корнем инфинитива на -ыть при основе настоящего времени на -оj и при 3-м лице множественного числа -оют: выть, ныть, крыть, мыть, рыть. Отдельно: петь — поют.

      11. Изолированная группа (4 основы) глаголов на -олоть, -ороть при 3-м лице множественного числа настоящего времени на -олют, -орют: колоть, бороть(ся), полоть, пороть; отдельно: молоть — мелют.

      Кроме того, можно наметить еще несколько окаменелых групп из трех-двух основ:

      12. Дуть — дуют; разуть — разуют; обуть — обуют.

      13. Жить — живут; плыть — плывут; слыть — слывут.

      14. Давать — дают; знавать — знают (дознаваться, зазнаваться, познавать, признавать, сознавать, узнавать); -ставать — -стают (ср.: недостает, вставать, восставать, заставать, наставать, отставать, переставать, приставать, уставать, расставаться, оставаться и т. п.); создавать — создают (ср.: создать — создам).

      15. Деть — денут; стать — станут; завять — завянут; застрять — застрянут.

      16. Взять — возьмут; занять — займут; нанять — наймут; унять — уймут; понять — поймут; принять — примут и т. п. (все сложные с -н(ять); ср.: начать — начнут; зачать — зачнут; почать — почнут (все глаголы сложные с -чать); жать — жмут; жать — жнут; мять — мнут; распять — распнут.

      17. Живописать — живописуют; притязать — притязают, ср. арх. указуют от указывать; ср.: обязуют(ся), наказуют, испытуют (ср. испытующий взгляд).

      Наконец, выступают поодиночке, редко — парой изолированные основы глаголов: слать — шлют; -шибить, -шибу, -ешь, например: ошибиться — ошибусь (ср. ошибся), ср. сложные: зашибить; отшибить, ушибить, перешибить и т. п.; реветь — ревут; быть — будут.

      Так, среди непродуктивных глагольных групп и среди изолированных глаголов оказываются глаголы с двойными основами, например: блестеть — блещут — блестят; гнать — гонят; петь — поют и т. п.

      Сюда же примыкают глаголы с комплексом разнотипных форм: дать — дам — дашь — даст — дадим — дадите — дадут, прошедшее дал (ср. создать — создам); есть — ем — ешь — ест — едим — едите — едят, прошедшее ел; ср. надоесть; ср.: идти — иду — идешь — идут, прошедшее шел; ехать — еду — ехал; ср.: чтить — чту.

      Так непродуктивные группы глаголов, уменьшаясь в объеме, постепенно выходят за пределы грамматики. Грамматические ряды слов, размельчаясь, превращаются в "лингвистическую пыль" и рассеиваются поодиночке. Глагольные слова из системы грамматически однородных форм, образуемых от одной и той же основы, превращаются в систему разнотипных форм, образованных от разных основ, а иногда и от разных корней. Отдельные глаголы типа ехать, идти, быть и т. п. выступают как замкнутые системы форм, восходящих к разным словам.

§ 10. Связь системы глагольного словообразования
с системой спряжения

      Морфологические особенности основных продуктивных классов и непродуктивных групп глагола отражаются в системе спряжения (ср. разные виды отношения основы инфинитива к основе настоящего времени в разных классах глагола; ср. различия в образовании форм прошедшего времени в разных непродуктивных группах глагола и т. п.). Анализ общих приемов словообразования и формообразования глаголов — необходимое введение в учение о системе спряжения. С системой спряжения связаны все основные категории глагола — категории лица, числа (а также рода для форм прошедшего времени и условно-сослагательного наклонения), времени, наклонения, вида и залога.

3. КАТЕГОРИЯ ЛИЦА (А ТАКЖЕ ЧИСЛА И РОДА)

§ 11. Категория лица как фундамент сказуемости

      Категория лица в глаголе обнаруживает тесную связь с категорией лица в классе местоимений (ср.: вижу и я видел, видишь и ты видел и т. п.). Лиц в системе глагола столько же, сколько личных местоимений. Здесь сохраняет всю свою силу принцип противопоставления говорящего субъекта (я), автора речи, собеседнику (ты) и кому-то или чему-то третьему (он, она, оно, они). Но между категорией лица у глагола и категорией лица у имен существительных — большая разница. В области имен существительных категория лица подчинена категории одушевленности, а категория одушевленности входит в общую категорию предмета (предметности). В глаголе, напротив, предмет, являющийся источником действия, грамматически изображается как личный деятель. Он подчинен категории лица. Особенно ощутителен этот оттенок грамматического "олицетворения" предметов при сопоставлении таких конструкций: Оленя ранило стрелой и Оленя ранила стрела. Однако грамматическое различие между лицом в собственном смысле (1-м и 2-м лицом) и лицом-предметом (или предметом в роли лица) выступает очень заметно. И тут также есть аналогия между категорией лица в глаголе и категорией лица в классе местоимений (ср. предметно-личное значение местоимения 3-го л.). В грамматическом значении деятеля, производителя глагольного действия, сказывается это различие категорий лица и не-лица. Формы так называемого 3-го лица глагола существенно отличаются от форм 1-го и 2-го лица (так же как в классе местоимений). Категория лица справедливо выдвигается грамматистами в ряд основных синтаксических категорий глагола (наряду с формами времени и наклонения). Синтаксическое изучение глагольных конструкций должно выяснить роль глагольных форм в строе разных типов словосочетаний, предложений и синтагм. С понятием предложения во многих синтаксических концепциях сочетается вопрос о формах сказуемости. Едва ли не большая часть современных синтаксических теорий самое понятие предложения ставит в зависимость от наличия verbum finitum (50), т. е. глагольных форм, имеющих значения лица, времени и наклонения (это и есть, по традиционному учению, формы сказуемости). Однако грамматическое выражение времени отсутствует в высказываниях, синтаксическим центром которых является повелительное или сослагательное (условно-желательное) наклонение. "Прощай, свободная стихия" (Пушкин); "Шуми, шуми, послушное ветрило, Волнуйся подо мной, угрюмый океан" (Пушкин); "О, хоть бы ты издохла" (Л. Толстой, "Крейцерова соната"); "Да это бы еще куда ни шло" (Тургенев, "Однодворец Овсяников"). Основное организующее значение "сказуемости" приходится приписывать формам лица и наклонения. Некоторые грамматисты, ссылаясь на безличные или бессубъектные предложения, готовы видеть фундамент сказуемости в формах наклонения и шире: в категории модальности, которая может иметь не только морфологическое, но и разнообразное синтаксическое (в том числе и интонационное) выражение.

      В защиту этого мнения можно привести многое. Понятие предложения, действительно, связано с признаком модальности высказывания. Модальная окраска присуща и неглагольным предложениям (например: Пожар! так ли это? и т. п.). Можно думать, что значение модальности неотделимо от понятия предложения. Типы предложений обусловлены модальными различиями, Естественно, что в предложениях глагольного строя модальность высказывания выражается прежде всего формой наклонения (а также интонацией, как и в других типах предложений). Но в русской лингвистике еще со второй половины XIX в. укрепилась вера в синтаксическое главенство формы лица. "Личный глагол, — писал В. Ф. Андреев, — выражает независимое понятие конкретно, наглядно. Из всех формальных признаков verbi finiti, наиболее способствующих конкретности, или наглядности, есть обозначение лица и числа....Глагол служит сказуемым не потому, что он имеет время, вид и залог, а главнейше потому, что он способен указывать лицо; словом, в глаголе, служащем в предложении сказуемым, мы считаем главнейшим признаком лицо" (51).

§ 12. Синтетические и аналитические приемы выражения лица

      Приемы выражения категории лица в русском глаголе основаны на том же противопоставлении форм настоящего времени и повелительного наклонения инфинитиву и формам прошедшего времени, которое явственно отражается и в системе глагольного словообразования и формообразования.

      В настоящем времени и повелительном наклонении формы лица (по крайней мере, в настоящем времени 1-го и 2-го, в повелительном наклонении 2-го) выражаются окончаниями (в настоящем времени: -у (-ю), -шь, -м, -те; в повелительном наклонении 2-го лица: -ь, -и, -те). Здесь категория лица носит яркий отпечаток синтетического строя. Но те же личные формы употребляются и в сочетании с личными местоимениями. Тут сказывается влияние аналитических личных форм глагола (ср. формы прошедшего времени и условного-сослагательного наклонения), а отчасти влияние тех случаев, когда логический или эмоциональный акцент вызывал присоединение личных местоимений к личной форме глагола ("я говорю: промчатся годы"; "ты вянешь и грустишь" и т. п.).

      Не подлежит сомнению, что в стилях современного книжного языка формы настоящего времени 1-го и 2-го лица в сочетании с личными местоимениями являются более нормальными и нейтральными, чем соответствующие формы без личных местоимений. Сознательное, намеренное устранение местоимений выражает разнообразные экспрессивные оттенки. Вот иллюстрация из патетической речи человека, проглоченного крокодилом, в "Крокодиле" Ф. М. Достоевского: "В результате — я у всех на виду, и хоть спрятанный, но первенствую. Наученный опытом, представляю из себя пример величия и смирения перед судьбою. Буду, так сказать, кафедрой, с которой начну поучать человечество. Даже одни естественнонаучные сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, — драгоценны. И потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на блистательнейшую из карьер". Эта манера повторного употребления личных форм глагола без местоимения объясняется и комментируется таким образом: "Всего более обозлило меня то, что он почти уже совсем перестал употреблять личные местоимения — до того заважничал".

      Ср. у того же Достоевского в повести "Село Степанчиково и его обитатели": Подхожу сегодня к зеркалу и смотрюсь в него, — продолжал Фома, торжественно пропуская местоимение я. — Далеко не считаю себя красавцем, но поневоле пришел к заключению, что есть же что-нибудь в этом сером глазе, что отличает меня от какого-нибудь Фалалея".

      Напротив, в обычной разговорной речи и в повествовательном стиле простые формы 1-го и 2-го лица настоящего времени (без местоимений), по-видимому, преобладают или во всяком случае равноправны с формами, осложненными местоимением. Необходимо внести стилистические ограничения в такой вывод А. М. Пешковского: "...присутствие личных слов можно рассматривать в русском языке как норму, а отсутствие их — как отступление от нормы, имеющее всякий раз свои причины и свой смысл" (52).

      Анализ форм лица в строе повелительного наклонения, вследствие экспрессивных своеобразий этого наклонения, не следует отделять от общего анализа функций повелительного наклонения в русском языке (см. § 63).

      Напротив, формы лица в прошедшем времени (и в условном наклонении) выражаются аналитически присоединением личных "префиксов", личных местоимений 1-го и 2-го лица (я ходил, ты ходил, мы ходили, вы ходили)¹⁷ .

      Таким образом, категория лица в системе русского глагола имеет двойственную морфологическую структуру (синтетическую и аналитическую). Однако эта двойственность обнаруживается лишь в формах 1-го и 2-го лица. Форма 3-го лица и в этом отношении резко отделяется от них¹⁸ .

§ 13. Грамматические отличия форм 1-го и 2-го лица
от формы 3-го лица

      В русском глаголе вырисовываются следующие соотношения и противопоставления внутри категории лица:

      1. Личные и неличные формы. Как неличная форма выступает форма 3-го лица, особенно в единственном числе. Ее личное значение только потенциально. Оно обусловлено обязательным наличием или подразумеванием субъекта. Оно целиком синтаксично. С этой точки зрения безличные глаголы должны расцениваться как неличные формы, выведенные за пределы категории лица (и категории рода), а следовательно, и числа.

      2. В личных формах, в свою очередь, форма 2-го лица употребляется как обобщенно-личная. Контекст определяет, относится ли, например, форма 2-го лица единственного числа к любому лицу (умрешь — похоронят), или к самому говорящему, т. е. к 1-му лицу (пойдешь, бывало; "От утра до ночи всё на ногах, покоя не знаю, а ночью лежишь под одеялом и боишься, как бы к больному не потащили" (Чехов, "Дядя Ваня"), или к конкретному собеседнику (54), т. е. к единичному ты. По-видимому, ближайшим переносным значением формы 2-го лица, прежде всего, естественно, связываемой с представлением о конкретном единичном собеседнике, является применение ее к самому говорящему лицу как к потенциальному представителю любого собеседника. При таком употреблении формы 2-го лица собеседник ставится в положение самого говорящего лица. Он делается эмоциональным участником его действий. Например: "И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка" (Лермонтов). Ср.: "Я женщина беззащитная, слабая, замучилась до смерти... И с жильцами судись, и за мужа хлопочи, и по хозяйству бегай, а тут еще говею, и зять без места..." (А. Чехов, "Беззащитное существо"). Обобщенно-личное значение формы 2-го лица является дальнейшим логическим развитием ее переносных употреблений. Ср. в письме П. В. Анненкова к И. С. Тургеневу (от 16 ноября 1857 г.): "Со мной происходит под старость печальная чепуха: я перестал говорить, а стало и думать, о чем-либо серьезном: там подтвердишь, тут возразишь, здесь подшутишь, а собственная мысль, какая бы ни была, гниёт где-то в мозговом подвале и вытащить её не хочется ни для кого".

      Эти соотношения и противопоставления форм лица были очень тонко и глубоко описаны еще Буслаевым, который сопоставил употребление форм лица с употреблением личных местоимений. Буслаев связывал грамматические отличия форм 1-го и 2-го лица от форм 3-го лица с различиями категорий лица и предмета: "1-е и 2-е лицо, означая отношение между говорящим и слушающим, принадлежат собственно одушевленным предметам, и преимущественно лицам". А 3-м лицом "можно означать и лица и неодушевленные предметы" (55)¹⁹ .

      Например, различие между формами 1-го и 2-го лица и формой 3-го лица прошедшего времени целиком определяется различием значений личных местоимений, которые выполняют здесь роль префиксов: личные местоимения 1-го и 2-го лица противостоят предметно-личным местоимениям 3-го лица. Характерно, что в других славянских языках (например, в чешском, польском. словацком) только форма 3-го лица прошедшего времени (перфекта) образуется без вспомогательного глагола (56).

      Буслаев же отметил и потенциальную личную неопределенность форм 2-го лица: "У нас местоимение ты может употребляться вместо кого-нибудь вообще. Такое обозначение неопределенного лица 2-м дает общему понятию свежесть непосредственного отношения к лицу слушающему". Например, у Крылова: "Так души низкие, будь знатен, силен ты, не смеют на тебя поднять они и взгляда" (246); у Жуковского: "То вдруг целая стена, треснувши, наклонилась и грозится тебя задавить" (VII, 188) (57). Буслаев указывал также, что и множественная форма 2-го лица вы при глаголе имеет такой же оттенок неопределенно-личного значения.

      Иллюстрацией может служить отрывок из "Леса и степи" И. С. Тургенева: "...то велишь заложить беговые дрожки и поедешь в лес на рябчиков. Весело пробираться по узкой дорожке между двумя стенами высокой ржи. Колосья тихо бьют вас по лицу, васильки цепляются за колеса, перепела кричат кругом, лошадь бежит ленивой рысцой. Вот и лес. Тень и тишина. Статные осины высоко лепечут над вами... Вы едете по зеленой испещренной тенями дорожке..." Ср. у Пушкина в "Путешествии в Арзрум": "Здесь [в Дарьяльском ущелье] так узко, — пишет один путешественник, — что не только видишь, но, кажется, чувствуешь тесноту. Клочок неба, как лента, синеет над вашей головой".

      Акад. А. А. Шахматов в своем "Синтаксисе" отмечал, что глагольные формы 1-го и 2-го лица единственного и множественного числа настоящего времени, непосредственно "означая сочетание субъекта с предикатом, субстанции с признаками" (так как указание на лицо, на производителя действия включено уже в их морфологическую структуру), являются формами, всегда господствующими в речи. Между тем "в литературном языке только в зависимой форме употребляется 3-е лицо единственного спрягаемого глагола, как сочетающееся с подлежащим в качестве сказуемого" ("Жар пылает. Как пахарь, битва отдыхает. Кой-где гарцуют казаки. Ровняясь, строятся полки. Молчит музыка боевая" — Пушкин). "Форма 3-го лица множественного числа в одних соединениях имеет значение господствующего слова, означая сочетание неопределенного лица во множественном числе с глагольным признаком, в других — зависимого слова, а именно в сочетании с подлежащим..." (58)

      Грамматическая антитеза форм 1-го и 2-го лица и формы 3-го лица подтверждается еще и тем, что в страдательном значении возвратные "формы на -ся употребляются только в 3-м лице единственного и множественного" (59), а для выражения 1-го и 2-го лица употребляются преимущественно причастные конструкции.

      Итак, анализ грамматических форм и функций 1-го и 2-го лица необходимо отделить от изучения формы 3-го лица: с 3-м лицом глагола связан целый ряд своеобразных грамматических особенностей.

§ 14. Значения и употребления форм 1-го лица
единственного и множественного числа

      С грамматической точки зрения наиболее устойчива и наименее многозначна форма 1-го лица единственного числа как форма субъекта речи. Правда, в некоторых случаях возможно экспрессивное замещение формы 1-го лица формой 3-го лица, когда субъект характеризует себя со стороны как постороннее лицо. Ср. у Л. Толстого в "Войне и мире" — о Наташе: "Это удивительно, как я умна, и как... она мила", — продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой-то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина".

      Кроме того, форма 1-го лица единственного числа иногда служит для обозначения обобщенного субъекта, и в этом случае индивидуально-личное значение ее ослабевает. Например: "Я мыслю — следовательно, существую". Особенно выразительно такое обобщенное употребление в рассуждениях, в общих сентенциях (например, в поговорках: "Чье кушаю, того и слушаю" и т. п.). Однако и в этих случаях прямое отношение к говорящему субъекту, к я все же отчетливо сохраняется.

      Гораздо более сложны и разнообразны возможности непрямого, переносного употребления 1-го лица множественного числа. Так, на формах глагола отражается экспрессивное употребление категории множественного числа вместо единственного, свойственное именам и местоимениям. Оно ведет к замене форм 1-го и 2-го лица единственного числа формами 1-го и 2-го лица множественного числа.

      С глагольной формой 1-го лица множественного числа сочетаются такие переносные смысловые оттенки, соответствующие употреблению местоимения мы:

      1. Говорящий (или пишущий) может пользоваться формой 1-го лица множественного числа вместо формы 1-го лица единственного в интересах скромности, как бы скрывая свою личность за другими, или, напротив, выставляя свою личность, себя как выразителя мысли и воли группы, целого коллектива, или же манерно придавая своей речи экспрессию величия, торжественности и авторской важности.

      2. Кроме того, 1-е лицо множественного числа имеет значение участливой совокупности, совместности — в обращениях к собеседнику (вместо 2-го лица единственного и множественного числа). А. А. Шахматов указал, что этот оборот развился под влиянием французского языка. Например, у Писемского в "Ипохондрике" Канорич говорит про сестру, обращаясь к ней самой: "Исправническому учителю сюртуки дарить так есть на что; а брату вытертой шубкой каждый день тычем глаза". Но ср. в очерке Гончарова "Иван Саввич Поджабрин" в разговоре слуги Авдея с Иваном Саввичем:

      — Я забыл вам сказать: дворник давеча говорил, что на вас хотят жаловаться...

      — Кто? Кому? — с испугом спросил Иван Саввич.

      — Хозяину жильцы.

      — Жильцы? Хозяину?

      — Да-с: слышь женскому полу проходу не даем...

      3. Наконец, в обобщенных сентенциях 1-е лицо множественного числа может означать неопределенную группу лиц, с которой говорящий объединяет себя в силу солидарности, общности характера или привычек. Это так называемое неопределенное 1-е лицо множественного числа: поживем — увидим; что имеем, не храним, — потерявши, плачем и т. п.

§ 15. Значения и употребления форм 2-го лица
единственного и множественного числа

      В отличие от форм 1-го лица единственного и множественного числа, в которых даже при переносном употреблении отчетливо сохраняется отношение к конкретному субъекту речи, значение форм 2-го лица гораздо более неопределенно и растяжимо. Формы 2-го лица абстрактнее форм 1-го лица. Теряя прямое отношение к данному конкретному собеседнику, они получают обобщенное значение.

      Форма 2-го лица единственного числа широко употребляется в неопределенно-личном смысле. Например: "Криком да бранью ничего не возьмешь" (И. Тургенев, "Контора"); "На чужой роток не накинешь платок, — сказал хозяин" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес"); "Любишь кататься — люби и саночки возить";

В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно...

(Лермонтов)

      Ср. обобщенно-личное употребление формы 2-го лица при наличии местоимения ты: "Вот не доедем, да и только, домой. Что ты прикажешь делать?" (Гоголь, "Ревизор"); "Вот поди ж ты! Отыми у него деньги, вся цена ему грош, а везде ему почет" (Островский); "Наскучило идти, — берешь извозчика... а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет" (Гоголь, "Ревизор") и т. п.

      Ср. неопределенно-личное употребление формы повелительного наклонения:

Безумец я. Чего ж я испугался?
На призрак сей подуй — и нет его.

(Пушкин, "Борис Годунов")

      Форма 2-го лица единственного числа при обращении к лицу не родственному, не близкому и не связанному тесно и интимно с субъектом речи общностью семейных, бытовых или общественных интересов, заменяется формой 2-го лица множественного числа.

      Форма 2-го лица множественного числа, как и форма 2-го лица единственного числа, может обозначать не конкретных собеседников, а неопределенных слушателей или читателей. Например: "За четверть часа до захождения солнца, весной, вы входите в рощу, с ружьем, без собаки. Вы отыскиваете себе место где-нибудь подле опушки, оглядываетесь, осматриваете пистон, перемигиваетесь с товарищем... Птицы болтливо лепечут; молодая трава блестит веселым блеском изумруда... вы ждете" (Тургенев, "Ермолай и мельничиха").

      Соотносительные формы 1-го и 2-го лица, указывающие на говорящего и его собеседника в определенно-личном и неопределенно-личном их понимании, противопоставляются предметно-личным формам 3-го лица.

§ 16. Определенное предметно-личное и неопределенно-
личное употребление форм 3-го лица

      Форма 3-го лица синтаксически сочетает признаки определенно-личного отношения к деятелю или производителю действия с возможностью полного устранения субъекта действия.

      Обычно формы 3-го лица согласуются с обозначениями производителей действия, которыми могут быть названия лиц и предметов. Например:

Толпа жужжит, за стол садясь. .......................... На миг умолкли разговоры; Уста жуют. Со всех сторон Гремят тарелки и приборы Да рюмок раздается звон. ("Евгений Онегин")

Дробясь о мрачные скалы, Шумят и пенятся валы, И надо мной кричат орлы, И ропщет бор, И блещут средь волнистой мглы Вершины гор. (Пушкин, "Обвал")

      Обобщенно-личное (или, вернее, неопределенно-личное) употребление формы 3-го лица единственного числа вызывается необходимостью умолчания о субъекте действия²⁰ . Такое употребление возможно лишь при отсутствии прямых морфологических и синтаксических указаний на 3-е лицо. Неопределенно-личное или обобщенно-личное значение формы 3-го лица свойственно главным образом прошедшему времени и условно-желательному (или сослагательному) наклонению. Лицо в этих случаях не называется, но и не устраняется: оно усматривается из общего смысла сентенции и из форм рода (ср. связь среднего рода с безличностью).

      Между тем флексия 3-го лица единственного числа настоящего времени в литературном языке допускает лишь два понимания, два осмысления. Она или выражает связь действия с определенным лицом и предметом, или же указывает на устранение лица и предмета из сферы действия, на безличность действия. Поэтому она не может (или может только в исключительных случаях) обозначать обобщенное представление о лице. Форма же прошедшего времени на -л без личного префикса может выражать действие, принадлежащее еще не названному или подразумеваемому лицу. Поэтому она и получает в сентенциях обобщенно-личный смысл. Например: Либо пан, либо пропал; Метил в ворону, а попал в корову; Людей-то у нас один-другой — да и обчелся и т. п.

      Есть резкое грамматическое различие в употреблении форм 3-го лица единственного и множественного числа. Формы 3-го лица множественного числа любого времени, если при них не обозначен производитель или носитель действия, свободно относятся к неопределенному лицу, т. е. они в этих случаях не указывают на определенного производителя действия, а предполагают множественную неопределенно-личную массу в качестве действующей среды (ср. фр. оп, нем. man). Например: "А в трактир, говорят, привезли теперь свежей семги" (Гоголь); "К купальщикам тихо подкрадывалась акула. Их всех выгнали из воды, а акуле сначала бросили бараньи внутренности... а потом кольнули ее острогой" (Гончаров, "Фрегат Паллада"); "Я любил мартовские сумерки, когда начинало морозить и когда зажигали газ" (Достоевский, "Идиот").

      В этом неопределенно-личном употреблении форма 3-го лица множественного числа переходных глаголов является синтаксическим синонимом личных конструкций с причастием страдательного залога, в которых грамматическое лицо или действующий предмет является не настоящим производителем действия, а лишь "точкой приложения процесса" ("point d'application du procès", по выражению A. Meillet) (60). Например: поле вспахали и поле вспахано.

      Этим синонимическим соответствием подчеркивается личное значение формы 3-го лица множественного числа, отношение ее к неопределенному лицу (люди, кто-то). При отсутствии такого отношения была бы невозможна синонимическая замена неопределенно-личной формы 3-го лица личной страдательной конструкцией.

      Таким образом, хотя неопределенно-личное употребление глагольных форм резко отличается по своим значениям и оттенкам от собственно-личного их употребления, однако в них есть нечто общее: это наличие грамматического отношения — прямого или скрытого — к производителю действия.

§ 17. Процессы устранения 3-го лица
и безличное употребление формы 3-го лица
единственного числа от личных глаголов

      Совсем иная картина грамматических соотношений вырисовывается в безличном употреблении форм 3-го лица. А. А. Потебня и Д. Н. Овсянико-Куликовский (61) установили градацию разных степеней безличности (62). Переход от личного употребления к безличному намечается в формах 3-го лица с мыслимым, но неизвестным субъектом. Например, в рассказе "Собака" Тургенева: "И представьте вы себе, господа: только что я задул свечу, завозилось у меня под кроватью. Думаю: крыса? Нет, не крыса: скребет, возится, чешется... Наконец, ушами захлопало". Ср. у Л. Толстого в рукописном варианте "Войны и мира": "За занавесом, как мыши, таинственно и незаконно шуршало и шевелилось" (63). Ср. у Достоевского в "Бесах" диалог между Marie и Шатовым перед родами:

      — Да неужто вы не видите, что началось?

      — Что началось, Marie?

      — А почем я знаю. Я разве тут знаю что-нибудь...

      — Marie, если б ты сказала, что начинается... а то я... что я пойму, если так?..

      — Да неужели вы, наконец, не видите, что я мучаюсь родами?..

      Ср. у Лескова в "Соборянах" (в речи просвирни):

      — Боже, кто это тебя, Варначок, так изувечил? — вскрикнула, встретив запоздалого сына, просвирня.

      — Никто-с, никто меня не изувечил. Ложитесь спать. Это на меня впотьмах что-то накинулось.

      — Накинулось!

      — Ну, да, да, впотьмах что-то накинулось, и только.

      Старушка-просвирня зарыдала... — Это они, они тебя мучат, — заговорила, всхлипывая, старушка. — Да, теперь тебе уж не жить здесь, больше, Варнаша.

      — Кто они? — вскрикнул недовольный Препотенский.

      Старушка указала рукой по направлению к пустым подставкам, на которых до недавнего времени висел скелет, и, прошептав: "мертвецы", она убежала, крестясь, в свою каморку.

      Здесь как бы ищется, хотя и не всегда находится, производитель действия, "лицо". Здесь, по остроумному замечанию Овсянико-Куликовского, "неопределенность не обобщения, а неведения".

      В этих случаях, по словам Meyer-Lübke, "говорящий... замечает одно лишь действие, не заботясь о творце этого действия или не имея возможности создать себе представление о таком, и потому выбирает ту форму verbi finiti, которая грамматически является наиболее неопределенной" (64). Ср. у С. Голубова в повести "Атаман и фельдмаршал": "Со всех сторон доносились странные звуки: там скрипнет, словно пожалуется; там свистнет или загогочет. А то вдруг отзовется таким внятным откликом, будто позвал человек человека" (65).

      Степень устранения лица может быть различна. Разнородны бывают и внутренние мотивы и исторические причины устранения или отсутствия лица. Вопрос о генезисе безличных глаголов слишком сложен, чтобы углубиться в него при общем описании безличных форм и их функций в современном русском глаголе (66). В современном языке безличные формы — живая и продуктивная категория. При этом между глагольными формами с устраняемым лицом или отвергаемым производителем действия и между глаголами безличными в собственном смысле наблюдаются резкие семантические различия. Колебание, смешение и взаимодействие этих крайних типов приводит к разнообразным переходным формам безличного употребления, в которых открывается множество тончайших стилистических оттенков русского языка²¹ .

      Грамматика русского глагола органически сплетается с его стилистикой.

      Ср. у Гоголя: "Тихо светит по всему миру: то месяц показался из-за горы". У Тургенева: "Но все тихо; это, верно, показалось ему. Вдруг где-то в отдалении раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины... Прислушаешься — и как будто нет ничего, а звенит". Ср. у Чехова в рассказе "Случай с классиком": "В животе у него перекатывало, под сердцем веяло холодом, само сердце стучало и замирало от страха перед неизвестностью"; в рассказе "Аптекарша": "Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит".

      Глагольные формы этого рода со скрытым или устраненным лицом очень продуктивны. Они являются заменой полных личных форм, внося во фразу свойственный им оттенок завуалированности деятеля, производителя признака. "Когда нужно отвлечь внимание от деятеля, представить действие совершающимся само собою, фатально, или очертить силу, стихийность действия и т. д., тогда такие обороты всегда к нашим услугам" (68). Например, у Л. Толстого: "Он ли вез, или его гнало, он не знал" ("Война и мир"); "Догадало меня попросить Тимофея сходить в книжную лавку" (Глеб Успенский, "На старом пепелище"). Ср. изречение Пушкина: "Черт догадал меня родиться в России с душой и талантом". Ср.: И дернуло меня ему об этом рассказать и Дернула меня нелегкая или Черт дернул меня ему рассказать об этом.

      Для понимания сущности категории безличности в современном языке важно отметить, что безличное употребление формы 3-го лица иногда входит в систему форм личного глагола и понимается на фоне личных форм и значений того же слова. В этих случаях отрицание или устранение лица является как бы грамматическим видоизменением личных форм того же слова. С личным и безличным употреблением одного и того же глагола связаны разные его лексические оттенки. Так, по словам А. М. Пешковского, во многих случаях "один и тот же глагол без резкого изменения своего вещественного значения может быть употреблен то лично, то безлично..." (69). Ср.: голова трещит — в голове трещит; сердце щемит — на сердце щемит; дует сильный ветер — здесь дует; льет как из ведра — дождь льет как из ведра; метет — "на дворе метелица метет" и т. п. Ср.: "Жар свалил... Повеяла прохлада" и повеяло прохладой; "Ручьи текли. Не парил зной" (А. Толстой) и "Уже с полудня парило и в отдалении все погрохатывало" (Тургенев, "Затишье"); "Ветер накренил лодку" и "Лодку слегка накренило"; "Я тоже вздрогнул, словно холодом меня обдало. Мне вдруг стало жутко, как преступнику" (Тургенев, "Фауст") и "Запах померанцев обдал меня волной" (Тургенев, "Призраки"); "Меня жгло как огнем в ее присутствии" (Тургенев, "Первая любовь") и др.

      "Отрицание конкретности проявления действователя ведет к видоизменению представления его самого и к его отрицанию..." — замечает Потебня (70). Например: меня так и тянет; так и подталкивает; так и подбивает; как рукой сняло; в три погибели согнуло; разнесло; "Из сада несло сладким запахом лип" (Тургенев, "Затишье"); раздуло; на душе скребет; меня ко сну немного клонит (ср. "Его клонил к подушке сладкий сон" — Лермонтов); от жары к лени клонит (ср. "Лета к суровой прозе клонят" — Пушкин) и т. п.

      С другой стороны, характерная для современного научного мышления борьба с мифологическими, анимистическими представлениями также ведет к устранению указания на деятеля и к образованию безличных выражений, например: его убило электричеством или электрическим током вместо: его убило электричество. Точно так же ощущение несоответствия между действием и его непосредственной причиной, его производителем в таких, например, выражениях, как: брус проломил ему голову, река несет лед, гром убивает человека и т. п. — тоже порождает безличные формы изображения с творительным орудным. Ср. у Тургенева в рассказе "Степной король Лир": "Ему брусом затылок проломило, и грудь он себе раздробил, как оказалось при вскрытии".

      Действующий предмет, "лицо" устраняется, превращаясь в орудие или средство действия. Ср.:

Как молотком, стучит в ушах упреком.

(Пушкин)

Нет ни в чем удачи:
То скосило градом.
То сняло пожаром.

(Кольцов)

      Языковая техника здесь использовала как материал отжившую идеологию. Потебня так и писал об этом:

      "Оборот громом убило логически последователен, пока понимается так, что подлежащее сказуемого убило представляется неизвестным, но существующим, причем творительный означает орудие неизвестного лица. Если же лицо вполне отрицается, на позднейших ступенях понимания, то выходит противоречие: орудие без действующего лица. Подобное противоречие заключено в оборотах, в коих подлежащее налицо, а сказуемое представлено неопределенно-субъектным (= бессубъектным)" (71), например: пришло их тьма.

      Будучи живой и продуктивной формой представления действия вне отношения к деятелю, категория безличности открывает возможности адекватного изображения процесса с неизвестным производящим лицом. Например: Вчера на постройке задавило человека; ср. у Чехова в рассказе "Брожение умов": "Кого раздавило? Ребята, человека раздавили". Ср.: "Какой шум в печке! У нас незадолго до смерти отца гудело в трубе" (Чехов, "Три сестры"); "Мы думаем, что, как нас выкинет из привычной дорожки, все пропало; а тут начинается новое, хорошее" (Л. Толстой, "Война и мир").

      Простое отрицание факта существования или присутствия производителя действия также легче согласуется с безличным способом воспроизведения действия. Например: "И не будет на свете ни слез, ни вражды" (Надсон); "Не здешний он, этот человек, да и здесь его теперь не находится" (Достоевский, "Братья Карамазовы"); "Или тебе жаль меня, или ты уж чуешь, что хозяина твоего скоро не станет" (Тургенев, "Дневник лишнего человека").

      Итак, безличные конструкции, в основе которых лежит употребление безличной формы глагола, служат средством преднамеренного изображения действий с неизвестным или неопределенным субъектом. Кроме того, в современном русском языке очень продуктивно безличное употребление глаголов ощущения, физического и психического состояния, глаголов судьбы, рока. Как указывал Потебня, с безличностью органически связаны оттенки залоговых значений, разные приемы выражения косвенного отношения действия к субъекту (ср.: мне не терпится, уже было приступлено к постройке завода и т. п.).

      Детальная классификация всех случаев безличного употребления личных глаголов — дело синтаксиса. Описание функций безличности "уже не может ограничиться констатированием того факта, что личный глагол принял безличное значение, а должно показать, какая именно конструкция, какая форма словосочетания вызвала такую перемену в значении глагола"? (72)

§ 18. Безличные глаголы

      Категория лица и категория безличности соотносительны. Они нередко обнаруживаются в формах одного и того же глагола. Но сверх того, категория безличности может быть семантическим центром особого глагольного слова. Безличные глаголы не кажутся недостаточными. К ним есть переходные ступени. Известны, например, личные глаголы, употребительные почти исключительно в форме 3-го лица (ср.: причина кроется в том, что...; что-то мерещится; "И снится чудный сон Татьяне" (Пушкин); ср. употребление глаголов мерзить, зыбаться или зыбиться: "Тихо зыблется тростник" (Пушкин); зиждиться).

      Многие безличные формы, отколовшиеся от личных глаголов, стали самостоятельными глаголами, отдельными словами. Например: рвет, морозит, хватает (т. е. достаточно); везет (о счастье, удаче); ср. забирает ("Забрало меня за живое" — Златовратский) — при явном вымирании личных форм с этим значением (например: "Взял жену, чтобы жить вдвоем, и вдвое забрала забота" (Грибоедов); ср. забрала охота что-нибудь делать; ср. эк его разбирает, разобрало и т. п.).

      Множество глаголов вообще известно только в безличной форме. Они не имеют омонимов среди личных глаголов. Ср.: "И как это тебя угораздило" (Чехов, "Оратор")²² ; "В горле даже саднит" (Слепцов, "Спевка"); "Пряжкину опять от испуга пучит" (Тургенев, "Холостяк"); тошнит и т. п. Ср.: "Видали ль вы умилительную картину, когда юноша сидит среди старух, припоминающих за всю свою многострадальную жизнь, как их стреляло, кололо, тошнило, тянуло, ломало и коробило" (Помяловский, "Молотов").

      В современном русском языке выделяется несколько лексических типов безличных глаголов. Эти типы относятся к строго определенным семантическим категориям. В пределы этих категорий вмещаются и самостоятельные безличные глаголы и безличные формы личных глаголов. Это:

      1. Глаголы бытия, существования, состояния: "Так есть и будет всегда" (Достоевский, "Преступление и наказание"); "Я надеялся, но вышло иначе" (Пушкин, "Путешествие в Арзрум") и т. п. С точки зрения современного русского языка здесь ощутим лишь непродуктивный способ безличного употребления личных глаголов. Особых, самостоятельных безличных глаголов этого семантического типа, по-видимому, нет.

      2. Глаголы, обозначающие явления природы: светает, вечереет, похолодало, смеркается, морозит и др. Круг относящихся сюда безличных глаголов не широк. Но возможно переносное употребление личных глаголов для выражения однородных смысловых оттенков. Ср. в "Войне и мире" Л. Толстого: "Дождик шел с утра, и казалось, что вот-вот он пройдет, и на небе расчистит".

      3. Глаголы, означающие стихийные явления, например: "На лесопильном дворе горит" (Чехов, "Господа обыватели") и т. п. В этой семантической сфере также обычны безличные формы личных глаголов.

      4. Глаголы, связанные с представлением о судьбе, роке: "Ну, и везет вам сегодня" (Л. Андреев, "Большой шлем"). Это отстоявшаяся и застывшая лексическая группа.

      5. Глаголы, означающие внутренние физические ощущения и физиологические изменения в отправлениях организма, в его состоянии (рвет, тошнит, пучит, саднит и т. п.). Ср.: "От радости в зобу дыханье сперло" (Крылов, "Ворона и Лисица"); "Мой друг, мне уши заложило" (Грибоедов, "Горе от ума"); "Меня всего передернуло" (Достоевский, "Бесы"); отлегло от сердца.

      6. Глаголы, означающие ощущения от внешних явлений (чувственные восприятия и внешние явления как объект этих восприятий): "от него несет чесноком"; "Пахло от него ветчиной и кофейной гущей" (Чехов, "Сирена"); "В детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного водкою" (Гоголь, "Ревизор"). Ср.: "От бесед с литераторами и чтения журналов определенно веет затхлостью злейшей "кружковщины", вредной замкнутостью в тесных квадратиках групповых интересов, стремлением во что бы то ни стало пробиться в "командующие высоты" (Горький).

      7. Глаголы, означающие психические переживания человека, например: стерпится — слюбится: "Не поздоровится от эдаких похвал" (Грибоедов, "Горе от ума").

      8. Глаголы, означающие стихийную направленность действия на субъект или присущую кому-нибудь предрасположенность к действию, способность как бы невольного проявления какого-нибудь действия, а также, напротив, отсутствие в ком-нибудь волевых импульсов, расположения к какому-нибудь действию²³ . Например: "Два часа ночи... не спится... А надо бы заснуть, чтоб завтра рука не дрожала" (Лермонтов, "Княжна Мери"²⁴ ); "И верится и плачется" (Лермонтов); "Вы не верите слезам... Но я плачу не для вас: мне просто плачется" (Гончаров, "Фрегат Паллада"); "Туда, сюда, а дома не сидится" (Пушкин, "Русалка"); "Литвинов взялся за книгу, но ему не читалось" (Тургенев, "Дым); "Правду сказать, отлично лежалось на этом диване" (Тургенев, "Два приятеля"); у Достоевского в "Бесах": "Кажется, готов к труду, материалы собраны, и вот не работается. Ничего не делается". В этих образованиях значение безличности связано с присоединением аффикса -ся.

      Значение безличной формы на -ся чрезвычайно ярко сказывается в такой крестьянской речи, записанной А. И. Эртелем:

      — Вот штука! — говорит работник, возвращаясь со станции:

      — Кобыла пять раз выпрягалась. Измаялся.

      — Гужи ослабли.

      — Какие тебе гужи! А это я, признаться, встретился с мужиком — он не сворачивает, и я не сворачиваю. Ну и поругались. Вот он, пес его дери, и напустил.

      — Чего напустил?

      — Да чтоб отпрягалось (75).

      Безличные формы этого последнего разряда настолько продуктивны в современно языке, что возникает тенденция производить вторично такие формы даже от глаголов на -ся. А. М. Пешковский по этому поводу заметил: "В настоящее время категория эта уже всеобща, т. е. форму эту можно образовать от каждого глагола (мне читается, говорится, работается, лежится, чихается и т. д. и т. д., вплоть до любого, хотя бы и необычного, но всегда возможного новообразования), за исключением глаголов возвратных. От возвратных глаголов форма эта совсем не образуется: нельзя сказать: мне сегодня торопится, мне умывается, мне веселится, мне смеется и т. д." (76). Ведь надо было бы к форме возвратных глаголов прибавлять второе -ся, что противоречит фонетическим нормам русского языка, избегающего удвоения слогов (ср. минералог, а не минералолог). Кроме того, вообще образованию и распространению безличных форм на -ся от многих глагольных основ препятствует широкое употребление соответствующих личных омонимов или омоформ (ср. невозможность сказать: мне сегодня не считается; но ср. я хорошо считаю и т. п.). Мнение А. М. Пешковского о возможности образовать безличную форму на -ся от любого невозвратного глагола ошибочно. Производство безличной формы на -ся ограничено строгими семантическими условиями (о них см. в исторической лексикологии русского языка). Но в индивидуальном говорении и писании замечаются бесплодные попытки производить безличные формы даже от возвратных глаголов. Так, Натан Венгров в своих "Песнях с картинками для маленьких" (М., 1935, с. 13) пел:

Улыбнись на вечера,
Чтоб смеялось нам с утра (77).

§ 19. Виды аналитического выражения категории лица

      Грамматическая двойственность выражения значений лица и безличности очевидна. Категории лица и безличности в формах настоящего и будущего времени выражаются окончаниями. Окончание 3-го лица единственного числа при отсутствии представления о субъекте действия является приметой безличности. Это — синтетические формы лица и безличности. Аналитически категория лица выражается личными местоименными префиксами (и соотносительными с ними родовыми и числовыми окончаниями, например, я читал). В этом ряду форм безличность может выражаться лишь негативно — отсутствием личного префикса и формой среднего рода (мне не спалось, ему не повезло). Правда, в фамильярном просторечии есть тяготение к местоименной примете безличности — частице оно. Например: "Только все-таки хорошо оно, что так произошло. И дурно оно было, и хорошо оно было" (Достоевский, "Братья Карамазовы"); "Так оно и следует: порядочным людям стыдно говорить хорошо по-немецки" (Тургенев, "Дворянское гнездо"); "Оно вот так и вышло" (Чехов, "Случай с классиком"); "Конечно, если продать парочку лошадок, да одну из коров, да барашков, оно, может, хватит" (Герцен, "Былое и думы") и многие другие²⁵ . Но такая безличная конструкция не является нормой. Аналитический способ выражения в русском языке присущ лишь личным формам. У нас аналитические формы в большей своей части еще не утратили раздельности компонентов и легко подвергаются морфологическому разложению на части (даже в составной форме будущего времени возможен синтаксический разрыв компонентов, например, Завтра буду усердно заниматься).

      Во многих аналитических формах еще очень ясны следы и остатки синтетического строя. Аналитические формы прошедшего времени тоже не вполне свободны от элементов синтетизма. В них категория лица выражается аналитически, но род и число обозначаются окончаниями (Ты приехала; Мы лето прожили в деревне). Однако в системе русского глагола намечается иной тип безаффиксного, чисто аналитического спряжения. Речь идет о глагольных формах, омонимичных с формой повелительного наклонения (возьми, но ср. случись и т. п.), и о так называемой "междометной" форме глагола (прыг, бух, хвать, цап-царап и т. п.), употребляемых в сочетании с личными префиксами или именными названиями субъектов действия.

А женщина, что бедная наседка,
Сиди себе да выводи цыплят.

(Пушкин, "Русалка")

      "Вам хорошо, а я сына в университете содержи, малых в гимназии воспитывай" (Л. Толстой); "Положил я его на стол, чтобы ему операцию делать, а он возьми и умри у меня под хлороформом" (Чехов, "Дядя Ваня"); "Я стряпай, ты будешь жрать, а сам ни с места" (Гончаров, "Слуги старого века").

Щепотки волосков лиса не пожалей —
Остался б хвост у ней.

(Крылов, "Лиса")

      Глагольные формы этого рода, напоминающие по внешнему виду повелительное наклонение, обычно сочетаются с личными местоимениями и обозначениями живых существ и предметов, но они употребляются и безлично (безличные формы образуются от глаголов, которые не имеют повелительного наклонения). Например:

Случись кому назвать его,
Град колкостей и шуток ваших грянет.

(Грибоедов, "Горе от ума")

      Ср. у Крылова:

Случись тут мухе быть.

("Муха и дорожные")

      Но ср. также:

А тут к беде еще беда:
Случись тогда ненастье.

(Крылов, "Охотники")

      Междометные же формы глагола в литературном языке почти вовсе лишены способности безличного употребления (78). Например: "Вдруг старушка мать — шасть в комнату" (Тургенев, "Уездный лекарь"); "Тут рыцарь прыг в седло" (Крылов, "Рыцарь");

Нагайка щелк — и, как орел,
Он кинулся...

(Лермонтов, "Демон")

      Н. П. Некрасов в своем замечательном исследовании "О значении форм русского глагола" впервые²⁶ дал своеобразное истолкование такому употреблению "императивной формы", или, как он сам ее назвал, "абсолютно-личной формы глагола":

      "...Мы видим, что к ней можно прибавлять все личные местоимения: читай я, ты, он и т. д., т. е. что она употребляется для лиц, следовательно, есть форма личная. Наконец, она остается неизменною для всех трех лиц, а следовательно, для родов и чисел... Если эта форма общая для всех трех лиц, то, понятно, она не выражает собою непосредственного отношения или непосредственной связи действия с тем или другим определенным лицом... Соединение или несоединение общей личной формы действия с известным лицом вполне зависит от лица говорящего: оно связывает то или другое действие с тем или другим лицом по своему желанию, по своей воле, а не потому, что между действием и лицом находится уже сама по себе связь действительная, непосредственная... Так как лицо говорящее распоряжается, так сказать, в этом случае действием, приписывая его какому-либо известному лицу, а не лицом, которое само по себе с действием не имеет никакой непосредственной связи; то связь или отношение абсолютно-личной формы глагола с известным лицом становится действительною связью, действительным отношением только как выражение желания или воли лица говорящего... Если же этою формою не обозначается ни числа, ни рода, ни предметности, то, понятно, ею может обозначаться только лицо, но лицо без рода, без числа, без предметности, т. е. ею выражается личность действия, как его собственная, общая, неопределенная личность, без всякого отношения к какому-либо лицу как к предмету действующему. Другими словами, эта форма показывает только то, что действие, выражаемое темою глагола, — лично или что личность есть существенное свойство глагола как действия. Этим объясняется, с одной стороны, возможность употребления разбираемой нами формы глагола в выражениях общих, или известных в грамматике под именем безличных... с другой — причина, почему эта форма, будучи личною, не различает однако лиц: ни первого, ни второго (третье лицо в строгом смысле не лицо, а предмет вообще)" (80).

      Это объяснение было принято в основном и А. М. Пешковским (81). В личном употреблении этих "императивных форм" намечается новый тип аналитических конструкций в русском языке. В спряжении: я пойди, он пойди, мы пойди и т. д. — изменяются лишь префиксы, вся остальная часть формы остается неизменной.

      Таким образом, приемы аналитического выражения категории лица в системе русского глагола обозначились очень резко. Они осложнили синтетический строй словоизменения, присущий формам настоящего-будущего времени и отчасти формам повелительного наклонения.

§ 20. Категория числа в глаголе и своеобразия
ее выражения в формах 1-го и 2-го лица

      С категорией лица в глаголе неразрывно связана категория числа. Значения лица и числа в настоящем-будущем времени и повелительном наклонении нераздельны. Они выражаются одними и теми же окончаниями. В формах других времен и наклонений числовые аффиксы указывают на лицо лишь косвенно. Так, безличность выражается в прошедшем времени и условно-желательном (сослагательном) наклонении окончанием среднего рода единственного числа (стошнило, стемнело, рассвело и т. п.). Можно сказать, что в безличных формах глагола категория числа является "грамматической фикцией". В неопределенно-личных формах множественного числа прошедшего времени или сослагательного наклонения (говорили; "Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна" (Крылов); "Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова" (Пушкин) и т. п.) окончание множественного числа (-и) в связи с отсутствием личного префикса является признаком неопределенно-множественного лица. Но, с другой стороны, отношение к категории числа заключено в самих местоименно-личных префиксах (я, ты, мы, вы).

      Органическая связь категории числа с категорией лица выражается и в том, что способы обозначения числа в глаголе не являются "чистыми" формами согласования, по крайней мере по отношению к 1-му и 2-му лицу. В формах настоящего-будущего времени (тем более повелительного наклонения) это очевидно. Здесь указание на число непосредственно заключено в личном окончании. Самостоятельное употребление этих личных форм без местоимений достаточно выразительно. Например: "Вижу сам, что виноват" (Пушкин, "Капитанская дочка"); "Теперь, Александр, не будешь на меня жаловаться, что отстаю от тебя в работе. Наверстаю" (Чернышевский, "Что делать?"); "Бывало, сядем чай пить, выпьем по пятнадцати стаканов, и все торгуемся" (Чехов, "В бане") и т. п.

      Даже и в тех случаях, когда формы настоящего-будущего времени употребляются в сочетании с личными местоимениями 1-го и 2-го лица, трудно говорить о согласовании глагольной формы в числе с личными местоимениями, о полной зависимости ее от них. Здесь роль местоимений, особенно при отсутствии ударения на них, формально-аналитическая; формы я вижу, ты видишь и т. п. вполне синонимичны с формами, не имеющими личных префиксов: вижу, видишь и т. п. А. А. Потебня доказывал, что формы я хожу, ты ходишь и т. п. также неразложимы грамматически. При таком понимании префикс я и форма вижу в я вижу поставлены в отношения совместности, а не согласования. Во всяком случае, в формах я вижу, ты видишь и т. п. показатели лица и числа двойственны. Указания на лицо и число заключены и в местоимении, и в глагольном окончании (82). Понятно, что эта двойственность синтаксически может быть использована и в сторону обострения признаков согласования. Например: "Ей ужасно странно, что я, который привык к хорошему обществу, который так короток с ее петербургскими кузинами и тетушками, не стараюсь познакомиться с нею" (Лермонтов, "Герой нашего времени").

      При двойственности числовых показателей (в окончаниях и в префиксах) перевес остается на стороне местоименного "префикса", не теряющего при этом ни форм отдельного слова, ни даже оттенков своего лексического значения. Значение числа включено в формы лица.

      Лучшей иллюстрацией возможности полного "переключения" числовых значений на личные префиксы может быть "спряжение" форм типа: я скажи, мы скажи и т. п. "Знай я, что невеста с таким образованием, да я... да и нога бы моя просто не была здесь" (Гоголь, "Женитьба"). Ср. французское спряжение je parle, tu parles, il parle, ils parlent.

      Таким образом, характеристика отношений между личными окончаниями глагола и личными местоименными префиксами как "синтаксического параллелизма" была бы неверна. Внешние признаки согласования с местоимениями, при изменяемости глагольной формы, всегда присутствуют. Но это согласование иного рода, чем согласование имен прилагательных. Оно базируется на внутренней, органической связанности значений лица и числа в глагольных окончаниях и в местоименных префиксах. Все смысловые оттенки, присущие личным местоимениям, могут выражаться и самими личными формами глагола, и наоборот, все своеобразия в употреблении личных форм глагола передаются и личным местоимениям (ср., например, употребление формы повелительного наклонения на -те при вежливом обращении к одному лицу: скажите, приходите и т. п.).

      Может показаться, что синтаксическая роль категории числа в глагольных формах на -л совсем иная, что здесь числовые различия являются "формами чистого согласования", как и в других "родовых словах". Однако такому пониманию противоречит употребление формы множественного числа на -ли в неопределенно-личном значении (его наградили), независимо от всякого согласования. Кроме того, местоименные личные префиксы срастаются с формами на -л (-ла, -ло, -ли) в одну целостную аналитическую форму, в которой все морфологические элементы и их значения семантически спаяны и слиты. Поэтому говорить о полном подчинении формы на -л личным префиксам (1-го и 2-го лица) в отношении числа было бы почти то же, что говорить о полном грамматическом подчинении морфемы див в слове начдив (начальник дивизии) или морфемы бух в слове помбух (помощник бухгалтера) первой части слова. (Но ср. род. начдива, дат. начдиву и т. п.)

      Внутреннее семантически неразложимое единство форм я думал, ты думал, мы думали, вы думали доказывается невозможностью в применении к единичному чужому лицу выразиться так: вы говорил или вы говорила, вы думал и т. п. Между тем такое согласование в числе "по смыслу" оказывается возможным у кратких форм имени прилагательного и страдательного причастия в сочетании с местоимением вы, обозначающим одного собеседника. Например, в романе Чернышевского "Что делать?" встречаются такие конструкции: "Вы не были влюблена в вашего жениха?" (Пролог); "Вы прекрасно сложена"; "Вы сами должна помнить"; "Вы-то еще слаб"; "Разве вы таков?" и т. п. (но ср. "положим, вы правы" и др.). Таким образом, даже сочетания кратких имен прилагательных и страдательных причастий с личными местоимениями (не говоря уже о таких сочетаниях полных прилагательных) были гораздо более похожи на двучленные, на расчлененные, чем личные формы прошедшего времени.

      Под влиянием синтетических форм настоящего-будущего времени в устной речи встречается употребление форм прошедшего времени безличных местоимений 1-го и 2-го лица. В этом случае значения числа и лица как бы эллиптически включаются в родовую форму на -л. Например: "И с собаками ездил? — Ездил и с собаками, да убился: с лошадью упал и лошадь зашиб" (Тургенев, "Льгов"); "Работаю уже давно, и мозг высох, похудела, подурнела, постарела, и ничего, ничего, никакого удовлетворения" (Чехов, "Три сестры").

      Таким образом, формы числа в глаголе органически слиты с категорией лица. Число в глаголе менее "материально", чем в категории имен существительных, но менее абстрактно, менее формально, чем в категории имен прилагательных. В формах 1-го и 2-го лица оно не столько указывает на синтаксическую зависимость глагола от личного местоимения, сколько выражает реальные различия в отношении самого действия к количеству, числу действующих лиц.

§ 21. Подчиненное, чисто "согласуемое" положение
формальных признаков числа в 3-м лице глагола

      Значение категории числа несколько иное в формах 3-го лица всех времен и наклонений (не в безличном и не в неопределенно-личном их употреблении). В безличных формах отсутствует самое понятие числа, так как число в глаголах немыслимо без лица. При неопределенно-личном употреблении формы 3-го лица (говорили) окончание множественного числа (-и) выражает идею неопределенно-множественного лица. Но в определенно-личном употреблении форма 3-го лица глагола согласуется в числе с названием предмета, т. е. с именем существительным или с заменяющим его местоимением 3-го лица. В этом случае категория числа является "формой" согласования, хотя и не до такой степени лексически пустой, чисто синтаксической, как у имен прилагательных. Категория предмета в русском языке глубоко связана с категорией числа, которая не только зародилась в недрах предметности, но и до сих пор сохраняет следы связей с ней. Поэтому числовые различия в глагольных формах 3-го лица находятся в прямой зависимости от числовых различий названий действующего предмета, производителя действия. Меньшая зависимость категории числа в формах глагола от личных местоимений 1-го и 2-го лица лишний раз характеризует обособленность личных местоимений от имен существительных. Но, как известно, формы личного местоимения 3-го лица зависят от значений тех имен существительных, которые замещает это местоимение и на которые оно указывает. Следовательно, местоимение 3-го лица в современном русском языке менее слито с глагольной формой, чем местоимения 1-го и 2-го лица. Русские грамматисты не раз подчеркивали относительную самостоятельность числа в 3-м лице глагола, указывая на факты так называемого "согласования по смыслу", т. е. на употребление глагольной формы множественного числа в тех случаях, когда действие приписывается собирательному лицу, реже — предмету, облеченному в форму имени существительного единственного числа (например, при словах большинство, меньшинство, часть, масса с род. п. мн. ч. и др.; ср. большинство сотрудников решили и т. п.). В этих случаях форма множественного числа глагола, как бы независимо от формы "подлежащего", непосредственно обозначает количество деятелей. Она прямо относится к реальному действию и его производителям. Она согласована с лексическим значением "подлежащего". Согласования же с формой существительного, выражающего субъект действия, не происходит.

      Однако правильнее, вслед за Шахматовым, видеть в таких словосочетаниях, как большинство зрителей, часть колхозников и т. п., фразеологические обороты, однородные с числовыми идиоматизмами типа: пять человек, шесть крестьян и т. п. Множественное число глагола при них поддерживается влиянием числовых конструкций вроде: Десять учеников не выдержали экзамена.

      Таким образом, в категории числа глагола обнаруживается структурная спаянность форм числа с категорией лица. В способе выражения числовых различий намечается противопоставление между формами 1-го и 2-го лица и предметно-личными формами 3-го лица. Господство категории лица выражается в окончании множественного числа -и у форм на -л (слышали). Окончание -и восходит к флексии древнерусского именительного падежа множественного числа мужского рода. Это окончание могло сохраниться лишь у форм, обозначающих активные лица или относящихся к лицам активным. В этом заключается отличие форм типа мы читали, вы писали от кратких форм прилагательных и страдательных причастий, в которых окончание -ы (мамины, красивы, сыты, влюблены и т. п., ср. добрые и т. п.) восходит к флексии винительного (пассивного) падежа, падежа прямого объекта действия.

§ 22. Категория рода и ее выражение в глагольных формах на -л, -ла, -ло

      В глагольных формах на -л единственного числа (т. е. в формах прошедшего времени и условного наклонения) выражена категория рода. Родовые различия этих форм исторически объясняются происхождением их из причастия, т. е. из глагольно-именной формы (ср.: служил и служилый, бывал и бывалый). С точки зрения современных грамматических отношений родовые различия этих форм спаяны с категорией лица. Категория рода в них отражает различия родовых значений личных местоимений. В личных местоимениях 1-го и 2-го лица категория рода совпадает с реальными различиями пола.

      Поэтому-то и употребление глагольных форм 1-го и 2-го лица в среднем роде чрезвычайно редко. Форма среднего рода 1-го и 2-го лица появляется лишь в тех исключительных случаях, когда в роли говорящего лица или собеседника представляется предмет, выраженный существительным среднего рода.

      В формах 3-го лица род ставится в зависимость не только от пола лица, которому приписывается действие, но и от родовой формы, родового класса того имени существительного (подлежащего) и заменяющего его местоимения (он, она, оно), с которым согласуется глагольная форма прошедшего времени. Таким образом, в родовых различиях форм 3-го лица также обнаруживается противопоставление лица и не-лица. В применении к предмету как производителю действия род глагольной формы всецело определяется родом соответствующего имени существительного. Например:

Привычка усладила горе,
Неотразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем.

(Пушкин, "Евгений Онегин")

      Напротив, в применении к лицу глагольная форма 3-го лица часто "согласуется" не столько с родовой формой имени существительного, сколько с полом обозначаемого им действующего лица. Например, в современном разговорном языке: товарищ ушла в соседнюю комнату; управдел сказала; наш парторг объявила; директор заявила на собрании; агроном уехала в колхоз и т. п.

      Однако все своеобразия выражения категории лица и рода у имен существительных отражаются и в глагольной форме 3-го лица на -л. В тех случаях, когда имя существительное, обозначающее субъект действия, подводится под категорию женского рода, глагол обязательно согласуется с формой имени существительного, хотя бы действие относилось к мужчине (например: вас хвалила одна особа; эта бездарность осмелилась заявить и т. п.). Женский род существительного, как сильный, акцентированный род, подчиняет себе родовую форму глагола, обязывает ее к безусловному согласованию. По отношению к словам общего рода принцип соответствия глагольной формы реальному полу лица снова проявляется во всей силе (например, у Квитки-Основьяненка: "Заботливая глава семейства сильно хлопотал..." ("Ярмарка"); ср. у Салтыкова-Щедрина: "Прочитал борода наше веление, да так и обомлел" ("Губернские очерки", "Первый рассказ подьячего")²⁷ . Тут ярко проявляется отличие категории рода в глаголе от рода имени прилагательного. У прилагательного инерция согласования допускает возможность сохранения формы женского рода даже в сочетаниях с существительными общего рода, обозначающими мужчин, например: он такая растяпа, большая пройдоха, он известная лакомка и т. п. Для глагольной формы такое реальное несоответствие невозможно²⁸ .

      § 23. Субъектно-объектный характер категории лица
и органическая связь ее с другими формами сказуемости

      Категория глагольного лица основана на различении говорящего лица, собеседника и окружающего их мира "третьих" лиц и предметов. Категория лица относится к числу так называемых "субъектно-объектных" категорий глагола, иначе называемых "формами сказуемости". Она органически связана с субъектно-объектным строем современного глагольного предложения. Категория лица спаяна с категориями времени и наклонения, которые также обусловлены точкой зрения говорящего лица.

      Но категории времени и наклонения в свою очередь настолько тесно связаны с категорией вида, что многие оттенки временных и модальных значений необъяснимы без учета видовых различий русского глагола. Следует рассмотреть категорию вида раньше, чем приступить к анализу форм времени и наклонения.

      ¹ Самый термин глагол некоторые русские грамматисты предлагали заменить каким-нибудь более понятным названием. Так, В. Ф. Андреев в статье "Знаменательные и служебные слова в русской речи" писал: "Термин глагол есть перевод латинского слова verbum (греч. τò ρημα); вместо славянского слова "глагол" по-русски следовало бы употреблять речение — "слово". Речение — "глагол" (verbum) показывает, что он есть главное слово в речи или предложении, то есть как бы он преимущественно сказывает или говорит мысль предложения. Название "глагол" употребляется, очевидно, в соответствии термину сказуемое (praedicatum) (разрядка наша. — В. В.). По нашему мнению, термин "глагол" неудачен, и его лучше бы заменить... более подходящим термином... "имя действия" или "имя действенное"..." ^l

      ² Отсюда даже несколько сенсационные названия отдельных статей, вроде статьи Г. В. Винокура "Глагол или имя?"; (6); ср. его же статью "О некоторых явлениях словообразования в русской технической терминологии" (7).

      ³ Очень показателен протест А. А. Шахматова против грамматического "дифирамба глаголу". Шахматов "не обнаружил ни малейшей склонности к столь распространенному взгляду на глагол как на существенный признак предложения. Точно так же не признавал он усмотренного Овсянико-Куликовским "оглаголения" и в главном члене безглагольного односоставного предложения. Ссылаясь на работу Meillet, он считал именные предложения унаследованными из индоевропейского праязыка. Во всех современных синтаксических системах — у Потебни, Фортунатова, Пешковского, Дельбрюка, Пауля и Вундта — он слышал незаслуженный "дифирамб глаголу" (8); ср. также вводную статью С. И. Бернштейна "А. А. Шахматов как исследователь русского литературного языка" к четвертому изданию "Очерка современного русского литературного языка" акад. А. А. Шахматова.

      ⁴ Вот значения слова занести: 1) что — проходя мимо какого-нибудь места, принести туда что-нибудь: занести по дороге книгу товарищу; 2) кого, что — унести, принести куда-нибудь очень далеко или издалека (разг.): "Что ты ночью бродишь, Каин? Черт занес тебя сюда" (Пушкин); 3) что — поднять кверху с целью произвести известное действие: занести ногу в стремя; 4) что — поднявши, отвести в сторону, чтобы не задеть чего-нибудь: занести конец бревна; 5) что — записать во что-нибудь, отметить записью в чем-нибудь (книжн.-офиц.): занести в протокол, в дневник; вписать, включить фамилию кого-нибудь в какой-нибудь официальный список; 6) кого, что, чем — засыпать целиком, закрыть чем-нибудь мелким, сыпучим; 7) что — начать нести (чушь, вздор, пустяки; употребляется в фамильярной речи).

      ⁵ Ср. заполнить: 1) что. Наполнить целиком, без остатка: Посетители заполнили всю приемную. Заполнить свое время работой. Заделать, наполнить что-нибудь пустое: Заполнить прешь. Заполнить выбоину щебнем; 2) что. Вписать все требуемое в пустые места чего-нибудь (анкеты, бланка — канц.).

      ⁶ Необходимо вспомнить, что инфинитив под именем "отглаголия" выделял из глагола в самостоятельную категорию И. Ф. Калайдович (14).

      ⁷ "Впрочем, — писал А. А. Шахматов. — при известных условиях инфинитив, оставаясь названием глагольного признака, может и не вызывать представления о производителе признака; это имеет место там, где инфинитив является в качестве дополнения, где он имеет значение объекта" (18).

      ⁸ Разнообразие морфологических выражений вида не мешает живому грамматическому осознанию парных видовых форм одного глагола как форм того же слова. Несправедливо суждение А. Мейе: "Если бы совершенный и несовершенный виды имели каждый простую и постоянную морфологическую примету, то они, без сомнения, вошли бы в спряжение. Но материальное выражение обоих видов представляет собою нечто сложное, оно варьируется в зависимости от отдельных глаголов и потому оба соотносительные по виду глагола остаются самостоятельными" (27). Вопрос о категории вида крайне сбивчиво и противоречиво излагается в большей части грамматик современного русского языка. Например, в "Очерке грамматики русского литературного языка" Р. И. Аванесова и В. Н. Сидорова читаем: "Глаголы разных видов, как бы ни были они близки по значению, являются не формами одного и того же глагола, а различными словами... Приставки и суффиксы вносят в реальное лексическое значение глагола добавочные смысловые оттенки, в результате чего получаются производные глаголы со значением, отличным от значения основного глагола, т. е. того глагола, от которого они образованы" (28). Далее говорится о видовых парах глаголов, различающихся друг от друга "только своим видом, так как реальное их значение остается по существу тем же самым" (29).

      ⁹ Ср. замечание Г. Павского: "В сей однократной породе... находятся большею частью глаголы, изображающие действие и явление, ощутимое для внешних чувств. Потому что тут глаз и ухо легко могут различать мгновения" (35).

      ¹⁰ С исторической точки зрения оба суффикса являются расщеплением одного суффикса. Объяснение процесса расщепления см. у Г. К. Ульянова (Значения глагольных слов в литовско-славянском языке, 1 — 2) или у A. Mazon (Morphologie des aspects du verbe russe. P., 1908). Ср. скрещение этих суффиксов в омонимах: 1) дрогнуть — дрог, дрогла и 2) дрогнуть — дрогнул, дрогнула.

      ¹¹ Ср. мнение проф. Р. Смаль-Стоцкого, который был склонен распространение этих форм в великорусских говорах приписывать влиянию украинского языка (41).

      ¹² Система живых словообразовательных классов глагола была в основных чертах намечена Г. Павским (44). Л. В. Щерба своим анализом глагола в "Восточнолужицком наречии" предуказал дальнейший путь изучения русской глагольной системы. Но наиболее детально, четко и убедительно раскрыта система русского глагола в работах русистов, принадлежащих к так называемой "женевской лингвистической школе" (45). О традиционных системах классификации русских глаголов см. критическую статью M. Guihomard. Des systèmes traditionnels de classement des verbes riisses (Mélanges publiés en l'honneur de M. Paul Boyer. Travaux publiés par l'Institut d'études slaves, 2. P., 1925).

      ¹³ Исключения: богатеть, ветреть, индеветь, пасмурнеть, опостылеть, опротиветь (46).

      ¹⁴ Вот эти слова: беседовать, веровать, досадовать, жаловать(-ся), жертвовать, завидовать, заведовать, изобиловать, исповедовать, командовать, орудовать (оборудовать), памятовать, пользовать(-ся), потчевать, праздновать, пробовать, радовать, расходовать (ср. заприходовать), следовать, соболезновать, советовать, сетовать, требовать, уродовать. Большая часть этих слов церковнокнижного происхождения (ср.: соборовать, христосоваться).

      ¹⁵ К этой группе стороной примыкает замкнутая серия комбинированных форм от слов: внять — внимать — внемлют — внимают, малоупотребительное внимут; изъять — изымать — изъемлют — изымают, малоупотребительное изымут; поднять — поднимать — подымать — подьемлют — подымают — подымут; объять — обнимать — объемлют — обнимают — обымут; отъять — отымать — отъемлют — отымают — отымут; приемлют — примут; разьять — разьемлют — разымут.

      ¹⁶ Павский отмечал, что эта группа преимущественно "включает глаголы среднего залога, которыми изображаются по большей части внешние явления света, звука, запаха, перенимаемые глазом, ухом, обонянием, и изредка внутренние сердечные ощущения" (49).

      ¹⁷ Понятно, что на фоне синтетических форм лица настоящего времени — во вполне ясном устно-бытовом контексте или при наличии соответствующих экспрессивно-стилистических мотивов — и формы прошедшего времени и условного наклонения могут употребляться без личных префиксов в значении 1-го и 2-го лица. Например: "Да ведь сам собою дошел, собственным умом" (т. е. я дошел) (Гоголь, "Ревизор"); "А видел ли слона? Каков собой на взгляд?" (Крылов, "Любопытный"); "Ишь нарезался! — крикнул кто-то ему, когда он вышел на канаву" (Достоевский, "Преступление и наказание"); "Назвался груздем — полезай в кузов" (пословица); "Войдя в номер, зажгли свечу и в самом деле увидели гроб" (т. е. мы) (Чехов, "Страшная ночь"); "Пошли бы погуляли, а мы подождем" (Островский, "Гроза"); "Бить тебя? Била бы, да где же мне сил взять?" (Чехов, "Случай с классиком") — и многие другие.

      ¹⁸ Возможно, что в этом функциональном обособлении формы 3-го лица сказываются своеобразия ее исторической судьбы и происхождения. По-видимому, некогда форма 3-го лица единственного числа представляла неосложненную личным суффиксом основу и таким образом морфологически резко отделялась от форм 1-го и 2-го лица. Быть может, этим и объясняется употребление формы 3-го лица в качестве безличной формы (морозит, светает, тошнит и т. п.) (53).

      ¹⁹ Интересно, что в XIX в. стерлось то синтаксическое различение местоимений 3-го лица и не-лица, которое отражалось в правиле о применении его, ему, ее и т. п. к лицу, а оного, оной и т. п. — к предмету.

      ²⁰ Ср. иного рода мотивы устранения названий субъекта действия:

      "Мать... быстро спросила:

      — Что? что?

      — Прислала... — сказал сын, подавая ей письмо. Имя Зины и даже слово "она" не произносилось в доме. О Зине говорили безлично: "прислала", "ушла..." (Чехов, "Соседи").

      ²¹ И. Ф. Анненский заметил: "...народная речь представляет не мало примеров искусственного заполнения идеи предиката или идеи субъекта... Интересен, например, случай, который наблюдается в одной онежской былине (Гильфердинг, № 48): "Оставлен есть оставеш на дороженки" (67). Ср. в "Сборнике загадок" Садовникова:

      Хода ходит,

      В избу не входит (Спб., 1876, с. 8, ср.97).

      Ср. в "Белорусском сборнике" Романова: "Виса висит, хода ходя; придя хода да за вису цап" (т. 1. с. 2).

      ²² Ср. "Черт угораздил тебя лезть сюда"; ср.: "Догадало ж тебя вмешиваться в это дело" и "Черт догадал меня...".

      ²³ С небольшими дополнениями и видоизменениями мною воспроизведена схема деления безличных глаголов, предложенная акад. А. А. Шахматовым и навеянная на него трудами Миклошича и Красновольского (73).

      ²⁴ Ср. замечание И. Ф. Анненского: "...рядом с бессубъектным употреблением слов не спится, хочется встречаем в народном языке и обычное: "А цару (т. е. чару. — В. В.) то пьешь, другая хочется (Гильфердинг, 1, № 225); "Темная ноченька неспится" ("Сборник" Садовникова, с. 4) (74).

      ²⁵ Местоименное словечко оно здесь отчасти сохраняет указательное значение. Ср. у Чехова: "И все оно сыплет, и все оно сыплет, — бормотал Семен, вытирая с лица снег. — И откуда оно берется, бог его знает" ("В ссылке").

      ²⁶ Интерес к этой глагольной форме возник еще в начале XIX в. Так, в анонимном письме, помещенном в "Трудах Общества любителей российской словесности", читаем: "Почему в разговорах часто вместо прошедших времен употребляется наклонение повелительное? Например: "Я отдаю ему трость, а он возьми и урони ее"; "Я прихожу к нему, а он уйди". Этого свойства также нет ни в одном из известных мне языков. Его можно причислить к достоинствам языка русского, ибо оно придает рассказу более силы и быстроты" (79).

      ²⁷ Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Губернских очерках" каламбурно-ироническую игру колебанием родовых форм: "Да-с... аппетитная штучка эта Флоранчик была. Хе-хе, — проговорил Рогожкин. — А что... если бы этот Флоранчик... так сказать, на место Марины Ферапонтовны... хе-хе. Сюжет был бы тово-с... подходящий-с". Ср. также: "Служил он, сударь, в одном полку с некоим Перетыкиным. Так, жалконький был офицеришка. Вот только и поклялись они промеж себя в счастье ли, в несчастье ли, вывозить друг друга. Брат вышел в отставку, а Перетычка эта полезла в гору, перешла, батюшка, к штатским делам и дослужилась там до чинов генеральских" ("Губернские очерки", "Обманутый подпоручик"). Ср. реальное согласование в роде (в зависимости от пола называемого лица) в сочетаниях глаголов с собственными личными именами и фамилиями: "приходила Ворон и просила передать..."; "Федорчук заявила"; "пела Вырлан" и т. п.

      ²⁸ Необходимо иметь в виду, что средний род глагола в современном языке всегда остается за пределами категории лица, т. е. является согласуемой формой. Ссылка проф. А. М. Пешковского на гоголевскую "Шинель", где выражение значительное лицо сочетается с формой глагола в мужском роде, основана на недоразумении. Гоголь употребляет выражение значительное лицо в функции собственного имени лица как выразителя целой социальной категории. Но ср. раньше, например, в языке Пушкина согласование по полу: "расплакался дитя" (так же как "балованный дитя природы").