тексты

§ 44. Неразработанность вопроса о формах глагольного времени
в русской грамматической традиции

      В русской грамматике нового периода теория видов заслонила учение о временах глагола. Мысли М. Смотрицкого, Ломоносова, Курганова, Светова, Барсова, П. Соколова, "Российской грамматики, сочиненной Российской Академией" (1802 и 1809) о многообразии и многочисленности форм времени русского глагола, оказавшие влияние и на построение системы глагола в грамматике Востокова, в 20 — 40-х годах XIX в. уступили место учению о видовом богатстве русского глагола (ср. замечания о трех временах и четырех видах русского глагола у В. Г. Белинского) (277).

      Взгляды А. В. Болдырева, Г. П. Павского, К. С. Аксакова и Н. П. Некрасова в этом отношении оказали решающее влияние на последующую русскую грамматическую традицию. Признавалось более или менее единодушно, что в русском глаголе видовое значение всегда на первом плане, временное — на втором (278). Грамматическое изучение форм времени русского глагола и их значений в литературном языке конца XIX и XX в. стало специальностью западноевропейских лингвистов. Результаты новых работ в этой области еще не вошли в широкий обиход русской грамматики (не только школьной, но и научной). Учение о формах времени в традиционной русской грамматике явно обеднено и схематизировано.

§ 45. Влияние идеалистической философии
на грамматическое учение о формах времени

      Традиционное учение о трех основных временах русского глагола — настоящем, прошедшем и будущем — сложилось на почве античной грамматики¹ . Курциус (279) так формулировал различие в функциях основных глагольных форм времени: "Различие между настоящим, прошедшим и будущим временем покоится только на отношении действия к говорящему" (т. е. к моменту речи). Временные различия Курциус противопоставлял видовым оттенкам, которыми определялись своеобразия течения действия внутри его самого (280).

      Учение о формах времени как о субъективной категории человеческого сознания обострило интерес к вопросу о субъективных перемещениях временной перспективы действия. В грамматиках стала особенно подчеркиваться субъективность форм времени.

      Такое понимание форм времени характерно уже для грамматической традиции первой половины XIX в. Так, И. И. Давыдов в "Опыте общесравнительной грамматики" пишет: "Настоящее время употребляем, когда представляем сказуемое совпадающим с моментом, в который говорим. Прошедшее время поставляется, когда действие изображается совершившимся прежде момента речи... Будущее время употребляется, когда действие представляется имеющим совершиться после речи" (281).

      Такое понимание форм времени характерно уже для грамматической традиции первой половины XIX в. Так, И. И. Давыдов в "Опыте общесравнительной грамматики" пишет: "Настоящее время употребляем, когда представляем сказуемое совпадающим с моментом, в который говорим. Прошедшее время поставляется, когда действие изображается совершившимся прежде момента речи... Будущее время употребляется, когда действие представляется имеющим совершиться после речи" (281).

      В таком общем виде — без учета соотношения объективного времени с приемами его субъективного представления — объяснялись грамматические формы глагольного времени в большей части русских грамматик. Субъективность категории времени была положена в основу грамматического объяснения.

      "Категория времени обозначает... — пишет А. М. Пешковский, — отношение времени действия ко времени речи (или обратно: времени речи ко времени действия). Но что такое здесь "время речи"? Это прежде всего момент речевого сознания. Ведь говорящий при помощи категории времени определяет отношение времени действия ко времени своей собственной речи, а это время не может представляться ему только объективно..." В основе форм времени лежат, по Пешковскому, "субъективные соотношения речевого сознания и мыслимого действия", "субъективное представление о соотношении момента речи и момента мыслимого действия". Конечно, Пешковский предупреждает, что "эта субъективность, как и всякая речевая субъективность, может протекать только в абсолютно-объективных рамках, потому что каждый говорящий при помощи категории времени может выражать те же соотношения" (282).

      На почве такого субъективно-психологического представления о формах времени сложилась абстрактная схема трех времен русского глагола — настоящего, прошедшего и будущего. В этой схеме не принимались в расчет ни различия грамматического выражения каждого из этих трех времен, ни синтаксические функции форм времени. Лишь значение "законченности", результативности, предельности, свойственное формам совершенного вида, ломало параллелизм трех времен в рамках каждого вида.

      Совершенный вид, собственно, не имеет форм настоящего времени (283). Понятие настоящего времени в плоскости совершенного вида представляется лишь точкой раздела между прошлым и будущим. Между тем в области несовершенного вида настоящее время — это параллельная психологическим планам прошлого и будущего сфера течения обычного или наличного действия² .

      Таким образом, в грамматической традиции чаще всего речь идет не столько о языковых формах глагольного времени и их значениях, сколько о психологических планах времени, об абстрактных линиях и точках времени³ . Система живых форм времени русского глагола в их основных значениях и в их сложном грамматическом взаимоотношении с другими глагольными формами почти никем из русских лингвистов последнего времени (кроме акад. А. А. Шахматова) не осмыслялась (286). На этой почве складывается убеждение: время русского глагола психологично и субъективно. Оно не вполне "грамматикализовано". Оно определяется больше психологически, чем грамматически (287).

      Учение современной грамматики о формах времени русского глагола является отчасти бледным и искаженным видоизменением старой теории "вневременности" русского глагола, отчасти воспроизведением упрощенных грамматических схем русского глагола, предназначавшихся для иностранцев и возникших еще в XVII в.

§ 46. Теория вневременности русского глагола

      Теория вневременности русского глагола сложилась в 40 — 50-е годы XIX в. Борьба со смешением категорий времени и вида, борьба с учением о множестве и разнообразии форм времени, которых Ломоносов насчитал десять, Востоков⁴  — восемь и число которых почти не уменьшилось в книге С. Шафранова "О видах русских глаголов в синтаксическом отношении" (1852)⁵ , привела к полемическому отрицанию вообще факта наличия форм времени в русском глаголе⁶ .

      M. Катков заметил в своей диссертации "Об элементах и формах славяно-русского языка": "...нашему языку вовсе не важно различение времен, и от форм будущего времени наш язык отказался еще в допамятную пору" (289).

      К. С. Аксаков писал еще более категорически об отсутствии форм времени в русском языке: "Если мы вздумаем искать времен, известных нам из иностранных грамматик, — мы останемся неудовлетворенными. В самом деле, прежде всего поражает нас то, что прошедшего времени в нашем языке нет вовсе. Вместо формы глагола в прошедшем времени встречаются у нас отглагольное прилагательное или причастие прошедшее: был — былой, служил — служилый... Вся небольшая разница зависит от употребления ("он уныл покуда", т. е. он унылый, или: "он от неудачи не уныл", т. е. не стал унывать)... Формы прошедшего времени у нас нет". Вместе с тем "формы глагола, часто употребляемые для выражения будущего, не могут называться формами будущего времени, ибо часто употребляются и в прошедшем и в настоящем" (ср.: "Всякий день проходил у нас однообразно: я подойду к его двери, стукну раза два, он отворит..." или: "Он не много теряет часов на разговоры, каждое утро он скажет мне: здравствуй, и пошел к себе заниматься" и т. п.). "Эти так называемые будущие формы глагола независимы от времени. Следовательно, в русском языке нет формы будущего времени. Какое же время есть в русском глаголе? Одно настоящее? Но настоящее одно, без понятия прошедшего и будущего, не есть уже время, это бесконечность". "Времена настоящее, будущее и прошедшее — понятия выводные и не имеют для себя своих форм в русском языке: они суть дело употребления и являются по соответствию их с формами глагола и с смыслом речи". "Итак, мы должны прийти к заключению, что ни одна глагольная форма в нашем языке времени не означает. Очевидно, что сама категория времени теряется". Таким образом, по мнению К. С. Аксакова, в русском глаголе морфологически выражен лишь вид, время же — категория психологическая и синтаксическая. "Формами глагола обозначается самое действие, время же в нем есть дело употребления; это употребление основано на соответствии глагольных форм с временами" (290).

      Вслед за К. С. Аксаковым Н. П. Некрасов доказывал способность любой русской глагольной формы выражать самые разнообразные временные значения. Он решительно отрицал в русском глаголе наличие постоянных грамматических форм времени. По мнению проф. Некрасова, время — лишь отвлеченная субъективная категория говорящего и слушающего. "Русскому глаголу не свойственны формы временные... русский язык осмыслил время как нечто постороннее для действия, как внешнее (по отношению к действию) условие, под влиянием которого скорее находится лицо говорящее и лицо слушающее, чем само действие" (291). Н. П. Некрасов сопоставлял выразительное "глубокомыслие", наглядность и изобразительную художественность системы русского глагола, основанной на категории вида, со структурой глагола в западноевропейских языках, в которых много форм времени: "Быстрота, краткость, продолжительность, кратность проявления действия не нуждаются во времени и им не измеряются. Продолжительность проявления есть сила, душа, жизнь самого действия. Действие, проявляющееся под условием времени, отвлеченно, формально; действие же, проявляющееся под условием продолжительности (энергии), — жизненно.

      Понятие о времени относится к понятию о продолжительности как нечто формальное, отвлеченное, условно существующее к тому, что живет на самом деле; потому что условие времени понимается отвлеченно; продолжительность же представляется конкретно (вещественно). Время есть условие, под влиянием которого мыслится действие; продолжительность есть свойство, без которого немыслимо действие в русском глаголе. Вот почему он отвергнул сухую формальную категорию времени и развил в себе формы, выражающие его живое свойство, — энергию, или, как мы назвали, продолжительность проявления. Насколько действительно сущее отличается от условного и формального, настолько продолжительность как свойство русского глагола отличается от времени как свойства глаголов иностранных" (292).

      Эта точка зрения показалась слишком радикальной последующим грамматистам. Была восстановлена в правах старинная теория трех времен, подвергшаяся, однако, сильной психологизации. Анализ описательных форм времени в древнерусском языке, предложенный Потебней в его труде "Из записок по русской грамматике", лишь содействовал подрыву веры в объективность форм времени.

§ 47. Односторонность господствующих в русской грамматике
представлений о соотношении форм и значений времени и вида

      Объединение категории вида с категорией времени в последующих грамматических работах производилось чисто механически (293).

      После указания на то, что в современном русском глаголе есть только три формы времени, обычно прибавляется: "...эта бедность — только кажущаяся: недостаток времен с избытком восполняется видами, благодаря которым русский глагол способен выражать тончайшие оттенки действий в их течении, последовательности и взаимных отношениях, не уступая в гибкости, выразительности и точности никакому другому языку. Большинство форм времени, существовавших в старом русском, вышло из употребления — за ненадобностью. С развитием видов они оказались излишними" (294).

      Различия значений форм времени по большей части суммарно выводились из видовых различий (см., например, у Ф. И. Буслаева, Л. П. Размусена, Д. Н. Овсянико-Куликовского, Р. Кошутича и др.). Почти полное отсутствие работ по истории русского глагола сказалось и на освещении вопроса о формах и функциях времени в современном русском языке. Как происходил процесс распада древнерусской системы времен, как влияло формирование категории вида на эволюцию категории времени, не отразились ли (в измененном и преобразованном виде) пережитки старых грамматических отношений в новой системе глагольных времен, как используются различия форм времени и их значений для выражения синтаксических отношений между предложениями — все эти вопросы привлекали внимание лишь единичных исследователей (проф. А. Мазона, акад. А. А. Шахматова, А. И. Белича, А. И. Стендер-Петерсена) (295). Система форм времени и их значений в современном русском языке остается не вполне уясненной. Например, изучение относительного употребления времен русского глагола еще не начато.

§ 48. Грамматическое противопоставление форм прошедшего и непрошедшего времени.
Прошедшее время как сильная категория в системе времен русского глагола

      Для системы времен современного русского глагола характерно морфологически подчеркнутое противопоставление форм прошедшего времени и форм настоящего-будущего времени⁷ . Грамматическая сфера прошедшего времени наиболее глубоко и резко очерчена в русском языке (296). Это сильная грамматическая категория. Поэтому-то формы прошедшего времени с трудом и сравнительно редко поддаются субъективному переносу в план будущего или активного настоящего.

      Прошедшее время несовершенного вида — вне очень сложного синтаксического контекста — вообще не может выражать значений настоящего или будущего времени (ср. невозможность непосредственно отнести формы я гулял, я чистил, я спал, он любил, ты учил и т. п. к настоящему или будущему времени).

      Нередко приводятся в качестве примеров употребления формы прошедшего времени несовершенного вида в переносном значении такие эмоциональные предложения: Плакали мои денежки (т. е. "непременно пропадут", иногда — "уже пропали"), или: Хотел я плевать на него! Гораздо чаще употребляются с оттенком будущего формы прошедшего времени совершенного вида (Пропала моя головушка!).

      Такое экспрессивное представление объективно-будущего действия в формах прошедшего времени совершенного вида, т. е. изображение будущего действия уже осуществившимся, достигшим цели, предела, всегда предполагает субъективную пережитость факта как прошлого. Такое употребление формы прошедшего совершенного основывается на субъективной убежденности в наличии результата. Этот временной сдвиг, мотивированный резкой экспрессивностью сообщения, свойствен либо эмоциональному, изобразительному языку, либо языку непреложных логических умозаключений, т. е. убеждающему, волевому языку. Во всяком случае, для такого экспрессивного переноса всегда есть особая стилистическая мотивировка. Например: Мы погибли.  — Если ваше предсказание исполнится, вы выиграли. Ср. у Л. Толстого в "Крейцеровой сонате": "Предполагается, что болезнь можно лечить и что есть такая наука и такие люди — доктора, и они знают. Не все, но самые лучшие знают. И вот ребенок болен, и надо попасть на этого, самого лучшего, того, который спасает, и тогда ребенок спасен: а не захватишь этого доктора или живешь не в том месте, где живет этот доктор, и ребенок погиб".

      Ср. здесь же употребление прошедшего времени вместо условного наклонения: "А вот у Петровых вовремя, по совету доктора, разъехались по гостиницам и остались живы, а не разъехались бы — и померли дети". Ср. у Чехова в рассказе "Исповедь, или Оля, Женя, Зоя": "Отнимите у меня перо — и я помер. Вы смеетесь, не верите... Клянусь, что так". Ср. у Тургенева в рассказе "Стучит" тоже о будущем действии: "Одно мне жаль, барин: пропала моя троечка, — и братьям-то она не достанется". Ср. у Чехова: "Ох, батюшки! — вздыхала за дверью старуха, — пропала твоя головушка! Быть беде, родимые мои, быть беде!" Ср. также (обращение к вознице): "Ну, поехали"; "Ну, я спать пошла" (Островский, "Не все коту масленица"); "Бери кулек, догоняй, я на рынок пошел" (Островский).

      Ср. у Л. Толстого в "Войне и мире" — о французском генерале Бельяре: "Он клялся честью, что русские погибли, если император даст еще дивизию". Очень сложным переносом временных значений характеризуется разговорное употребление прошедшего времени совершенного вида в значении будущего с яркой экспрессией презрительного отрицания или отказа. Например: Как же! Пошла я за него замуж! (ни за что не пойду); Так я и отдал тебе эти деньги — держи карман шире! В этом употреблении выступает ироническое изображение отрицаемого факта уже осуществившимся⁸ .

      Мысль о грамматическом противопоставлении прошедшею времени настоящему-будущему настойчиво развивал проф. Д. Н. Кудрявский (297), подчеркивая условность традиционного разграничения форм настоящего и будущего времени в русской грамматике. По его мнению, в современном русском языке можно говорить только о прошедшем и, соотносительно с ним, о непрошедшем времени. Форма "настоящего времени" может вовсе не иметь значения времени, "обозначая и то, что относится ко всякому времени". Употребление форм настоящего времени в описании прошедших событий также обусловлено тем, что "по первоначальному своему значению формы эти живописали события, не означая вовсе времени" (298). Будущее время тоже "часто употребляется без всякого оттенка времени, подобно настоящему, сохраняя неизменно лишь свое видовое значение. Так бывает чаще всего в описаниях..." (299). Например, у С. Т. Аксакова: "Вечером также рыба берет охотнее... особенно поздно вечером: тогда и крупная рыба начнет смело ходить около берегов".

§ 49. Давнопрошедшее время

      В современном русском языке четыре формы прошедшего времени. Из них две принадлежат совершенному виду, одна — несовершенному и одна — "многократному". Эти четыре формы прошедшего времени грамматически неравноправны и стилистически неравноценны. Про форму прошедшего времени "многократного вида", или лучше — про "давнопрошедшее время" (например: я сиживал, бирал, гащивал и т. п.), прямо надо сказать, что она непродуктивна, что она в русском литературном языке постепенно угасает, вытесняемая формами прошедшего времени несовершенного вида с наречиями количества или степени. Поэтому с "давнопрошедшего времени" целесообразно и начать анализ форм прошедшего времени.

      Был период, когда форма давнопрошедшего времени ставилась грамматистами в центре всей системы прошедших времен русского глагола. Достаточно сослаться на "Российскую грамматику" М. В. Ломоносова, на "Российскую грамматику, составленную Академией Российской" (1-е изд. 1802 г., 2-е изд. 1809 г.). Из ломоносовского перечня глаголов, имевших форму давнопрошедшего времени, видно, что в XVIII в. эта форма была очень продуктивна и употребительна, особенно в разговорной речи.

      Тогда-то и установился термин давнопрошедшее время. Его можно сохранить⁹ .

      А. М. Пешковский, бегло коснувшись этой формы в своем "Синтаксисе", склонился к старинному ее пониманию: "Категории вида и времени здесь оригинальнейшим образом переплетаются. Можно сказать, что у нас есть особое, давнопрошедшее время, но только от многократного вида, или что у нас есть многократный вид, но употребляется он только в давнопрошедшем времени" (300).

      Старые грамматики правильно указывали, что давнопрошедшее время употребляется, когда говорят "о многократном действии, происходившем давно... и притом в неопределенное время" (301), "ибо, когда мы говорим о чем-либо, происходившем многократно на прошлой неделе или в прошлом месяце, и вообще о времени, которое мы по недавности определить можем, тогда вместо читывал, говаривал, делывал и пр. скажем: читал, говорил, делал неоднократно".

      Ф. И. Буслаев различал три значения в форме давнопрошедшего времени. Во-первых, эта форма выражает прошедшее многократное, "прошедшее давнего обыкновения", например: "Идол был пустой, и саживались в нем жрецы вещать мирянам" (Крылов); "Я за уши его дирала" (Грибоедов) и др. В этом случае прошедшее "давнего обыкновения" мыслится как цепь осуществлявшихся, возобновлявшихся и повторявшихся в отдаленном прошлом актов, которые в совокупности составляют один сложный давнопрошедший процесс. К этому значению близко и второе значение этой формы, значение преждепрошедшего времени, но тоже с оттенком давно минувшего действия. Например: "Ослы, не знаю, как-то знали, что прежде музы тут живали" (Крылов). Ср. "Читать Карамзина не буду: я его читывал и прежде" (302) и др. Наконец, с отрицанием не форма давнопрошедшего времени выражает сильнейшее отрицание события в прошлом (т. е. вовсе не, ни разу, никогда не), например: "Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала" (Пушкин, "Станционный смотритель") (303); "Ты не пьешь, сказывают? — продолжал я. — Нет-с, не пивал и не пью ничего, кроме чаю да воды!" (Гончаров, "Слуги старого века"); "Что слышал? — Ничего не слыхал.  — Что видел? — Ничего не видал" (Короленко, "Сон Макара")¹⁰ .

      Любопытны свидетельства грамматистов середины и второй половины XIX в. об употреблении этой формы давнопрошедшего времени.

      М. Катков о форме давнопрошедшего времени писал в своей диссертации: "Эта форма назначена преимущественно к изображению давности действия, и с этим новым назначением входит она в область прошедшего времени. Предлагаемая в грамматиках форма давывать есть один субститут; форма будут давывать невозможна ни в чутье современной речи, ни в памятниках. Зато встретим часто прошедшее давывал и т. п. В памятниках подобные формы давнопрошедшего времени дышат особенною прелестию, если представим себе движение голоса, каким, по всему вероятию, отличалось старинное произношение... Символическое изображение давности распространенною формою совершенно согласно с общим воззрением нашим на соответствие глагольного образования с представлением самого действия" (304). К. С. Аксаков заметил: "Действие же как ряд моментов (двигивать) необходимо является только в прошедшем (двигивал)" (305).

      Но уже к половине XIX в. формы давнопрошедшего времени типа я бирал, ты говаривал, он хаживал и т. п. подвергаются подозрению и гонению со стороны разных кругов столичного общества, преимущественно со стороны петербургской чиновничьей бюрократии и со стороны разных слоев интеллигенции, тяготевших к книжному языку. Их литературное употребление сокращается. Стабилизация грамматической системы русского языка, опиравшаяся преимущественно на нормы книжного языка, привела во второй половине XIX в. к утеснению этой формы. Дуализм видов — совершенного и несовершенного — также содействовал ее постепенному вымиранию. Значения и оттенки кратности у параллельных форм, осложненных приставками, растворялись в категории вида несовершенного (306). Правда, грамматические концепции Г. П. Павского, К. С. Аксакова и Н. П. Некрасова, устанавливавшие видовую лестницу трех степеней глагола (двигать — двинуть — двигивать; махать — махнуть — махивать), свидетельствуют, что формы "прошедшего времени многократного вида" еще очень живо ощущались тогда в литературном языке. Однако за иллюстрациями их употребления чаще всего приходилось обращаться к народной словесности (преимущественно к былинному стилю) и к крестьянскому языку (307). Даже у писателей, широко пользовавшихся формами устной народной речи и народной поэзии (например, у Н. А. Некрасова), давнопрошедшее время встречалось не очень часто¹¹ . Книжные, в том числе и газетно-публицистические стили, определявшие во многих отношениях грамматическую систему русского литературного языка, со второй половины XIX в. во всяком случае избегали употребления этой формы.

      Л. П. Размусен в 90-х годах писал о давнопрошедшем времени: "Без сложения с частицами они теперь, в образованном языке, употребляются почти только — и то редко — в... значении повторения, и притом тогда только, когда речь идет о давних событиях. Усиление наглядности соответствует усилию, с каким стараются воскресить пред собою и другими образ давно минувшего" (308)¹² .

      Ср. у Чехова в "Чайке" (слова Шамраева): "Не забудьте навести справочку, где теперь актер Суздальцев? Жив ли, здоров ли? Вместе пивали когда-то".

      В учебниках русского языка второй половины XIX в. для иностранцев рекомендовалось употребление форм типа сиживал, гуливал "в устной речи" "в воспоминаниях о давних событиях" (310).

      Подводя итоги своим наблюдениям над употреблением времен русского глагола в конце XIX в., Л. П. Размусен констатировал: "Знаменательно, что в то время, когда в русском языке все более и более исчезает самое созерцательное из видовых обозначений, дитя патриархального быта, — "покойный дед мой говаривал", "мы в столице живали", к дверям литературного языка все ближе и ближе подступают простонародные времена предшествия" (т. е. формы типа он был выпивши и т. п. — В.  В.) (311).

      Проф. A. Mazon (312), акад. А. А. Шахматов, В. И. Чернышев и др. отметили вымирание этой формы в литературном языке конца XIX — начала XX в. (313) Однако она еще довольно употребительна и в современном литературном языке, хотя и ограничена узким кругом беспрефиксных глаголов наглядного, конкретного действия, легко поддающихся счету и учету. Например: "Он пошел в сад, сел на скамеечку над прудом, — здесь еще он никогда не сиживал" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес"); "Теперь уж не бьют так, как раньше бивали"(Горький); "Вот странность, будто сроду я здесь не хаживал и никогда не глядел на эту Невскую зыбь" (Д. Лаврухин, "Невская повесть"); "Братья Пушкины, случалось, гащивали у генерала-цехмейстера" (Ю. Тынянов, "Пушкин"). Ср.: "Арина будто слышала даже, как старушка сказала про себя, что до сих пор у арапов не живывала" (Тынянов, "Пушкин"); у Б. Пастернака во "Втором рождении":

И гам ворвался. Ливень заслан
К чертям, куда Макар телят
Не ганивал... И солнце маслом
Асфальта б залило салат.

      Ср. в языке классической литературы XIX в.:

Старушка ей: "А вот камин:
Здесь барин сиживал один.
Здесь с ним обедывал зимою
Покойный Ленский, наш сосед..."

(Пушкин, "Евгений Онегин")

"...заснул тяжелым сном, как, бывало, сыпал в Гороховой улице" (Гончаров, "Обломов"); "Песельников держал, сам певал и плясал мастерски" (Тургенев, "Мой сосед Радилов"); "Вы знали Якова Ивановича? — продолжал я. — Знавала-с,  — проговорила она..." (Тургенев, "Яков Пасынков"); "У меня дядя был псовый охотник, — продолжала она. — Я с ним езживала весною" (Тургенев, "Вешние воды"); "Здесь в необыкновенно жаркие дни, и то раз в год, и то в прежние времена, пивали чай" (Тургенев, "Дневник лишнего человека"); "В молодости он отлично певал" (Тургенев, "Постоялый двор"); "Ведь я знаю, как ты живал, как проводил ночи и с кем" (Л. Толстой, "Крейцерова соната"); "Давно ли, — думал он, — этот самый Батрищев кучивал с нами" (Л. Толстой, "Севастополь в августе 1855 г."); "И Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале, в переднюю" (Л. Толстой, "Война и мир") (314); "А ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал" (Достоевский, "Идиот", слова чиновника Лебедева) и др.

§ 50. Прошедшее время мгновенно-произвольного действия

      Другая форма прошедшего времени, еще живая в стилях разговорной речи, но обычно не выделяемая грамматиками русского языка (за исключением синтаксиса А. А. Шахматова), относится к категории совершенного вида. Она не имеет ни родовых, ни числовых различий. Лица обозначаются аналитически — местоименными префиксами или в 3-м лице — также существительными. Эта форма прошедшего времени очень экспрессивна и по внешнему облику совпадает с формой повелительного наклонения единственного числа глаголов совершенного вида, но отличается от императивной формы особой интонацией неожиданности. Например: "Тот-то на старости лет да польстись на его богатства" (Островский, "Бедность не порок"); "Я шутить ведь не умею и вскочи ему на шею" (Ершов, "Конек-Горбунок"); "Я пришел к нему записаться на курс, а он, вдруг, возьми да пригласи меня к себе на вечер" (Тургенев, "Гамлет Щигровского уезда"); "Только довезли, он и отдал богу душу, а баба его в ту же ночь и роди двойню — вот этих девочек" (Л. Толстой, "Чем люди живы"); "В эту-то Дуняшу и влюбись Аким! Да так, как прежде никогда не влюблялся" (Тургенев, "Постоялый двор"); "Только вдруг она как поскользнись, да навзничь, да и переломи себе ногу" (Тургенев, "Холостяк"); "Бабенка она была молодая, из себя пригожая, белая, рассыпчатая. Только и полюбись она мне" (Салтыков-Щедрин, "Губернские очерки", "В остроге"); "На угощеньи, когда мы уже были все выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело было" (Салтыков-Щедрин, "Губернские очерки"); "Вот однажды и случилось какому-то чиновнику, совсем постороннему, проезжать мимо этой деревни, и спроси он у поселян, как, мол, живет такой-то" (там же); "А тут к беде еще беда: случись тогда ненастье" (Крылов, "Охотник"); "Но скворушка услышь, что хвалят соловья, и думает" (Крылов). Ср. в языке Фонвизина: "Теперь Игнатий Андреевич и напади на меня ни за что ни про что" ("Недоросль"); в языке начала XIX в. у И. И. Мартынова (умерш. в 1883 г.):

Внимал уроку — презрить все,
Беспечным быть; — но вдруг тоскою
Наполнись сердце с тем мое (315).

      Акад. А. А. Шахматов неоднократно указывал на связь этих форм со старым аористом. "...В русском языке, быть может, в связи с потерею им форм аориста, в звуковом отношении близкие к аористу формы повелительного наклонения, а также глагольные междометия получили значение прошедшего времени..." (316)¹³ . Акад. А. А. Шахматов сюда же присоединял формы так называемого "глагольного междометия" (т. е. формы типа прыг, скок, двиг, бух, бац, стук, хлысть, верть, хвать и т. п.), предположительно указывая на связь их с императивом и видя в них реликты сильного аориста (318)¹⁴ . "Обычным значением собственно глагольных, произведенных от глагольных основ, междометий является значение прошедшего совершенного вида; быть может, это стоит в связи с родством таких междометий с древними образованиями несигматического или частью и сигматического аориста" (320). "Возможно, что глагольное междометие и сложилось и образовалось под влиянием исчезнувших форм аориста, что, быть может, указывало бы на ту дифференциацию, которая установилась между формами прошедшего времени на -л и формами аориста... Быть может, именно сильный аорист и получил значение мгновенного вида" (321)¹⁵ . В отличие от прошедшего сложного "аорист стал означать действие результативное, быть может, во многих случаях со специальным значением однократности" (322).

      Таким образом, в обеих этих формах русского языка — в формах на -и(-ь) и в формах без всякого аффикса, совпадающих с чистой основой глагола, А. А. Шахматов видел особое прошедшее время с экспрессивным видовым значением мгновенности, быстроты, резкости действия, отличающееся от прошедшего времени на -л отсутствием результативного отношения к плану настоящего, т. е. полным отсутствием оттенков перфективности.

      Оба ряда прошедших форм: 1) типа возьми, поставь, хвати и т. п. и 2) типа хвать, дрыг и т. п., по Шахматову, восходят к разновидностям древнерусского аориста и до некоторой степени восприняли его функции.

      Мысли акад. А. А. Шахматова нашли дальнейшее развитие и обоснование в статье А. И. Стендер-Петерсена "О пережиточных следах аориста в славянских языках, преимущественно в русском" (323), Стендер-Петерсен тоже усматривает в этих формах пережитки аориста, совпавшего (в силу омонимии) с императивом¹⁶ . Утратив синтетические формы числа и лица, функционально смешавшись с имперфектом и окаменев в форме 3-го лица, аорист (типа роди, сократи, похвали и т. д.) не исчез бесследно. По-видимому, формы аориста, омонимные с формами повелительного наклонения, уцелели в устной речи и подверглись грамматическому преобразованию. По аналогии с формами прошедшего времени на -л (-ла, -ло) они стали сочетаться с личными префиксами (я, мы) или существительными не только единственного, но и множественного числа (в качестве субъектов действия). Но форм 2-го лица, по мнению Стендер-Петерсена, у этого прошедшего времени нет (по крайней мере, в их прямом повествовательном употреблении). Отсутствие форм 2-го лица у этого прошедшего времени является веским историческим доводом в пользу его генетической связи с аористом (на это не обратил внимания Стендер-Петерсен)¹⁷ . Дело в том, что уже в XV — XVI вв. форма 2-го лица единственного числа аориста была вытеснена формой сложного прошедшего на -л (был еси и т. п.)¹⁸ . Употреблению формы 2-го лица на -и прошедшего времени (в утвердительном высказывании), конечно, мешала и полная омонимия с формой повелительного наклонения (например, ты пойди и скажи; ср. а ты пойди и скажи?). Между тем отсутствие формы 2-го лица усиливало разницу между этим прошедшим временем и императивом. Омонимическое слияние форм аориста с императивом (просвети, роди и т. п.) было обусловлено рядом экспрессивно-семантических и синтаксических причин. Любопытно, что в азбуковниках XVII в. (что также не указано Стендер-Петерсеном) встречаются предостережения против смешения аориста с повелительным наклонением (326)¹⁹ . В сущности, вопрос о том, из чего образовалась эта форма прошедшего времени — из аориста или из повелительного наклонения, безразличен для понимания ее функций в современном русском языке. История этой формы еще недостаточно изучена. К. С. Аксаков выводил значение таких форм, как напади (например, в реплике из "Недоросля" Фонвизина: "Теперь Игнатий Андреевич напади на меня ни за что ни про что"), из древних функций желательного наклонения, которое лежит в основе русского повелительного наклонения. По мнению Аксакова, форма императива на -и, -ь употребляется трояко: как повелительное (иди сюда), как сослагательное (как месяц ни свети, но все не солнца свет) и как желательное (а он возьми и скажи) (327).

      А. А. Потебня также связывал формы типа "а я и догадайся..." с повелительным наклонением. "Употреблением этой формы, как уже замечено проф. Буслаевым, достигается большая живость рассказа, изображение большой быстроты действия. Следует думать, что этот эффект вытекает из предположения, что за повелением немедленно следует исполнение". Но, по мнению А. А. Потебни, "так употребленное повелительное не должно быть смешиваемо с такими усеченными глагольными формами, как хвать, глядь... Последние вовсе не суть и никогда не были повелительными, хотя изредка действительно употребляются в повелительном значении; первые по происхождению суть повелительные, но повелительность в них только представление, средство изображения изъявительного" (328).

      Проф. Л. А. Булаховский также, вслед за Дельбрюком, возводит эту форму прошедшего к повелительному наклонению, причем сюда же относит и междометные формы глагола типа хвать. По его мнению, Дельбрюк (Grundriss,Bd. 2, S. 347) правдоподобно (329) при толковании этой формы исходит из случаев вроде: "Издали увидит леща, да и хвать его зубами" — и объясняет их из приблизительно такого первоначального движения мысли: увидит... и думает (говорит себе): "хвати его зубами" (330). Все это очень гадательно и неясно.

      А. И. Стендер-Петерсен находит в этом прошедшем времени кроме значения мгновенного действия в прошлом еще оттенки неожиданности, неумышленности, нечаянности, произвольности или неминуемости, предопределенности действия. В этих волевых оттенках он готов усматривать отражения значений императива. Несомненно, экспрессивно-волевое влияние повелительного наклонения просочилось в это прошедшее и придало ему своеобразные оттенки модальности. Ср. у Достоевского в "Идиоте" (в речи Рогожина): "Говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди".

      Но как бы ни объяснять происхождение форм типа я и возьми, он приди и т. п., в современном языке эти формы прошедшего времени не имеют ничего общего с повелительным наклонением. Это особые аналитические формы глагола, лишь отчасти омонимные с формой императива. Они лишены повелительной интонации. Они образуются и от тех глаголов, которым чужда форма повелительного наклонения. Это прошедшее время имеет личные формы лица и может употребляться безлично. Безличное употребление свидетельствует о полном отрыве этих форм прошедшего от повелительного наклонения (если даже связь между ними когда-то была гораздо более крепкой). Например: "Случись же, что передо мной простирались гряды с арбузами, дынями и огурцами" (В. Нарежный, "Бурсак"); "Случись же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался в карты" (Гоголь, "Мертвые души"); "Нам ведь так бы важно узнать, не видал ли кто их в восьмом-то часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать" (Достоевский, "Преступление и наказание"); "Покажись молодому, будто молодая до него гуляла, он ее и поколотил" (Якушкин, "Путевые очерки"); "А ведь покажись мне сдуру-то, что ты хмельной приехал" (Островский, "Свои люди — сочтемся", слова Фоминишны). Любопытны и другие типы безличных форм прошедшего времени: да и дерни меня, да и угоразди меня (ср.: дернуло меня, угораздило меня..., ср. также: да и дернула меня нелегкая (дернул меня черт и т. п.) (331). Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Губернских очерках": "Вот ходил один инородец белку стрелять, да и угоразди его каким-то манером невзначай плечо себе прострелить". Ср. также: "Намеднись вот на жилетку подарили, а меня угоразди нелегкая ее щами залить" ("Выгодная женитьба").

      В современном языке отношение прошедшего времени совершенного вида типа я роди (я — роди, она — роди и т. п.) к повелительной форме роди до некоторой степени аналогично отношению прошедшего времени ты родил к желательному родил бы (хотя с исторической точки зрения все формы совершенно различного происхождения).

      На фоне этих соотношений становится понятным развитие однородных экспрессивных нюансов и в группе междометных форм глагола (типа двиг, толк, стук, порх, трах, хлоп, шмыг и т. п.). Они также обозначают в современном языке мгновенное действие в прошлом, с оттенком внезапности, но без оттенка неминуемости или предопределенности и с более слабым оттенком произвольности.

      И. В. Киреевский еще в 50-х годах XIX в. заметил в письме к К. С. Аксакову: "Русский глагол имеет еще особенную форму для выражения той быстроты, с которою действие переходит в прошедшее. Разумеется, эта форма возможна только для тех глаголов, которых личный смысл вмещает возможность этой мгновенной быстроты. Этого времени, уже не однократного только, но мгновенно прошедшего, нет в других языках, и следовательно, нет в иностранных грамматиках... Этой формы не было прежде в наших грамматиках (и не могло быть, потому что искали только форм, общих для всех глаголов), и потому язык литературный ее избегает. Оттого она не развилась, как бы должна была развиться, и носит на себе какой-то оттенок неблагородного как свойственная больше народу, чем людям образованным. К этой форме мгновенно-прошедшего относятся слова глядь, хвать, прыг, щелк, стук, бряк, звяк, бух, шлёп, скок, миг, шмыг, бац, кех, плюх, пих и пр. Эта форма хотя выражает прошедшее действие, однако еще так тепла пролетом настоящего, что животрепещет сердцу прошедшим и настоящим деепричастия, занимая от первого смысл, синтаксические права изъявительного наклонения, от второго — необходимость соединяться с другим глаголом, в отношении к которому определяется мгновенность выражаемого ею действия" (332).

      Ср. у Пушкина в "Сказке о мертвой царевне":

Прямо яблочко летит...
Пес как прыгнет, завизжит.
Но царевна в обе руки
— Хвать — поймала.

      В "Евгении Онегине":

...легче тени
Татьяна прыг в другие сени.

      Ср. еще у Пушкина:

...на все призванья
Готов я как бы с неба пасть.
Довольно одного желанья —
Я как догадливый холоп:
В ладони по-турецки хлоп,
Присвистни, позвони, и мигом
Явлюсь...

("Скажи, какие заклинанья...")

      У Крылова:

Подруги каждая тут тихо толк подругу...

("Обезьяны")

Что силы есть,
Хвать друга камнем в лоб!

("Пустынник и медведь")

      Ср. у Салтыкова-Щедрина: "Секретарь пил чай, а стряпчий проходил мимо и вдруг ни с того ни с сего хлысть секретаря в самую матушку-физиономию" ("Губернские очерки", "Княжна Анна Львовна"). У Достоевского в "Идиоте": "Приближаясь к болонке, беру деликатно за шиворот и шварк ее за окошко... Только взвизгнула" (из рассказа генерала Иволгина).

      Легко заметить разницу между формами прошедшего времени типа я, он, мы, они хлопни и глагольными формами вроде хлоп не только в видовом значении²⁰ , не только в оттенках модальности, но и в самих значениях времени, в особенностях синтаксического употребления. Формы я, он скажи, зайди и т. п., обозначая мгновенное прошедшее действие с оттенком внезапности и произвольности, являются полноценными глагольными формами прошедшего времени совершенного вида. Это прошедшее может быть образовано и от безличных глаголов. Формы же хлоп, стук и т. п. обычно ограничиваются глагольными основами, обозначающими только шум, звучание или резкие механические движения, связанные с шумом, звучанием²¹ . Они приближаются к воспроизводящим междометиям. Так, они могут употребляться вне всякого отношения к формам сказуемости (например: "трах! — раздался звон разбитого стекла"; "и хлоп! — выскочила пробка из бутылки с шампанским" и т. п.). Кроме того, междометные формы глагола могут — при известных синтаксических условиях — синонимически замещать глагольные формы настоящего и будущего времени, так как они очень легко приспособляются к синтаксическому контексту. "Она это дерг-дерг себя за губенку-то, и хочет, вижу, что-то сказать, и заминается" (Лесков, "Воительница"). Ср.: "Эта полячка, бывало, даже руку на него поднимала: сделает, бывало, истерику, да мах его рукою по очкам" (там же); "А слезы кап-кап,  — так и брызжут (там же); "На цыпочках пройдет он в спальню, бесшумно разденется и — бултых в постель!" (Чехов, "Учитель словесности"). Следовательно, "ультрамгновенные" (по выражению Пешковского) формы прошедшего времени занимают промежуточное положение между глагольными формами времени и областью междометий (355). А. А. Потебня указывал на то, что, эти формы всегда остаются без определения, без обстоятельства образа действия (336). Вместе с тем "они никогда не бывают предложными, кроме того случая, когда вторая из повторяемых частиц соединяется с по- для окончания последования во времени: хвать-похвать... Другими словами: пространственные отношения действия и зависящие от предлогов (приставок. — В.  В.) значения совершенности и несовершенности здесь никогда не обозначаются" (337).

      Итак, прошедшее время типа я хлопни, он скажи, мы и хвати и т. п. можно назвать прошедшим мгновенно-произвольного действия. К этому прошедшему времени отчасти примыкают и глагольно-междометные формы типа хлоп, хвать и т. п. Их можно назвать глагольно-междометными формами внезапно-мгновенного действия. И те и другие формы свойственны экспрессивной речи с яркой разговорной окраской.

§ 51. Формы прошедшего времени совершенного
и несовершенного вида на -л

      Традиционная русская грамматика не признает форм давнопрошедшего времени и прошедшего мгновенно-произвольного действия. Она ограничивается указанием на соотносительные формы прошедшего времени совершенного и несовершенного вида с формообразующим суффиксом -л (я делал, я сделал). У глаголов двойственного видового значения (женить, казнить, телеграфировать и т. п.) одна и та же форма на -л омонимически совмещает значения прошедшего несовершенного и прошедшего совершенного (Я казнил себя за этот проступок; Мазепа казнил Кочубея за мнимую измену Петру).

      В русской грамматике укрепилось убеждение, что смысловые различия между формами прошедшего времени совершенного вида и прошедшего времени несовершенного вида на -л исчерпываются их видовыми значениями. А если это так, то все дело сводится к уяснению приемов образования этих форм у разных классов и групп глаголов (печь — пеку — пек; стричь — стригу — стриг; пасть — паду — пал; скрести — скребу — скреб; везти — везу — вез; видеть — видел и т. п.). Изучение значений и оттенков этих форм времени, условий их употребления представлялось излишним. Ведь все сказано самим их названием: прошедшее время — это и есть прошедшее, тем более что для его выражения в русском языке употребляется почти только одна эта форма на -л, а что значат виды глагола, — известно.

      Впрочем, иногда отмечается, что прошедшее время совершенного вида выражает результат действия, осуществившегося в прошлом (например, "пролегла — лежит дороженька"), а прошедшее время несовершенного вида выражает отношение действия — длившегося или повторявшегося — к плану прошлого, отрешенного от связи с настоящим (например, "тогда я учился в музыкальной школе"). Необходимо глубже вникнуть в грамматико-семантические, синтаксические и стилистические различия между формами прошедшего времени на -л совершенного и несовершенного видов.

      Прошедшее время несовершенного вида, выражая отнесенность действия к плану прошлого, не устанавливает никакой синтаксической перспективы в последовательном развитии действий или в их смене, в их соотношениях. Прошедшее время несовершенного вида обозначает факт прошлого, безотносительно к его пределу, к его результату, к его последствиям для настоящего, в отрешенности от настоящего. Проф. А. Мазон, пользуясь аналогиями аориста и перфекта, очень удачно раскрывает различия в значениях форм прошедшего времени несовершенного и совершенного вида в таких параллельных конструкциях (338):

Прочитали ли вы эту книгу? — Прочитал

и

Читали ли вы эту книгу? — Читал

Кто построил этот дом?

и

Кто строил этот дом?

      В последней паре фраз прошедшее результативное построил может относиться не только к архитектору, строителю, но и к инициатору, виновнику постройки ("по чьей инициативе построен этот дом?"). Это еще больше подчеркивает оттенок перфективности в форме прошедшего времени совершенного вида. Между тем форма строил лишь обозначает конкретный процесс строительства в прошлом, связывая его с фактическим производителем действия и не содержа никаких дополнительных указаний на связь этого процесса (в его результатах) с настоящим временем.

      Прошедшее время несовершенного вида, представляя прошлое действие в его течении, а не в его результате, живописно и изобразительно. Оно употребляется в тех случаях, когда внимание привлекается не к движению и смене прошедших действий, а к воспроизведению самих этих действий в их течении. "Ну-ка, мужичок, — продолжала лиса, — покажи, как ты его завязывал" (Афанасьев, "Народные сказки").

      Оно часто встречается в описаниях прошлого. Оно обозначает действие, протекавшее, осуществлявшееся в прошлом, независимо от отношения его к настоящему. Употребление этой глагольной формы типично также для бытового сообщения о прошлом. При сообщении о таких повседневных действиях в прошлом, как есть, пить, спать, видеть, слышать, внимание чаще всего бывает направлено на утверждение или отрицание самого процесса, а не на обозначение его предела или результата. Поэтому соответствующие глаголы очень часто употребляются в форме прошедшего времени несовершенного вида. "А вы уж пили чай? — спросил он меня. — Пил" (Тургенев, "Петр Петрович Каратаев"). Формой этого прошедшего времени часто обозначается лишь самый факт того, что действие происходило или что его не было, оно не имело места. — "Чего мести? Я мел сегодня" (Гончаров, "Обломов"); "Скажут, что я Писарева читал, и ау!" (Сологуб, "Мелкий бес").

      Такое употребление формы прошедшего времени несовершенного вида от глагола без ярко выраженного оттенка интенсивной повторяемости отчасти напоминает старинное значение и употребление аориста. Но не эта грамматическая функция прошедшего времени несовершенного вида является основной в повествовательных и описательных стилях современного русского литературного языка.

      Прошедшее время несовершенного вида не двигает событий. Оно описательно и изобразительно. Само по себе оно не определяет последовательности действий в прошлом, а размещает их все в одной плоскости, изображая и воспроизводя их. Например, в романе Ю. Тынянова "Смерть Вазир-Мухтара" описание мытья Грибоедова в тифлисских банях: "Ему ломали руки, ноги, колотили его по спине. Рот, лицо были в пене. Татарин бил его и мучил сосредоточенно, со старательным выражением лица, оскалив белые зубы, словно хотел из него сделать новую и редкостную вещь. Он быстро менял способы пытки: барабанил по спине кулаками, потом заворачивал руки за спину, тут же мимоходом толкал кулаком в бок. Потом он вытягивал ему длинные ноги, и суставы трещали. Грибоедов лежал обессиленный, ничего не понимающий. Он глубоко дышал. Его пугал только треск собственных костей, он его слышал как посторонний звук. Странно, боли никакой не было".

      Или у В. Катаева в романе "Время, вперед!": "Анархия скоростей, ритмов. Несовпадение. Стоял на переезде. Маневрировал товарный поезд. Трусила местная плетеная бричка. Обдавал пылью грузовик-пятитонка. Мигал ослепительно велосипед. Шел человек (между прочим, куда он шел?). Поджарые башкирские верблюды с длинными окороками волокли бревна. Летел аэроплан большой, трехмоторный. И у всех — разная скорость. Можно сойти с ума. Мы живем в эпоху разных скоростей".

      Ср. у А. Н. Толстого в повести "Актриса": "Огромное ржаное поле перед железнодорожной станцией, измятое ветром, ходило желто-зелеными волнами, шуршало колосом, веяло горечью повилики и медовым запахом на межах мотающейся желтой кашки. Над полем, невидимо, точно комочки солнечного света, заливались жаворонки жаркими голосами. В палисаднике станции шумела висячими ветвями большая береза..."

      Ср. также в "Бедных людях" Достоевского: "Старик бежал за ним и громко плакал: плач его дрожал и прерывался от бега... Голова его мокла от дождя; поднимался ветер; изморось секла и колола лицо. Старик, кажется, не чувствовал непогоды и с плачем перебегал с одной стороны телеги на другую. Полы его ветхого сюртука развевались по ветру, как крылья. Из всех карманов торчали книги; в руках его была какая-то огромная книга, за которую он крепко держался. Прохожие снимали шапки и крестились. Иные останавливались и дивились на бедного старика. Книги поминутно падали у него из карманов в грязь. Его останавливали, показывали ему на потерю; он поднимал и опять пускался в догонку за гробом".

      Резкое отличие в значениях прошедшего времени несовершенного вида в этой его основной воспроизводящей и живописущей функции от значений прошедшего времени вида совершенного видно в таких примерах: "Вдруг пришел возвратившийся из города обломовский мужик, и уж он доставал, доставал из-за пазухи, наконец, насилу достал скомканное письмо на имя Ильи Ильича Обломова" (Гончаров); "Что же делал Бельтов в продолжение этих десяти лет? Все или почти все. Что он сделал? Ничего, или почти ничего" (Герцен, "Кто виноват?"). У Достоевского в рукописных набросках к "Братьям Карамазовым": "О боже! вы мне даете идею: ведь он меня мог убить. — Ну, вас-то он бы не убил. — Убивал, убивал!" (339) Ср. в "Идиоте": "Осмотрели бы вы еще раз комнаты и в ящиках! — озабоченно произнес князь после некоторой задумчивости. — Осматривал-с, — еще умилительнее вздохнул Лебедев"²² .

      Понятно, что при отсутствии резких примет вида (например, суффиксов -ыва-, -ива- или -ну- для обозначения длящегося или все напрягающегося действия, состояния) формы прошедшего времени несовершенного вида могут приобрести чисто аористическое значение, в котором стираются оттенки несовершенности, длительности, "имперфективности". Например: Куда ты девал книгу? (ср. Куда ты дел книгу?; но ср. также с подчеркиванием повторяемости, итеративности: Куда он каждый раз девал деньги, неизвестно).

      Ср.:

Где ж девалася
Речь высокая?

(Кольцов, "Лес")

"И ты смел так говорить обо мне?" Ср. в "Женитьбе Белугина" Островского: "Но ведь вы меня оскорбили! Как вы смели так грубо обойтись со мной? — Значит смел-с"; "Я ему писал, но ответа не получил"; "Он некогда был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей" (Тургенев, "Певцы");

Князь Курбский от царского гнева бежал,
С ним Васька Шибанов, стремянный.

(А. К. Толстой)

      Но ср.:

Гарун бежал быстрее лани.

(Лермонтов)

      У некоторых глаголов "общего" вида, в которых значения настоящего и будущего времени различаются, несмотря на совпадение форм, значения прошедшего времени совершенного и несовершенного бывают неразличимы или различаются лишь в контексте сложного синтаксического целого. Например, если миную может обозначать как настоящее, так и будущее время, то форма миновал сама по себе (без присоединения соответствующих наречий — часто, несколько раз и т. п.) выражает лишь факт прошлого, вне всякого отношения к настоящему; она не имеет резких примет вида:

Ты, в алом сумраке ликуя,
Ночную миновала тень.

(Блок)

      Однако в таких случаях чаще всего с формой прошедшего времени сочетается оттенок результативности.

      Так, у глагола согласовать (при совмещении значений настоящего и будущего времени в согласую) в форме я согласовал выступает только аористическое результативное значение. Ср.: "В одно прекрасное утро моя старая девица, не говоря худого слова, велела оседлать себе лошадь" (Тургенев, "Татьяна Борисовна и ее племянник"). Ср. также: "Но Чертопханову было не до дьякона; он едва отвечал на его поклон и, промычав что-то сквозь зубы, уже взмахнул нагайкой" (Тургенев, "Конец Чертопханова"); "Нет, нет, я с вас слово взяла, я должна умереть... ты мне обещал... ты мне сказал" (Тургенев, "Уездный лекарь").

      Таким образом, в форме прошедшего времени несовершенного вида глаголов, не выражающих кратности и интенсивной длительности, отчасти еще сохраняются отголоски старых ее связей и взаимодействий с аористом, обозначавшим факт прошлого без отношения к его длительности или повторяемости.

      Но вместе с тем в форме прошедшего времени несовершенного вида отражаются и ее значения некогда бывшей составной формы "прошедшего сложного", т. е. формы, состоявшей из причастия на -л и настоящего времени вспомогательного глагола (есмь, еси, есть и т. д.). "Где речь шла не о том, каков кто есть, в силу прежде совершенного действия, а только о том, что кто сделал, там, по-видимому, -лъ есмь было неуместно", — замечает Потебня (341). Такого рода качественно-описательные значения свойственны и современной форме прошедшего времени несовершенного вида. В тесной связи с изобразительно-живописующей, воспроизводящей и — по своему видо-временному значению — тоже описательной, "имперфективной" функцией прошедшего времени несовершенного вида находится другая качественно-описательная функция той же формы, проявляющаяся в определенных семантико-стилистических и синтаксических контекстах. Например, в "Тысяче душ" А. Ф. Писемского: "Ребенком она была страшная шалунья: целые дни бегала в саду, рылась в песке, загорала, как только может загореть брюнеточка, прикармливала с реки гусей и бегала даже с мещанскими мальчиками в лошадки".

      При известных условиях, иногда чисто синтаксического характера (порядок слов, наличие паузы сказуемого и другие подобные), иногда же одновременно — и синтаксического и семантико-стилистического характера — качественно-описательный оттенок значения в форме прошедшего времени несовершенного вида выступает настолько рельефно, что она становится основным средством описательной характеристики свойств какого-нибудь лица или предмета. Например, у Чехова в "Рассказе неизвестного человека": "С точки зрения настоящего лакея или повара, она была обольстительна: румяные щеки, вздернутый нос, прищуренные глаза и полнота типа, переходящая уже в пухлость. Она пудрилась, красила брови и губы, затягивалась в корсет и носила турнюр и браслетку из монет". В "Бедных людях" Ф. М. Достоевского: "С виду он был такой странный; так неловко ходил, так неловко раскланивался, так чудно говорил, что я сначала на него без смеху и смотреть не могла". Ср. там же: "Хорошая была она женщина и недорого брала за квартиру".

      Понятно, что степень и характер качественно-описательного оттенка в форме прошедшего времени несовершенного вида зависят и от того синтаксического контекста, в который вмещен соответствующий глагол, и от его собственной видовой структуры. В редких случаях этот качественный оттенок приближает форму прошедшего времени несовершенного вида к чисто перфектному, определительно-результативному значению и употреблению. Например, у Достоевского в "Подростке": "Ты литературен, ты читал, ты умеешь восхищаться". Ср. у Д. Лаврухина в "Невской повести": "Он песни любил: "Вихри враждебные"... Да с красной позиции так и не воротился" и т. п.

      Это чисто качественное, перфектное значение в формах прошедшего времени несовершенного вида выражено слабо. В современном языке такое значение присуще главным образом формам прошедшего времени совершенного вида.

      В формах совершенного вида на -л современные исследователи, вслед за Потебней, подчеркивают значение такого прошедшего действия, результат которого остается налицо (342)²³ . Выражение "факта, совершившегося и пребывающего доныне" (Потебня) или выражение состояния как продукта осуществленного действия, обозначение "совершившегося результата", остающегося при отсутствии противопоказаний вплоть "до момента речи", — таково, по определению наиболее тонких лингвистов, основное значение формы прошедшего времени совершенного вида. В прошедшем времени совершенного вида элементы или оттенки "перфектного" значения, выражающего результат или состояние в настоящем, при отсутствии дополнительных видовых подчеркиваний мгновенности или однократности действия, а также при стилистическом упоре на описательную или изобразительную функцию речи явно преобладают над аористическим значением, содержащим простое указание на факт в прошлом. Например: "Слетел я на землю, вижу: лежит одна жена — больна, родила двойню. Копошатся девочки подле матери" (Л. Толстой, "Чем люди живы"). Ср. у Чехова в рассказе "Актерская гибель". "[Вязьма] Отличный, брат, город! Пряниками прославился. Пряники классические, но — между нами говоря — того... подгуляли". И. Ф. Анненский писал: "Иногда формы на -л и до сих пор сохраняют значение перфективных: либо пан, либо пропал.  — Купил (карточное выражение) или в "Загадках" Садовникова: "Красна, в землю вросла". Ср. в "Бедных людях" Достоевского: "Кто это говорит вам, что я похудел? Клевета, опять клевета. Здоровехонек и растолстел так, что самому становится совестно".

      Даже в таких предложениях, как "Пушкин родился в 1799 г." (не в ответе на вопрос: "Когда родился Пушкин?"), результат прошедшего действия с грамматической точки зрения мыслится пребывающим доныне. Только в таком сочетании: "Пушкин родился в 1799 г. и умер в 1837 г." — результат, выраженный первым глаголом, отодвинут в план прошлого, потому что его место на линии настоящего времени занято результатом действия, обозначаемого следующим глаголом — умер (344). В форме прошедшего времени совершенного вида как бы сталкиваются качественно-перфектное и динамически-результативное значения.

      В повествовательном стиле движение форм прошедшего времени совершенного вида создает смену вытесняющих друг друга действий и их результатов в хронологической последовательности. Оно толкает — по разным линиям или по прямому направлению — сюжет к развязке, к заключительному финалу (345). Прошедшее время совершенного вида, свойственное быстрому рассказу, повествованию, отличается динамизмом. Однако характеристика функций прошедшего времени совершенного вида этими приметами не исчерпывается. А. А. Шахматов (346) и А. А. Мазон (347) указали, что прошедшее время совершенного вида в современном русском языке совмещает древние значения бывшего прошедшего сложного (перфекта) и аориста, хотя, конечно, и в резко измененном виде. "Оно унаследовало значение не только сложного прошедшего времени совершенного вида (пришьлъ есмь), но также и аориста... значение его сохранилось, хотя и в измененном сравнительно с древней эпохой виде. Древнейший аорист означал... прошедшее событие как факт, независимо от способа его проявления, т. е. независимо от видовых различий; но позже он получил значение результативного вида". Эта двойственность (или даже множественность) значений формы прошедшего времени совершенного вида ярко выступает в таком отрывке из "Баллады о синем пакете" Н. С. Тихонова:

Письмо в грязи и крови запеклось,
И человек разорвал его вкось,
Прочел, о френч руки обтер,
Скомкал и бросил на ковер.

      Здесь форма запеклось имеет значение перфекта или даже плюсквамперфекта²⁴ (было запекшееся), а другие формы прошедшего — разорвал, прочел, обтёр, скомкал и бросил — выражают сменявшиеся одно другим недлительные действия, т. е. имеют значения старого аориста.

      Ср. также аористическое значение формы выглянула с перфектным (или плюсквамперфектным) значением формы принесли в таком отрывке из "Обломова" Гончарова: "Хозяйка выглянула из двери с предложением посмотреть полотно: принесли продавать".

      Ср. различия в значениях и функциях форм прошедшего времени совершенного вида в стихотворении Кольцова "Лес":

Где ж теперь твоя Мочь зеленая? Почернел ты весь, Затуманился... Одичал, замолк... Только в непогодь Воешь жалобу На безвременье.

Так-то, темный лес, Богатырь Бова! Всю ты жизнь свою Маял битвами. Не осилили Тебя сильные, Так дорезала Осень черная25 .

      Но полностью чисто перфектное значение формы совершенного вида в современном русском языке выступает лишь при наличии подходящих фразеологических и синтаксических условий.

      Проф. С. И. Соболевский, определяя значение и употребление латинского perfectum praesens или perfectum logicum (эта форма "означает состояние, последовавшее за действием как его результат и существующее в настоящее время"), замечает:

      "Всего лучше по-русски передается perfectum praesens в просторечии прошедшим деепричастием в функции сказуемого: Он — выпивши (ср. иные оттенки в он выпил.  — В.  В.). Этим оборотом выражается, что упомянутый субъект в какое-то, ближе не определяемое, прошедшее время выпил вина и в настоящую минуту находится в состоянии опьянения, являющемся последствием этого прошедшего действия. Вообще же, в русском литературном языке perfectum praesens действительного залога переводится прошедшим недлительного вида; причем для ясности часто прибавляются слова уже, теперь, в настоящее время и т. п., или употребляется описание посредством глагола (уже) успел с неопределенной формой. Но для перевода этого типа перфекта страдательного залога в русском языке имеется вполне соответствующая форма, именно причастие прошедшего времени недлительного вида (в функции сказуемого. — В.  В.): Город разрушен (urbs deleta est)" (349).

      Итак, в современном русском языке прошедшее время совершенного вида хранит в себе пережитки давних соотношений форм времени, но приспосабливает их к новой системе видов и времен. В прошедшем времени совершенного вида слились и смешались некогда дифференцированные значения перфекта и аориста (350). Потебня указывал, что основное значение прошедшего сложного (предка современных форм прошедшего времени на -л) сводилось к обозначению качества, активно произведенного самим субъектом. Прошедшее сложное время говорило о том, каков кто есть (351). В отличие от аориста, который обозначал факт прошлого, однажды происшедший или происходивший и "относящийся к цельному, неповторяемому промежутку времени" (352), форма на -л совершенного вида выражала результат произведенного самим предметом действия как уже готовый, данный. "Поэтому в ней легко могло ослабляться значение прошедшего момента действия и выдвигаться значение настоящего времени, к которому относится акт приписывания признака предмету" (353)²⁶ . На этой исторической почве сложились разнообразные значения и оттенки современного употребления формы прошедшего совершенного вида на -л. Тут наблюдается целая гамма переходных оттенков от перфектного значения к аористическому. В некоторых случаях идея результата или состояния, относящегося к настоящему времени, решительно перевешивает мысль об исполнении действия в прошлом. Возникает значение, близкое к перфекту. Например: "Скалы нависли над морем" (т. е. висят); "Щеки у него обвисли" (стали обвислыми и являются обвислыми); но ср. "Щеки обвислы". Ср. "Одеколоны, спирты, у самой истерики, глазки опухли, носик покраснел" (слова Лотохина в пьесе А. Н. Островского "Красавец-мужчина"). Ср. у Достоевского в "Бесах": "Редко я встречала более раскисшую женщину, и вдобавок ноги распухли, и вдобавок добра" (слова В. П. Ставрогиной). Сюда же относится и приведенный выше пример народнопоэтической тавтологии: "Пролегла — лежит дороженька"²⁷ . Ср. у Горького в пьесе "Егор Булычев и другие": "Она — тоже нравная. Захвалена, зазналась [Ксения]".

      Еще ярче этот оттенок значения можно наблюдать в формах прошедшего времени совершенного вида глагола залечь. Применительно к залеганиям горных пород этот глагол в прошедшем времени совершенного вида значит: лежать, быть расположенным: Руда залегла здесь неглубоко. При сопоставлении с формой настоящего времени залегает ярко выступают индивидуальные отличия перфекта (ср.: Слой руды залег очень глубоко и Слой руды залегает очень глубоко). Прошедшее залег близко по значению к форме настоящего времени лежит, но лишено ее оттенка длительности. Между тем вневременное значение непрерывно продолжающегося действия, а также значение интенсивной длительности, свойственные форме залегает, кладут резкую грань между ней и формой залег. Некоторую грамматическую аналогию к выражению оттенков времени в форме залег можно найти лишь в формах, вроде расположен, убран, накрыт и т. п., отнесенных акад. А. А. Шахматовым к перфекту²⁸ . Но между причастными формами типа Письмо отослано и формами прошедшего совершенного вида на -л большая разница: страдательные причастия всегда выражают пассивное состояние как результат действия иного обычно не названного субъекта, а формы на -л имеют перфектное значение состояния как наличного результата действия того же субъекта и полнее всего осуществляют это значение лишь при наличии соответствующих семантико-синтаксических условий и притом особенно ярко в том случае, если они образованы от непереходных глаголов, а также в сочетаниях с неодушевленными субъектами действия. Ср. у Чехова в рассказе "Палата № 6": "В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нем ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы". Итак, чисто перфектные значения преобладают в формах прошедшего времени совершенного вида главным образом при отнесении их к "неодушевленным предметам".

      Еще Ф. Буслаев указывал, что "в древнерусском и народном языке замечательно употребление прошедшего в описании природы там, где теперь употребляем настоящее время". Например: "Кама своим устьем впала в сине море" ("Древние русские стихотворения, собранные Киршею Даниловым"); "Пала в Дон река Красная Девица" ("Книга, глаголемая Большой Чертеж", с. 48); "Близко от Дона вытекала река Царица и потекла к реке к Волге, пала в Волгу против Царицына острова" (там же, с. 52) и др. Буслаев так комментировал это употребление прошедшего времени: "Формы настоящего времени, ныне принятые в географии: идет, течет, впадает, — составляют более отвлеченное понятие, потому что означают постоянно и неизменно пребываемое, т. е. течет всегда, впадает постоянно. Старинные же выражения прошедшего времени указывают на факт, некогда совершившийся" (356)²⁹ . В народных говорах и до сих пор сохраняется такое употребление формы на -л³⁰ .

      В этом употреблении оттенки результативного значения, связанные с настоящим временем, перевешивают значение прошедшего действия. Иногда же оба эти круга значений и оттенков находятся в состоянии равновесия.

      Нередко бывает ощутителен самый момент перелома от прошлого действия к его настоящему результату. Чаще же оба круга смысловых оттенков — и оттенок осуществившегося, прошедшего действия, и оттенок результата в настоящем — одновременно присутствуют в понимании формы. Однако отношение к настоящему состоянию бывает несколько затушевано. Оно вытекает из общего контекста. Идея прошедшего совершенного действия как бы доминирует над выражением результата или состояния в настоящем. Например: "Видите этого толстого человека с бурым лицом и щетиной на голове, — вот, что шапку сгреб в руку да по стенке пробирается и на все стороны озирается, как волк?" (Тургенев, "Гамлет Щигровского уезда")³¹ .

      Сюда примыкают примеры, где значение осуществившегося действия подчеркнуто сопоставлением с прошедшим временем несовершенного вида: "Встречали кого-нибудь? — Встречал, да не встретил" (Островский, "Бесприданница"); "Людмила принялась хохотать, упала в кресло, откинулась на спинку и хохотала, хохотала" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес"); "В этой портерной я обдумывал свою диссертацию и написал первое любовное письмо к Вере. Писал карандашом" (Чехов, "Скучная история")³² .

      Наконец, прошедшее время совершенного вида может выражать осуществившийся факт безотносительно к выражению его результата в настоящем, т. е. может выступать в чисто аористическом значении. Например, в рассказе Горького "Тоска": "Где-то прокричал петух. — Неужели двенадцать уж? — спросил сам себя Тихон Павлович. Прокричал другой петух, третий... и еще и еще. Наконец, где-то за стеной во всю мочь гаркнул Рыжий, из птичника ему ответил Черный, и весь птичник всполошился, громко возвещая полночь".

      Понятно, что в этом беглом очерке значений и употреблений формы прошедшего времени совершенного вида на -л не исчерпаны все ее синтаксические функции (так же, впрочем, как и значения формы прошедшего времени несовершенного вида).

      Еще К. Бругман, за ним Шталь, а в последнее время А. Белич подчеркивали необходимость разграничения прямого и непрямого ("индикативного" и "релятивного", по Беличу) употребления форм времени (361). В прямом, или индикативном, употреблении "всякое действие определяется по отношению к настоящему", в релятивном — по отношению к тому временному плану (прошедшему или реже — будущему), который сделан основным фоном временных соотношений. Например, в "Египетских ночах" А. С. Пушкина: "Чарский был один из коренных жителей Петербурга. Ему не было еще тридцати лет; он не был женат; служба не обременяла его. Покойный дядя его, бывший вице-губернатором в хорошее время, оставил ему порядочное имение".

      В этом контексте форма прошедшего времени совершенного вида означает "осуществление своего значения в то прошлое время, о котором говорится" (вне всякого отношения к настоящему моменту, т. е. моменту речи). Естественно, что в таком релятивном употреблении форма прошедшего времени совершенного вида с перфектным значением получает значение плюсквамперфекта, обозначая наличный в прошлом результат в отношении к совершившемуся или протекавшему позже действию (ср. "Я упал: пуля пробила мне ногу"). Например, в "Пиковой даме" Пушкина: "Он стал думать об отставке и путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны. Случай избавил его от хлопот.

      В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского... Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и веселость приобрели уважение публики. Он приехал в Петербург. Молодежь к нему нахлынула..."

      Релятивное, относительное употребление форм прошедшего времени соприкасается, а иногда пересекается и даже сливается с соотносительным их употреблением для выражения одновременности, предшествования или последовательности по отношению к другой глагольной форме времени в составе сложного синтаксического целого (особенно разнообразно — в конструкциях с союзами времени, причины и условия). Но детальное изучение всех этих синтаксических употреблений форм времени далеко выходит за рамки грамматического учения о слове и его формах; оно относится к синтаксису.

ФОРМЫ БУДУЩЕГО И НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ

      Сложной системе прошедших времен в русском языке противостоит система будущего-настоящего времени с очень разнообразными и субъективно изменчивыми, подвижными значениями и оттенками.

§ 52. Описательная ("аналитическая") форма
будущего времени несовершенного вида

      Описательная форма будущего времени несовершенного вида, состоящая из буду + инфинитив (буду учиться, будешь вести себя хорошо и т. п.), обозначает течение действия в плане будущего, отрешенном от настоящего (ср., например: сейчас буду одеваться, т. е. еще не начинал, и я сейчас оденусь, т. е. буду одетым). В описательной форме будущего времени течение действия целиком относится к области будущего. Прямая противопоставленность этой формы будущего времени настоящему очевидна. В русском языке не укрепилось и не развилось других аналитических форм будущего времени. Правда, и в буду говорить форма буду обнаруживает некоторую синтаксическую самостоятельность (например, в предложении Завтра я буду публично говорить об этом наречие завтра относится непосредственно к буду, а публично — к говорить). В диалогической речи буду может быть употреблено эллиптически и без инфинитива. Например: Будешь хорошо учиться? — Буду. Ср. "Ну, не буду, не буду" — торопливо произнесла Акулина" (Тургенев, "Записки охотника"). Кроме того, в морфологическом составе формы буду легко отделить основу и окончание настоящего времени (-у). Тем не менее буду не присоединяет никаких дополнительных лексических значений к сочетающемуся с ней инфинитиву, кроме значения будущего времени. Поэтому в буду читать нельзя видеть свободного сочетания двух слов или двух форм. Это одна сложная (аналитическая) форма будущего времени глагола читать, это целостное грамматическое единство.

      Между тем в таких словосочетаниях, как начну говорить, стану говорить, раздельность и относительная самостоятельность составных элементов гораздо заметнее: оттенки приступа к действию, начала его течения или перехода в осуществление, выражаемые формами начну и стану, потенциально отделяются от обозначения самого действия в форме инфинитива. Ср. у Тургенева в "Фаусте": "Я не стану жаловаться. Жалобы, раздражая, утоляют печаль, но не мою. Стану рассказывать". Ср.: завтра начну работу и завтра начну работать.

      Грамматическая целостность описательной формы будущего времени ярко обнаруживается в таких примерах: "Боюсь зависти: ваше счастье будет для меня зеркалом, где я все буду видеть свою горькую и убитую жизнь" (Гончаров, "Обломов"); "Да не я одна убиваться буду; убивайся же и ты до конца дней" (Тургенев, "Бежин луг"); "Что ж, будете портер пить?.. — А пожалуй, выпью" (Л. Толстой, "Севастополь в августе 1855 года").

      В форме будущего времени несовершенного вида значение собственно будущего времени лишь в редких случаях (при наличии особой модальной окраски) бывает несколько завуалировано оттенком неопределенной длительности (впрочем, тоже простирающейся в план будущего). Например: "Так уж я буду на вас надеяться (Сологуб, "Мелкий бес"); "Ну, возьми свои три с половиной, что с тобой будешь делать?) (Тургенев, "Контора").

§ 53. Форма настоящего времени несовершенного вида и ее функции

      Менее устойчива и однообразна смысловая структура форм настоящего времени несовершенного вида (делаю) и настоящего-будущего времени совершенного вида (сделаю).

      Грамматическое различие между формами делаю и сделаю на фоне видовых соотношений осознается как различие между данным, т. е. существующим, действием, которое мыслится безотносительно к его пределу или результату (делаю), и тем же действием, но ограниченным мыслью о его предстоящем пределе или результате (сделаю). Значение будущего времени развивается из представления об ожидаемом результате. Это значение, естественно, становится основным грамматическим значением формы настоящего-будущего времени совершенного вида (362). Между тем форма делаю, собственно, обозначает независимую от ограничений вида и времени данность действия, его свойственность лицу или предмету, его сочетаемость с субъектом. Обозначение действия, осуществляющегося вне ограничений времени при всяких вообще условиях, обычно постепенно, и вследствие этого как бы присущего, свойственного субъекту, и следует считать основным грамматическим значением формы настоящего времени несовершенного вида. Например: Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет; Науки юношей питают; Судьба играет человеком, "Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы?" (Островский, "Гроза") и т. п.

      Совпадение действия с моментом речи — лишь разновидность, оттенок этого общего значения, возникающий при ограничении временной перспективы действия. (Ср. "Погода очаровательная, птички поют, живем мы в мире и согласии, — чего нам еще?" (Чехов, "Дядя Ваня").) Но значение вневременности, заложенное в формах настоящего времени несовершенного вида, лексически ограничено. Оно проявляется не у всех глаголов. Это ярко обнаруживается при сопоставлении, например, двух рядов глаголов движения. Одни (неопределенно-моторные) обозначают движение как свойство или как неопределенно повторяющееся, совершающееся в разное время, в разных направлениях действие (например: ходить, летать, бегать, катать, бродить, плавать и т. п.). В этих глаголах формы настоящего времени выражают вневременную данность действия (ср.: Птица летает; Рыба плавает). Они обычно обозначают действие как постоянное, не ограниченное временем свойство (однако ср.: Вон рыбка плавает). Но другие глаголы ("определенно-моторные", по терминологии Шахматова), обозначающие непрерывное и прямолинейное движение, обычно сочетают с формой настоящего времени представление о настоящем или будущем действии, направленном к пределу, о действии, двигающемся, так сказать, по прямой линии к конечному пункту. Ср.: "В реке бежит гремучий вал"; "И туман, и непогоды осень поздняя несет..."; "Кто к нам идет?"

      Но ср. при отрицании не, например, в "Станционном смотрителе" Пушкина: "Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут,  — а виноват смотритель".

      У этих глаголов формы настоящего времени выражают и будущее время (Я еду через два дня в командировку). В этом случае ограничение перспективы времени вытекает из противопоставления действия единичного и определенного действию составному, неопределенному и продолжительному.

      При отсутствии таких ограничительных признаков в лексическом значении глагола или в контексте, в ситуации высказывания форма настоящего времени несовершенного вида обозначает сочетание или сочетаемость действия с субъектом вне отнесения его к какому-нибудь плану времени (ср.: "Старость ходит осторожно и подозрительно глядит").

      Значение вневременности становится источником и основою употребления формы настоящего времени несовершенного вида в переносных значениях. Значение вневременности, конечно, ближе всего к настоящему времени, которое также включает в себя и элементы прошлого, и зародыши будущего (363). При изображении конкретного, единичного действия значение вневременности метонимически сливается с представлением о настоящем времени. Кроме того, уже грамматическая соотносительность формы делаю с формами прошедшего времени я делал и с формами будущего буду делать побуждает нас эту вневременность понимать только как расширенное настоящее время. Таким образом, в форме настоящего времени диалектически совмещается объективное значение вневременности с субъективным значением настоящего времени. Ср. Человек дышит легкими, а рыба — жабрами. И:

Теперь вольнее всякий дышит
И не торопится вписаться в полк шутов.

(Грибоедов, "Горе от ума")

      При совпадении действия с моментом речи в форме настоящего времени могут выступать оттенки начинания, попытки или усилия осуществить действие. Например: "Глаза горят (= начинают гореть. — В.  В.) ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше" (Л. Толстой, "Севастополь в декабре 1854 года").

      Кроме того, в момент представления, совпадающий с моментом речи, может субъективно реализоваться или показаться осуществляющимся и будущее действие. Форма настоящего времени в этом случае выражает готовность действия совершиться или потенциальное наличие ближайшего будущего действия. Эти оттенки значения формы настоящего времени возникают на основе субъективного представления будущего действия как уже осуществляющегося, реализующегося в сознании субъекта. (Ср. в "Чайке" Чехова слова Нины: "Борис Александрович, я решила бесповоротно. Жребий брошен, я поступаю на сцену. Завтра меня уже не будет здесь. Я ухожу от отца, покидаю все, начинаю новую жизнь... Я уезжаю, как и вы... в Москву"). Эти оттенки значения свойственны главным образом формам настоящего времени тех глаголов, основы которых не обозначают интенсивной повторяемости действия. Таковы некратные, в особенности моторно-определенные, глаголы иду, везу, отправляюсь, еду, гуляю и т. п. Например: "Я завтра целый день занимаюсь"; "Да, это верно, она бежит с ним, но что мне делать? — думала Соня" (Л. Толстой, "Война и мир"); "Мне Москва снится каждую ночь, я совсем как помешанная... Мы переезжаем туда в июне, а до июня осталось еще..." (Чехов, "Три сестры").

      Форма настоящего времени несовершенного вида при субъективном смещении перспективы времени может быть применена и к плану прошлого (praesens historicum)³³ . Тогда она служит для изображения прошедших фактов как бы совершающимися в момент речи перед глазами слушателя или читателя. Такое употребление возможно лишь в широком контексте, когда в изложении уже ясно обозначился план прошлого. В этом случае форма настоящего времени выражает соотносительность с временем какого-либо события или процесса, которые произошли до момента речи в прошлом. Например: "Сидел я тогда дома, были сумерки, и только что хотел выходить, оделся, причесался, платок надушил, фуражку взял, как вдруг отворяется дверь и — предо мною, у меня на квартире, Катерина Ивановна" (Достоевский, "Братья Карамазовы"); "Сестры к ней нагнулись, спрашивают: "Что с тобою?" (Тургенев, "Уездный лекарь").

      Кроме того, форма настоящего времени в сочетании с модальной частицей бывало употребляется для обозначения повторяемости действия в давнем прошлом.

§ 54. Форма настоящего-будущего времени совершенного вида и ее значения

      Значение предела, результата, свойственное формам совершенного вида, противоречит представлению о настоящем времени. А. А. Потебня так писал об этом: "...грамматическое время есть отношение действия или состояния ко мгновению речи и (так как мысль сознается мыслящими первоначально только в форме речи) сознательной мысли о них. Действие, занимающее одно неделимое мгновение или и более продолжительное, но оконченное (т. е. представляемое в пределе или результате. — В.  В.), не может быть современным акту сознания этого действия. Удар грома поразил мой слух, вошел в мою мысль, но, когда я даю себе отчет в этом, этого удара уже не слышно, и мне остается сказать: гром грянул, или, если ожидается другой удар, — грянет. Я могу употребить настоящее время лишь в тех случаях, когда действие представляется настолько продолжительным, что, начавшись до минуты сознания, не прекращается и в течение самого акта речи и сознания: дождь идет (т. е. теперь, когда я думаю об этом). Сказанным объясняется, почему появление видов и, в частности глаголов кратчайшего действия, повлекло за собою потерю значения настоящего в этих глаголах" (366). Основным грамматическим значением формы настоящего времени у глаголов совершенного вида становится значение будущего времени (поживем — увидим)³⁴ . В русских грамматиках эта форма так и называется формой будущего времени.

      В отличие от описательной формы будущего времени несовершенного вида форма будущего времени совершенного вида не противопоставляет будущего действия плану настоящего. Выражаемое ею действие как бы исходит из настоящего времени, простираясь в будущее в завершительных моментах процесса, в его результате, между тем как начало действия может относиться и к настоящему времени.

      Эта тесная связь будущего совершенного с настоящим обнаруживается при сочетании этих форм в цепи глаголов, изображающих настоящее. Например: "Живем в одном городе, почти рядом, а увидишься раз в неделю" (Островский, "Гроза"); "Осторожен он, сору из избы не выносит, ни о ком дурного словечка не скажет" (Тургенев, "Лебедянь"). Тут легко заметить оттенок результативности привычного действия, отличающий формы будущего времени. В формах будущего времени совершенного вида выражены действия, достигающие предела или недлительные, хотя и вмещенные в план настоящего. Эти формы отмечают короткие эпизоды, осуществляющиеся на фоне длящихся действий. Форма будущего времени, если она заключает фразу, составленную из группы форм настоящего времени, указывает на край этой цепи, на ее предел.

      "Она любит теперь, как вышивает по канве: тихо, лениво выходит узор, она еще ленивее развертывает его, любуется, потом положит и забудет" (Гончаров, "Обломов").

      Особенно рельефно значение результата, достижения цели, связанное с представлением о будущем времени совершенного вида, выступает в этой форме на фоне непосредственного сопоставления ее с формой настоящего времени несовершенного вида того же глагола: "Мне никогда не спится... Я засыпаю, сам не знаю отчего; лежу, лежу да и засну" (Тургенев, "Гамлет Щигровского уезда"); "Мы во Франции с утра до вечера говорим... говорим да говорим, а иногда что-нибудь и скажем" (Салтыков-Щедрин, "За рубежом").

      Наличие отрицания дает этой форме возможность стереть грани между настоящим и будущим. Ср.: [Днепр] "не зашелохнет, не прогремит" (Гоголь); "Тишина, не шевельнется ни один лист" (Чехов, "Скучная история").

      Когда отрицается ожидаемый результат или предел, форма будущего обращена к настоящему. Является мысль, что в настоящее время нет возможности или способности осуществить действие.

      При этом оттенке потенциальности действия, при модальном подчеркивании мыслимости или немыслимости результата форма будущего времени (обычно тоже с отрицанием) распространяется и на настоящее время. Например: вас и не узнаешь; не придумаю, как выйти из этого положения; "Словечка в простоте не скажет — все с ужимкой" (Грибоедов); ничего не поделаешь; ничего не попишешь; всего не перескажешь; ума не приложу, в толк не возьму и т. п. Ср. также в вопросе с оттенком отрицательной модальности: "Известное дело — пьяный человек! Что от него узнаешь? Либо пропил, либо потерял" (Салтыков-Щедрин, "Губернские очерки").

      Разнообразные оттенки предположительности, неопределенности также содействуют осознанию в форме будущего времени совершенного вида указаний на наличное настоящее. Например: "А кто ж такая будете? — спросила Татьяна" (Тургенев, "Новь"); "До меня верст пять будет" (Тургенев, "Хорь и Калиныч"); "Чай, у вашей барыни дворни много? — Нет... человек, пожалуй что, полтораста набежит" (Тургенев, "Контора"); "Проезжаем мы через нашу деревню, лет тому будет — как бы вам сказать, не солгать — лет пятнадцать" (Тургенев, "Ермолай и мельничиха").

      Тут выделяются еще экспрессивные оттенки вежливости или приблизительности (367).

      Отпечаток субъективной экспрессии лежит и на употреблении формы будущего времени совершенного вида для выражения решительной, категорической готовности субъекта к действию, воли к действию, для выражения привычности действия или, напротив, отказа от действия, сознания неспособности к действию или невозможности действия. Например: "Вы всегда испортите! — перебил его с досадою старший, — вы только мешаете мне" (Л. Толстой, "Севастополь в августе 1855 года"); "А в нашем городе сейчас из всего сделают преступление" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес").

      Сочетание значения настоящего времени со значениями совершенного вида приводит к значению непосредственно предстоящего действия. В таких случаях форма будущего времени обозначает действие, наступление или исполнение которого совпадает с моментом речи. Ведь будущее иногда наступает так быстро, что осуществление результата действия может совпасть с самим моментом речи. Таковы, например, формы будущего времени в разговорных выражениях: А я вам скажу, что...; я позволю себе сказать, что...; доложу вам; попрошу вас; не пожелаете ли; не будет ли угодно и т. п. (368)

      "Я тебе всю правду скажу, Миша. У нас ни у кого денег нет" (Л. Толстой, "Севастополь в августе 1855 года"); "Вы меня интригуете, хотя скажу откровенно, я мало верю в возможность скандала в нашей гимназии" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес").

      Кроме того, форма будущего времени совершенного вида может применяться для обозначения обычного, постоянного результата вне всяких временных ограничений. Например: Как аукнется, так и откликнется; Прошлого не воротишь; "Старый человек на ветер слова не скажет" (Островский, "Гроза"); "И уж это всегда убьют того, кто напрашивается" (Л. Толстой, "Севастопольские рассказы").

      Идея постоянного результата соприкасается со значением непрерывной повторяемости. При наличии такого оттенка форма будущего времени совершенного вида может обозначать, что время совершения процесса безотносительно к моменту речи. Отсюда развивается значение быстро сменяющегося и повторяющегося действия на грани настоящего и прошедшего времени. Например:

Заглянет в облако любое,
Его так пышно озарит —
И вот уж перешла в другое.

(Пушкин)

"Ляжет на постель, зароет голову в подушку и лежит долго, молча и неподвижно, а потом, как поднимет голову, видно лицо его красное, как будто он плакал, но глаза сухие"; "Быстрые перемены в лице — то оно как будто завянет, то вдруг оживится и осветится" (Островский, "Невольницы").

      То же употребление форм будущего времени совершенного вида в значении быстролетных и как бы повторяющихся действий на линии настоящего находим в таких стихах Лермонтова:

...и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы. То остановится — глядит, И влажный взор ее блестит

Из-под завистливой ресницы; То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка; И улыбается она, Веселья детского полна.

      Проф. Г. К. Ульянов заметил, что формы будущего времени совершенного вида могут "обозначать наступление сочетания признака с субъектом без отношения к какому-либо субъективному моменту времени" (369). Например:"Этот человек раз в год правду скажет" (Даль, "Пословицы русского народа"). Особенно часто такое употребление формы будущего времени в сочетании с наречиями порой, изредка.

      Кроме того, форма будущего времени совершенного вида (1-го л. мн. ч.) служит для выражения категорического желания, требования, намерения или приглашения (ср.: ну, плывем и ну, поплывем; ср.: бросаем курить и бросим курить и т. п.).

      В глаголах типа идти, ехать и т. п. (моторно-определенных) различие между формами несовершенного и совершенного вида в этом употреблении минимально. Например, в "Севастопольских рассказах" Л. Толстого: "Так бери же свои вещи и едем сейчас, — сказал старший. — Прекрасно, сейчас и поедем,  — сказал младший" (370).

      Формы 2-го лица единственного и множественного числа будущего времени также употребляются для выражения приказания, не допускающего ни возражений, ни отказа. Например: К шести часам ты вернешься домой.

      Таким образом, синтаксическое употребление форм будущего времени совершенного вида отличается разнообразием модальных оттенков. Вместе с тем формы будущего времени — при соответствующих синтаксических условиях — способны выражать значения не только настоящего, но и прошедшего действия.

      Перенос формы будущего времени в план прошлого синтаксически ограничен.

      В этом переносном употреблении она выражает два основных значения:

      1. Значение повторяемости в прошлом каких-нибудь действий, представляемых в их осуществлении, в их пределе или результате. Это употребление выступает в таких синтагмах, "которые по своим значениям или взаимно предполагают друг друга, или же одна из них предполагает другую" (371). Например: "Все было тихо, волна не подымется, листок не шелохнет" (К. Аксаков); "Они посидели обнявшись, потом опять заплясали. И так несколько раз повторялось: то попляшут, то отдохнут под грушей" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес"); "Кругом не слышалось почти никакого шума. Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной... Одни огоньки тихонько потрескивали" (Тургенев, "Бежин луг"); "Стал он и поворовывать: отец жалованье получит — первым делом в кабак, целовальника с наступающим первым числом поздравить. Воротится домой пьянее вина, повалится на лавку, да так и дрыхнет; а Порфирка, между тем, подкрадется, все карманы обшарит, да и в чулан, в тряпочку и схоронит" (Салтыков-Щедрин, "Губернские очерки").

      Ср. у С. Т. Аксакова: "Хотя иногда набежит туча с грозой... и крупным дождем, которым забьет ваши поплавки под траву, в шумные брызги и пузыри изрубит гладкую поверхность воды, возмутит ее, если она не глубока, так изменит положение места, что вы сами его не узнаете. Но туча пронеслась, влажная парная теплота разливается в воздухе... все приходит в порядок".

      Особенно часто встречается такое употребление там, где речь идет о возможном или обычном. Например: "Он то войдет, то выйдет из комнаты (такой был непоседа)".

      Замечательны суждения И. В. Киреевского об этом значении формы будущего времени русского глагола в письме К. С. Аксакову по поводу его книги "О русских глаголах" (372). Киреевский выдвигает как своеобразную особенность русского глагола употребление формы будущего "самостоятельного".

      "Если вы несколько раз подходили к двери, то можете сказать: "Вчерашний день я несколько раз подойду к его двери, постучусь, и он отворит мне". Следовательно, здесь будущие времена относятся не к вчерашнему дню, а к несколько раз, т. е. к понятию о повторявшемся действии... Если бы это было не ряд действий или, по крайней мере, не два действия, взаимно относящиеся одно к другому, а только одно действие, то хотя бы оно и повторялось несколько раз, но вы не могли бы выразить его формою будущего, когда оно совершалось в прошедшем. Вы не можете сказать: "Бывало, я пойду к его двери", и этим кончить. Вам непременно надобно прибавить другой глагол, с которым глагол подойду будет взаимно относиться: я подойду, он отворит и тому подобное. Следовательно, такого рода будущие зависят не от словечка бывало, так же как они не относятся ко времени, о котором идет речь, но выражают только порядок, в котором одно действие относится к другому. Птица полетит, я выстрелю — это может относиться ко всем временам. Такое будущее можно назвать будущим самостоятельным" (373). А. А. Потебня так характеризовал "внутреннюю" форму будущего совершенного в значении прошедшего: "Изображая действия, обычные в прошедшем, посредством будущего, человек становится на точку ожидания будущего подобного случая" (374).

      2. По-видимому, в непосредственной связи с этим значением находится употребление формы будущего времени совершенного вида в соотносительных предложениях для выражения того, что "одно сочетание признака с субъектом наступает всякий раз, как существует или наступает другое сочетание признака с субъектом" (375) (например, в былине: "Начал татар поколачивать: махнет рукой — улица, отмахнет назад — переулочек"). В сущности, здесь сама форма будущего времени не означает прошедшего действия. Это значение возникает в тех случаях, когда план прошлого времени указан в предшествующей фразе, дан контекстом.

      Это прекрасно показано А. А. Потебней в 4-м томе "Из записок по русской грамматике". А. А. Потебня доказывает, что форма будущего совершенного в сложных конструкциях этого рода обозначает предшествование во времени (376). Такое употребление более экспрессивно и чаще встречается в разговорной речи. "Живее сказать: "пнет ногой — изломал", чем "пнул ногой — изломал". Поэтому-то последние обороты более обыкновенны в книжном языке, чем первые". "Большая самостоятельность предшествующих предложений с прошедшим совершенным соответствует большей медленности движения мысли, большему спокойствию изложения..." (377)

      Понятно, что такое употребление будущего совершенного может относиться не только к плану прошедшего, но и к планам объективно-будущего и настоящего. Все дело — в контексте, в связи и соотношении синтагм. А. А. Потебня пишет: "Если по-русски скажем: "Тогда махнет булавою и убьет кузнеца" или "Как услышит об этом, станет ему жаль", то выражения эти необходимо будут отнесены к будущему объективному, если только особым словом (было, бывало) не будет обозначена их обычность в прошедшем. Есть только одно средство придать будущим махнет, услышит смысл прошедшего объективного: это поставить в последующих предложениях другое время; махнет — и убил, услышит — и стало ему жаль" (378).

      В сущности, об этом же позднее писал Л. П. Размусен. По его наблюдениям, русское настоящее-будущее время совершенного вида нередко "принимает на себя как будто значение действия, предшествующего каждому проявлению другого неоднократно совершающегося действия, именно в придаточных предложениях после союзов, означающих время, в условных и в неопределенных уступительных придаточных предложениях" (379). Например: Когда хлор улетучится, я наливаю раствор в банку.

      Форма будущего времени в этих случаях обозначает не объективно-будущее, а относительное время действия, предшествующего другому и его обусловливающего, или время действия, с наступлением которого связано другое действие. Например: "Чуть услышит что-нибудь новое или тревожное, — и уже лоб его наморщивается" (Сологуб, "Мелкий бес"); "Все может, что захочет" (там же); "Известно, так городят, зря, что в голову придет" (Островский, "Гроза"); "Она бедная вдова, живет только тем, что с дома получит" (Гончаров, "Обломов")³⁵ .

      Отсюда один шаг до такого же употребления формы будущего времени — соотносительно с прошедшим временем (381). Например: "И садился писать — доносы на всех, кого только вспомнит" (Сологуб, "Мелкий бес"); "Казаки вламывались в квартиры, брали все, что приглянется" (Вересаев).

      3. В другом контексте будущее совершенное выражает значение внезапного, стремительного наступления в прошлом какого-нибудь быстрого, мгновенного действия. "А больная ко мне лицом лежит, и руки разметала, бедняжка. Я подошел... Как она вдруг раскроет глаза и уставится на меня" (Тургенев, "Уездный лекарь"). Ср.: "Она посмотрела на меня — да как возьмет меня вдруг за руку" (там же); "Я было струсил, а Матрена-то как ударит вожжами, да как помчится прямо на возок" (Тургенев, "Петр Петрович Каратаев"); "Герасим глядел, глядел да как засмеется вдруг" (Тургенев, "Муму"); "И как порскал — так стон в лесу, бывало, и стоит... А то вдруг заупрямится, слезет с коня и ляжет" (Тургенев, "Однодворец Овсяников").

      В этом случае говорящее лицо как будто переносится в прошедший момент, "не теряя, однако, сознания того, что оно там находится только в воображении..." (382).

      Все эти значения формы будущего времени возникают только в сложных предложениях. Их приходится рассматривать как проявление относительности форм времени русского глагола. Употребление форм будущего времени "для утверждения о фактах прошедшего времени" находится в связи с тем, что формы настоящего-будущего времени совершенного вида могли "обозначать наступление сочетания признака с субъектом без отношения к какому-либо субъективному моменту времени" (383).

§ 55. Связь категории времени с категорией наклонения

      Система форм времени современного русского глагола — при тесной связи ее с видовыми различиями и даже при глубокой зависимости от них — обнаруживает довольно ясные следы былого богатства глагольных форм времени в русском языке. Кроме того, бросается в глаза разнообразие модальных оттенков, связанных с формами времени (особенно с формами настоящего и будущего времени). Это разнообразие смысловых оттенков, связанных с формами времени, особенно настоящего и будущего, вызвало гипотезу, что в русском глаголе нет определенных значений и определенных форм времени. "Неопределенность" функций настоящего времени, по мнению Н. П. Некрасова, стерла границы и между формами прошедшего и будущего времени: "Стало быть, все понятие о времени сосредоточивается около одной настоящей минуты: она представляет границу или рубеж, по одну сторону которого есть только прошедшее, по другую — только будущее; и потому настоящую минуту можно считать встречею прошедшего с будущим. Но так как встреча эта беспрерывна, то между будущим и прошедшим существует постоянная смена: каждый момент будущего времени становится последовательно один за другим моментом прошедшего. Таким образом, настоящий момент в строгом смысле не существует, он является условным... Отвергнув же действительность настоящего момента, мы вместе с тем отказываемся и от того, что служит основанием для представления прошедшего и будущего момента" (384).

      Все предшествующее изложение должно убедить, что эти рассуждения несостоятельны. Система форм времени органически связана с формами наклонений.

6. КАТЕГОРИЯ НАКЛОНЕНИЯ

§ 56. Определение категории наклонения.
Грамматическая терминология, относящаяся к учению о наклонении глагола

      Категория наклонения отражает точку зрения говорящего на характер связи действия с действующим лицом или предметом. Она выражает оценку реальности связи между действием и его субъектом с точки зрения говорящего лица или волю говорящего к осуществлению или отрицанию этой связи. Таким образом, категория наклонения — это грамматическая категория в системе глагола, определяющая модальность действия, т. е. обозначающая отношение действия к действительности, устанавливаемое говорящим лицом.

      Учение о наклонении русская грамматика восприняла из античной, греко-латинской традиции, которой она обязана и самым термином наклонение (греч. enklisis, лат. inclinatio) (385). В течение XVI — XVII вв. у нас установилась та славянская терминология, которая характерна и для современной русской грамматической теории наклонения. Наклонение — термин Мелетия Смотрицкого(1619)³⁶ . Названия наклонений — изъявительное (уже у Л. Зизания в грамматике 1596 г.), повелительное, желательное — сложились еще раньше. Мелетий Смотрицкий ввел еще сослагательное наклонение (conjunctivus). К наклонениям относился и инфинитив, прозванный Л. Зизанием неопределенным образом, а М. Смотрицким — неопределенным наклонением. Забракованное Ломоносовым желательное наклонение почти не упоминается в последующих грамматиках до К. С. Аксакова и Ф. И. Буслаева. В последнее время акад. А. А. Шахматов реставрирует и обновляет термин желательное наклонение. Под влиянием грамматик западноевропейских языков, преимущественно французского, в русских грамматиках с конца XVIII в. появляется и условное наклонение (conditionnel).

§ 57. Грамматическая теория наклонений и формально-логическое учение
о модальности суждения

      Количество, состав наклонений и взаимоотношение между ними определялись в разных грамматиках по-разному.

      До 20 — 30-х годов XIX в. в русских грамматиках господствовало учение о трех наклонениях — изъявительном, повелительном и неопределенном. Формы сослагательного наклонения как составные, аналитические считались синтаксическими формами словосочетания. Неопределенное наклонение тоже стало в 30-х годах обособляться от изъявительного и повелительного наклонений как "прямая форма глагола", соответствующая именительному падежу имен существительных (ср. "Практическую русскую грамматику" Н. И. Греча).

      На то, что неопределенная форма не относится к наклонениям, указывалось уже древними греческими грамматистами, например Херобском, который инфинитив не называет наклонением, а просто неопределенною формой, потому что она не определяет ни лица, ни числа (между тем как термин наклонение (enklisiso) означал собственно изменение по лицам и числам) (387).

      Грамматические взгляды на категорию наклонения в начале XIX в. подверглись сильному влиянию учения формальной логики о модальности суждения. Здесь различались три категории модальности (возможность — невозможность, бытие — небытие, необходимость — случайность). В соответствии с этим в русской грамматике XIX в. укрепилось учение о трех наклонениях — изъявительном, повелительном и сослагательном — в зависимости от трех форм суждений (ассерторическое, аподиктическое и проблематическое суждения). Академик И. И. Давыдов в "Опыте общесравнительной грамматики русского языка" открыто сопоставлял эти наклонения с категориями модальности в учении Канта:

      "1. Изъявительное (judicium assertoricum) для показания действия независимого и действительно совершающегося...

      2. Повелительное (judicium apodicticum) для выражения воли независимой и непосредственной, прямой...

      3. Сослагательное (judicium problematicum) для выражения действия предполагаемого и только возможного..."

      Учение о трех наклонениях прочно вошло в обиход современной русской традиционной грамматики³⁷ , но его первоначальное логическое, философское обоснование уже давно забыто.

§ 58. Абстрактно-морфологические теории наклонения
в русской грамматике XIX в. и их крушение

      С половины XIX в. в связи со стремлением построить русскую национальную грамматику, свободную от рабского подражания западноевропейским образцам, намечаются и иные, более оригинальные взгляды на категорию наклонения. Так, К. С. Аксаков в критическом разборе "Исторической грамматики" Ф. И. Буслаева высказывается за необходимость различения морфологических и синтаксических наклонений. Он относит условное наклонение (с частицами бы и было) к числу синтаксических (389). Среди морфологических наклонений К. С. Аксаков различает два основных: изъявительное и повелительное. "Если уже признавать сослагательное и желательное, то они суть не что иное, как оттенки к собственно-повелительному и вместе с ним составляют три вида одного и того же наклонения (разрядка наша. — В.  В.)" (390). Эта теория, в сущности, была углублением и развитием той чисто морфологической теории наклонения, которая раньше всего нашла выражение в грамматиках ломоносовской школы, а затем в грамматике Востокова и особенно в грамматике Н. И. Греча. Н. И. Греч учил, что в русском языке два основных наклонения — изъявительное и повелительное (сослагательное наклонение — составная, аналитическая форма, форма словосочетания). По словам Греча, отношение глагола к "действующему предмету речи" может быть или повествовательным (это выражается изъявительным наклонением), или повелительным. Соответственно античной грамматической традиции, формы наклонения глагола сопоставляются с формами склонения имени. Н. И. Греч противополагает изъявительному и повелительному наклонениям как "косвенным формам глагола" "неопределенное наклонение" как "прямую форму глагола", как глагольный "номинатив" (391).

      Следующий шаг по пути критики заимствованных учений о наклонениях русского глагола был сделан проф. Н. П. Некрасовым в книге "О значении форм русского глагола" (Спб., 1865). Исходя из морфологической точки зрения. Некрасов доказывает отсутствие форм наклонения у русского глагола. "По форме нет возможности делить изменения русского глагола на наклонения, по смыслу же и того менее" (392). По мнению Н. П. Некрасова, "вместо всех возможных наклонений" в русском глаголе выступают две основные формы глагола: существительная (инфинитив) и личная (спрягаемые личные формы глагола). "Существительная форма русского глагола соответствует неопределенному наклонению в других языках, а форма личная — наклонениям: изъявительному (indicatif), условному (conditionnel), сослагательному (subjonctif) и повелительному (imperatif) (393). Две основные формы русского глагола, по словам Некрасова, "дробятся в употреблении на множество частных значений, зависящих от смысла и тона целой речи. Для этих последних русский язык не признал за нужное создать особенные формы, а потому и мы не вправе навязывать ему, по примеру других языков, формы разных наклонений и возводить частные случаи употребления на степень общих типических форм русского глагола" (394). Итак, Н. П. Некрасов отрицает самостоятельные, морфологически отстоявшиеся формы наклонений в русском языке. Он подчеркивает разнообразие модальных значений русского глагола в речи, в разных синтаксических условиях и конструкциях, соответствующее формам наклонений в западноевропейских языках³⁸ .

§ 59. Мысли об аналитических и синтетических формах русских наклонений
в русских грамматиках второй половины XIX в.

      Взгляды проф. Н. П. Некрасова на категорию наклонения не нашли себе сторонников. Но передовым грамматистам второй половины XIX и начала XX в. стала ясна неудовлетворительность старого учения о наклонениях русского глагола.

      Описательные, аналитические формы наклонений нуждались в тщательном изучении. При господстве морфологической точки зрения не учитывались синтаксические особенности в употреблении наклонений. В этом смысле К. С. Аксаков и даже Н. П. Некрасов были правы, подчеркивая многообразие "синтаксических наклонений" в русском языке — при бедности (или даже, как пытался доказать Некрасов, при отсутствии) особых синтетических форм глагола для выражения модальности действия.

      В русской грамматике с конца XIX в. был единодушно вычеркнут из списка наклонений инфинитив. Кроме того, было отмечено, что так называемое "изъявительное наклонение" собственно не наклонение, оно — "мнимое наклонение", или, вернее, "нулевая категория" наклонения (А. М. Пешковский). Проф. Овсянико-Куликовский писал в своем "Синтаксисе": "Так называемое "изъявительное" не есть наклонение, потому что не выражает ничего, что должно выражаться наклонениями. Его можно определить как мнимое наклонение. Что же касается инфинитива, то... оно (т. е. он. — В.  В.) отнюдь не может быть понимаемо, как особое наклонение. Оно... может выступать в роли то повелительного, то сослагательного, и тогда оно — наклонение, только не особое, а именно либо повелительное, либо сослагательное" (395). Большинство грамматистов признавало, что аналитически выражаемых "оттенков или модальностей того, как лицо говорящее относится к высказываемому им, чрезвычайно много, особенно в эмоциональной речи". На основе различения этих модальностей и должно бы строиться учение о разных типах предложений.

      Но эти оттенки модальностей почти еще не подвергались синтаксическому исследованию. Лишь А. А. Потебня и А. А. Шахматов пытались глубже вникнуть в аналитико-синтетический строй наклонений русского глагола и вывести русскую грамматику в этом направлении на новую дорогу.

§ 60. Конструктивная система наклонений в грамматической теории
акад. А. А. Шахматова

      Акад. А. А. Шахматов находил в современном русском языке шесть (в сущности, семь) наклонений, выражающих сложные и разнообразные значения:

      1. Изъявительное наклонение. С формами этого наклонения в русском языке сливаются отрицательное наклонение (ср. в английском языке), а также восклицательное и вопросительное наклонения (ср. в английском языке), которые отмечаются лишь синтаксическими и интонационными средствами.

      2. Повелительное наклонение.

      3. Морфологически определяемое сослагательное наклонение, которое синтаксически расслаивается на два наклонения:

      а) желательное наклонение (сидел бы ты дома) с союзами хоть, о, если бы; в предложениях цели с союзами чтоб, чтобы, лишь бы, как бы не и др.;

      б) условное наклонение с союзами если, если бы, ежели, когда бы и др.

      4. Недействительное наклонение, выражающее неосуществленность возможной связи действия с субъектом (посредством частицы было, иногда в сопровождении чуть не, едва не при прошедшем времени: я было упал, я чуть не упал, я едва не упал).

      5. Предположительное наклонение (обозначается морфологически посредством употребления будет вместо есть: он будет дома = он, кажется, дома, а чаще аналитически посредством модальных слов: кажется, вероятно, едва ли, чуть ли не, может быть и т. п.).

      6. Потенциальное наклонение (ср.: не скажу, не вспомню и т. п.).

      Таким образом, А. А. Шахматов, признав, что категория наклонения в русском языке переживает сложный процесс перехода от синтетических форм выражения к аналитическим, разрушил традиционное учение о трех наклонениях русского глагола. Однако нетрудно заметить, что установленные акад. А. А. Шахматовым формы наклонений неравноценны, неравноправны, что некоторые из них выделены не по грамматическим признакам, а на основании общих семантико-психологических соображений или на основании разных значений сопутствующих модальных слов (таково, например, предположительное наклонение). Легко убедиться также, что так называемое "потенциальное" наклонение не что иное, как форма будущего совершенного со своеобразными модальными оттенками значения.

      Кроме того, А. А. Шахматов смешал аналитические формы слова с несвободными или полусвободными синтаксическими словосочетаниями. Далеко не все словосочетания такого рода слились в неразложимые по смыслу грамматические единства. Например, едва ли можно видеть в сочетании слов я едва ли вернусь аналитическую форму глагола вернуться. Однако выдвинутая акад. А. А. Шахматовым проблема о разных морфологических, чисто синтаксических, лексических, фразеологических и комбинированных способах выражения категории модальности в разных типах глагольных предложений является одной из центральных проблем русского синтаксиса.

§ 61. Грамматическая природа "предположительных" наклонений
и их генезис в изображении А. А. Потебни

      А. А. Потебня подошел к вопросу о наклонениях русского глагола с исторической точки зрения. Он блестяще разрешил одну проблему из истории форм наклонения в русском языке, однако такую, из которой вытекал целый ряд необычайно важных выводов. Сам Потебня этих выводов не сделал. Потебня изучал приемы и принципы образования "идеальных" (т. е. изображающих события не в действительности, а только в мысли) наклонений на основе распада системы старых прошедших времен глагола (ср. я читал бы). Древнейшим событием в этой области, по Потебне, является переход аориста быхъ (ср. бы) к значению условному и желательному (396)³⁹ "Tertium comparationis (т. е. основание сходства. — В.  В.) между прошедшими временами изъявительного наклонения и условностью и даже вообще идеальными наклонениями, каковы условное, сослагательное, желательное, состоит в том, что как идеальные наклонения изображают события существующими только в мысли, так и прошедшее может рассматриваться "со своей негативной стороны как отрицание действительного присутствия (наличности) явления" (Ворр, Vergleichende Grammatik, § 520) в том смысле, что если явление было, то стало быть, его уже нет" (397). Таким образом, признак отсутствия действия налицо — вот что роднит прошедшее время глагола с "идеальными" наклонениями. Поэтому-то в русском языке древнейшие формы наклонений, сверх изъявительного и повелительного, возникли на развалинах, так сказать, древних прошедших времен⁴⁰ . Кроме условного наклонения легко объяснить и образование желательного наклонения из "изъявительного прошедшего". "В желании, рассматриваемом независимо от словесного выражения, осуществление, т. е. слияние возникающих в мысли образов желаемого, сложившихся из прежних восприятий, с новыми восприятиями, есть событие будущее. Согласно с этим в языке представление желательного прошедшим может рассматриваться как частный случай представления объективно-будущего прошедшим... Вообще будущее событие, которое вот-вот должно непременно совершиться, будет ли оно намеренное или нет, может изображаться прошедшим глаголов совершенных" (399). В связи с переходом формы аориста бы в частицу условно-желательного наклонения создаются другие аналитические формы наклонений. Бы начинает сливаться с другими частицами в грамматические идиомы (чтобы, кабы и т. п.). Ведь бы не было прикреплено исключительно к форме на -л. "Из этой отделимости бы от причастия, — предупреждает Потебня, — не следует, конечно, чтобы нынешнее русское чтобы сделал и т. п. не было одною грамматическою формою. Это в том же смысле одна форма, в какой падеж с предлогом есть в сущности один падеж" (400). Аналитический, или, вернее, "смешанный", аналитико-синтетический строй русских наклонений освещается Потебней ясно и убедительно.

      Греко-латинское, а впоследствии западноевропейское влияние, как отмечает Потебня, содействовало распространению сослагательного наклонения, выражающего зависимость от главного предложения в относительных предложениях (типа "Нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов" — Гоголь) и в обороте с "чтобы... -л" при главном сказуемом с отрицанием (например, у Гоголя: "Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать"; у Лермонтова: "Сам стихов давно не читаю, не потому, чтоб не любил стихов" и т. п.). Здесь развитие изнутри, из самой природы русского языка (ср. союз будто бы) встретилось с подражанием, с влиянием чужих языков. Потебня делает вывод, что "оттенок сослагательности... в русском литературном языке принялся только в одном случае, именно в "чтобы... -л" после отрицательных предложений" (401).

      Таким образом, Потебня допускает в русском языке четыре наклонения: изъявительное, повелительное, условно-желательное и сослагательное. Своими теоретическими взглядами Потебня указал новый путь для исследования категории наклонения в современном русском языке.

§ 62. Система изъявительного наклонения
с его модальными разновидностями

      Грамматическим фоном, на котором понимаются и оцениваются модальные значения форм русского глагола, является так называемое "изъявительное наклонение". Это нулевая, негативная грамматическая категория. Изъявительное наклонение служит для простого констатирования, утверждения или отрицания действия в настоящем, прошедшем и будущем. В нем сообщение о действии представляется прямым отражением действительности. В формах изъявительного наклонения никак не выражено эмоционально-волевое отношение субъекта к действию. Формы изъявительного наклонения "объективны". Но эта "объективность" бывает окружена разнообразными оттенками субъективного представления, которые присущи формам времени. Кроме того, выражение модальных оттенков действия переносится на модальные слова и частицы, сопутствующие формам изъявительного наклонения (ср., например, отрицательные модальные частицы и наречия: вовсе не, отнюдь не, совсем не, ни черта не, едва ли не, чуть не и т. п.).

      Сочетание модальных слов и частиц с разными формами изъявительного наклонения выражает множество модальных оттенков высказывания. Возникает ряд модальных конструкций аналитического типа. В них изъявительное наклонение приближается по оттенкам своих значений к другим наклонениям глагола.

      1. Прежде всего необходимо отметить оттенки модальности, находящиеся на границе значений времени и наклонения и образуемые присоединением частицы бывало ко всем формам изъявительного наклонения, кроме составной формы будущего времени несовершенного вида и формы прошедшего времени совершенного вида, а также причастия действительного залога прошедшего времени совершенного вида.

      С помощью частицы бывало экспрессивно воспроизводятся давно минувшие события, много раз повторявшиеся в прошлом. Этот план прошлого времени настолько отодвинут от настоящего, что в его пределах представляется возможным изображать повторявшееся действие не только как протекавшее когда-то, но и как развертывающееся перед мысленным взором говорящего лица. Формы несовершенного вида с их обозначением действия безотносительно к его результату особенно часто используются для этой аналитической конструкции. Но оттенок неопределенной длительности в будущем, присущий описательной форме будущего времени несовершенного вида, вступает в противоречие с представлением о давно минувшем и не раз повторявшемся действии. В плане давнопрошедшего будущее время могло быть воспроизведено лишь с точки зрения начала или конца, предела, результата какого-нибудь действия. Для этого могли служить лишь формы будущего времени совершенного вида.

      Так образуются три основные формы для выражения давно минувшего действия с оттенком итеративной (т. е. кратной) модальности: для плана настоящего времени — читаю, бывало; говорю, бывало; для плана прошедшего — он говорил, бывало ("Слыхал я истину, бывало" — Пушкин); для плана будущего-начинательного — бывало, стану говорить ("Бывало, стану я рассматривать его умное, красивое, светлое лицо... сердце мое задрожит, и все существо мое устремится к нему" — Тургенев, "Первая любовь") и результативного — бывало, скажу.

      Примеры:

Ждут, бывало, с юга: глядь —
ан с востока лезет рать.

(Пушкин, "Сказка о золотом петушке")

Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.

(Пушкин, "Евгений Онегин")

"Бывало, часто говорю ему: "Ну, что, брат, Пушкин?" — Да, так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все..." (Гоголь, "Ревизор"); "Так, бывало, и закричу в темноте" (Достоевский, "Братья Карамазовы"); "Съездишь, бывало, в год раз в губернский город, поклонишься чем бог послал благодетелям и знать больше ничего не хочешь" (Салтыков-Щедрин, "Губернские очерки"); "Бывало, мать давным-давно храпела, а дочка — на луну еще смотрела" (Пушкин, "Домик в Коломне").

      Любопытны примеры, когда бывало сочетается с формой давнопрошедшего времени. Возникает как бы усиленное, двойное выражение многократной повторяемости в прошлом. Например: "Лег на диван и заснул тяжелым сном, как, бывало, сыпал в Гороховой улице, в запыленной комнате" (Гончаров, "Обломов"); "...да сколько раз, бывало, в неделю он на мельницу езжал" (Пушкин, "Русалка").

      Ср. сочетание бывало с причастными формами: "Я вспомнил о старушке, о невесте, бывало, тут сидевших под окном" (Пушкин, "Домик в Коломне").

      2. Присоединение было к форме прошедшего времени совершенного вида образует, по Шахматову, форму "недействительного наклонения". Однако по отношению к современному языку, кажется, правильнее в этой составной форме, выражающей прерванность осуществления действия, видеть особый модальный оттенок изъявительного наклонения, переходный к ирреальному наклонению (ср. цепь выражений: я согласился было; я чуть было не согласился; я чуть не согласился; я едва не согласился; ср. еще немножко, и я бы согласился). Например: "Я хотел было остаться дома, но не вытерпел" (Тургенев, "Фауст")⁴¹ ; "Послы было уехали из Москвы; их воротили" (Карамзин); "Ваню я сперва было и не заметил" (Тургенев, "Бежин луг").

      В сравнительно редких случаях частица было сочетается с формой причастия действительного совершенного вида. Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Губернских очерках": "Князь, высунувшийся было из окна..."; "Река, покрывшаяся было льдом, снова разошлась".

      Известно, что формы этого причастия изредка сочетаются также с частицей бы.

      Все это говорит о намечающемся параллелизме между описательными формами с частицей было и описательными формами условно-желательного наклонения (ср.: я хотел было и я хотел бы)⁴² .

      3. В сочетании с частицей как форма будущего времени совершенного вида (как уже было сказано) обозначает внезапное и мгновенное осуществление действия в прошлом (ср. значения "междометных форм глагола": шасть, прыг и т. п. и форм прошедшего времени мгновенно-произвольного действия типа я и прыгни, он и скажи и т. п.).

      4. Модальные слова и частицы могут превратить значение прямого утверждения или отрицания факта, присущее изъявительному наклонению, в значение недостоверности, сомнительности, даже ирреальности действия. Таким образом, значения форм изъявительного наклонения приближаются к сфере значений сослагательного и условно-желательного наклонений (ср. употребление изъявительного наклонения с частицами будто, будто бы, якобы).

      5. В сочетании с модально-императивными частицами дай (дайте) форма 1-го лица единственного числа и с давай (давайте) форма 1-го лица множественного числа будущего времени совершенного вида выражают побуждение, приглашение, совет сделать что-нибудь. Например: давай поможем, дай посмотрю, давайте сходим, дайте устрою и т. п. Таким образом, частицы модально-императивного типа приближают изъявительное наклонение и к области повелительного наклонения. Понятно, что экспрессивные оттенки побуждения, призыва, увещания могут быть приданы форме настоящего времени и соответствующей интонацией.

§ 63. Система повелительного наклонения с его агглютинативным строем

      Категория повелительного наклонения резко отличается от изъявительного наклонения не только своими эмоционально-волевыми значениями, не только формами лица, отсутствием форм времени, но и ярко выраженными в нем чертами агглютинативного строя.

      Повелительное наклонение, выражая волю говорящего, побуждающую собеседника стать производителем, субъектом какого-нибудь действия, принадлежит к эмоционально-волевому языку и характеризуется особой интонацией. Эта интонация сама по себе может превратить любое слово в выражение приказания. В системе повелительного наклонения эта интонация является органической принадлежностью глагольных форм. Вне этой интонации повелительного наклонения не существует. Эта особенность сближает формы повелительного наклонения с междометиями. Естественно, что те же глагольные формы, но без императивной интонации могут быть лишь грамматическими "омонимами" повелительного наклонения.

      Повелительное наклонение находится на периферии глагольной системы. Оно стремится отпасть от нее, так как его притягивают междометия. Сопоставление основной формы повелительного наклонения с звательною формой существительного, идущее еще от К. С. Аксакова, очень остроумно. Не только интонация, не только синтаксическое значение (ср. особые типы императивных предложений), но и морфологическое строение решительно выделяют повелительное наклонение из общей системы русского глагола. Приемы формообразования связывают повелительное наклонение с основой настоящего времени (ср. также тенденцию звательной формы существительного к совпадению с именной основой: мам! дядь! и т. п.). В большей части основ исходная форма императива — форма 2-го лица — совпадает с основой 2-го лица ед. числа настоящего (или будущего) времени (но ср.: пеки, стереги и т. п.).

      Повелительное наклонение связывалось с основой 2-го лица настоящего-будущего времени уже в старых грамматиках (404). Правила образования императива формулировались так:

      1. Если основа настоящего времени (без соединительной морфемы -е-, -ё-, -и-) оканчивается на -j (читаj-у, читаj-ешь, cmoj-y), то она и образует форму 2-го лица повелительного наклонения (читай, стой, жуй, пой). Лишь в глаголах на -ить повелительное наклонение оканчивается на -и: крои (от кроить, но: крой от крыть — крою), напои, клеи, присуди, помести и т. п.

      2. Если ударяемая основа настоящего времени оканчивается на два согласных(из которых первым не является плавный р, а также не на ст), то форма повелительного наклонения обычно оканчивается на -и (например: помедли, продолжи, не езди, кончи, но ср.: почисть, не порть). В других случаях она совпадает с глагольной основой, если ударение не падает на флексию (поставь, затрать и т. п.). Лишь при глагольной приставке вы- наблюдается колебание. Это колебание состоит в том, что формы, имеющие при отсутствии приставки ударение на окончании, сохраняют конечное -и и при переносе ударения на приставку вы- (например: вывезти, ср. вези; выгреби, ср. греби; выпотроши, ср. потроши, но: высунь, ср. сунь; выкинь, ср. кинь; выставь, ср. ставь и т. п.). В глаголах на -ну-, имеющих перед этим суффиксом согласный звук, форма императива, естественно, оканчивается на -и: тресни, стукни, сохни и т. п.

      3. Если основа настоящего времени оканчивается на согласный и если ударение в настоящем времени не бывает на окончании, то повелительное наклонение совпадает с чистой основой; если же в каких-нибудь формах настоящего времени ударение переносится на окончание и в инфинитиве оно стоит на последнем слоге, то повелительное наклонение оканчивается на -и (например: пишу — писать — пиши; судить — сужу — суди; гоню — гони и т. д.).

      4. Глаголы пить, лить, вить, бить, шить имеют повелительное наклонение: пей, лей, вей, бей, шей.

      5. Глаголы, теряющие слог -ва в основе настоящего времени (сравнительно с основой инфинитива), в повелительном наклонении сохраняют это -ва, например: даю — давать — давай, сознавайся, переставай, доставай и т. п.

      6. Глаголы с основой 1-го лица настоящего времени на -к, -г имеют в повелительном наклонении -ки-, -ги: теки, пеки, беги, выволоки и т. п. (но ср. ляг от лечь — лягу по аналогии с сядь). Ср. изолированные формы императива: ешь от есть — ем; поезжай к ехать; ср. дай от дать — дам.

      Основная форма повелительного наклонения, выражая обращение к "собеседнику", естественно, должна связываться со значением 2-го лица. Это значение ей, действительно, присуще, хотя и в очень осложненном и несколько завуалированном виде. "Форма единственного числа повелительного наклонения (иди, стань, делай), — писал А. М. Пешковский, — отличается такой универсальностью в отношении лица и числа, что с трудом можно здесь говорить, как это говорится обычно, о формах 2-го лица единственного числа" (405). Задолго до Пешковского Н. П. Некрасов в работе "О значении форм русского глагола" называл эту форму "общей личной формой глагола в русском языке" (406). Формою на -и (или на -j, -ь), замечал Некрасов, "не обозначается никакого определенного лица и, следовательно, никакого определенного числа... Ею обозначается возможность определяться лицом" (407). При ее посредстве "глагол и без особенной формы относится ко всякому лицу или предмету как лицу второму, будь это одно или даже несколько лиц".

      А еще раньше Н. П. Некрасова тот же взгляд на эту форму императива развивался Г. П. Павским и М. Катковым: "Справедливо замечает Павский, что здесь -и нимало не служит к выражению 2-го лица. Прочти, делай относится равно ко всем лицам (ибо и — знак наклонения, а не лица), и если мы, в своих грамматиках, приписываем сию форму исключительно 2-му лицу, то в этом, конечно, наша же вина, а не вина языка", — писал М. Н. Катков (408)⁴³ .

      Значение 2-го лица в форме повелительного наклонения определяется лишь интонацией и отсутствием указаний на иное действующее лицо. Между тем эта форма может сочетаться и с существительными в качестве субъектов действия, получая значение 3-го лица, и может употребляться в неопределенно-личном значении. Известно, что до 20 — 30-х годов XIX в. в русском литературном языке способность этой формы относиться к 3-му лицу была гораздо активнее и шире. В современном языке употребление этой формы в значении 3-го лица живо, хотя и непродуктивно.

Спи, кто может, я спать не могу.

(Некрасов)

Ах! тот скажи любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.

(Грибоедов, "Горе от ума")

"Пропадай моя телега, все четыре колеса!"; "Не приведи бог служить по ученой части" (Гоголь, "Ревизор"); "Провались унтер-офицерша — мне не до нее" (Гоголь, "Ревизор"); "Что ты говоришь! Отсохни твой язык!" — сердилась бабушка" (Горький); "Какого туману напустил! Разбери, кто хочет!" (Гоголь, "Ревизор"); "Если он хотел мне высказать, то и говори прямо, а не пророчь сумбур туманный" (Достоевский, "Подросток"); "И никто, никто не смей приходить судить меня ко мне в дом и считать меня за младенца" (там же). Ср.: "Да и лучше поди ночью на Николаевскую дорогу, положи голову на рельсы, вот и оттяпали бы ее ему, коли тяжело стало носить" (там же). Ср.: "Ну, я допускаю, руби леса из нужды, но зачем истреблять их?" (Чехов, "Дядя Ваня"). Ср.: "Да, спрашивай ты толку у зверей" (Крылов). Ср.: "Провались они все" (Боборыкин, "Василий Теркин").

      Однако легко заметить, что в форме повелительного наклонения при употреблении ее не со значением 2-го лица преобладают модальные оттенки пожелания, заклинания, допущения, долженствования⁴⁴ . Таким образом, здесь происходит как бы перенос формы повелительного наклонения в сферу значений наклонения желательного. С исторической точки зрения, может быть, было бы правильнее видеть в таком употреблении формы повелительного наклонения следы и пережитки ее древних значений⁴⁵ , связанные с происхождением ее из оптатива (желательного наклонения).

      Ср. употребление формы повелительного наклонения (со следующим за нею обозначением лица) в значении условного наклонения: "И будь не я, коптел бы ты в Твери" ("Горе от ума"); "Ну, захоти я, например, да у меня просто ноги не поднимутся. Ну, сделай я антраша, — не сделаю ни за что" (Гоголь); "Умри кто-нибудь из маленьких, мы не стали бы тебя беспокоить" (Чехов, "Оратор") и т. п.

      В русском языке, замечал А. А. Потебня, употребительно также "повелительное единственного числа в пожеланиях, обращенных к самому себе, исполнение коих поставлено в зависимость от условия: будь я проклят, если...; провались я, если..." (410).

      Применение же основной формы повелительного наклонения ко 2-му лицу множественного числа ("Прощай, хозяйские горшки" — Крылов, "Обоз") сопровождается резким изменением, фамильярным огрублением экспрессии. 2-е лицо множественного числа здесь понимается как недифференцированная масса, как собирательное множество, поставленное к говорящему лицу в отношение если не подчинения, то, во всяком случае, повиновения.

      Например: "Я затяну, а вы не отставай" (Крылов); "Нечего делать, ломай дверь, ребята" (Н. Чернышевский, "Что делать?"); "Берись по двое. Рычаг давай сюда!" (Л. Толстой, "Война и мир"); "Пожарные, лей!" (Чехов, "Брожение умов").

      Итак, при сохранении императивной интонации и при отсутствии дополнительных указаний на другие лица значение 2-го лица единственного числа в современном языке неотделимо от основной формы повелительного наклонения. Это коренное и главное значение повелительной формы. Только устранение повелительной интонации делает из этой формы форму иных личных значений и иного наклонения (ср. Ты веселишься, а я — сиди дома да пиши).

      А. А. Потебня держался того же мнения. Он возражал Н. П. Некрасову: "Отвлекаясь от того, что под одними и теми же звуками скрываются две формы повелительного 2-го и 3-го лица единственного числа, и принимая это за одну форму, можем сказать, что эта форма не есть ни общая для всех лиц повелительного наклонения, ни тем менее общая личная форма глагола без наклонения. Для 1-го лица единственного и множественного числа она служит только в ограниченном значении пожелания, а не прямого повеления, непременно с местоимением 1-го лица, следующим за нею. Для 2-го и 3-го лица множественного форма эта употребительна в русском и литературном, но так, что каждый раз заметно основное значение единственного числа" (411).

      Большая часть других, производных форм повелительного наклонения отличается от форм изъявительного наклонения своим агглютинативным строем, а некоторые формы императива образуются по методу анализа.

      Прием агглютинации, приклеивания морфем передается даже таким междометным образованием императивного типа: на-ка, на-те, нуте-ка, полноте и т. п.

      В строе повелительного наклонения эти агглютинируемые морфемы образуют систему своеобразных грамматических соотношений и противопоставлений. Прежде всего, ими определяются различия форм числа. Аффикс -те, приклеиваясь к основной форме повелительного наклонения (ешь, ешьте), придает ей значение 2-го лица множественного числа. Форма на -те обозначает направленность приказания или убеждения к нескольким лицам или к одному, но с экспрессивным оттенком вежливого, уважительного изъявления воли. Аффикс -те приклеивается и к другой форме повелительного наклонения, совпадающей с формой 1-го лица множественного числа будущего времени, но резко отличающейся от нее повелительной интонацией и своеобразным значением лица. Формы пойдем, посмотрим и т. п. обозначают исходящий от говорящего лица призыв к соучастию в действии, побуждение к совместному действию. Это формы синкретического "двойственного", т. е. совокупного 1-го и 2-го лица единственного числа (ср. мы с тобой), формы совместного действия. Говорящее лицо не только изъявляет свою волю собеседнику, но и само "включается" в действие. Некоторые западноевропейские лингвисты, а за ними и русские грамматисты склонны были рассматривать эту форму как форму 1-го лица единственного числа.

      Но гораздо обоснованнее старая точка зрения Буслаева, который указывал на то, что при соучастии в действии разных лиц, например 1-го и 2-го лица, 2-го и 3-го лица, "полагается глагол во множественном числе и в преимуществующем лице", и так характеризовал эти формы повелительного наклонения: "Совокупное действие 1-го лица со 2-м единственного числа означается повелительными формами: пойдем, скажем и пр.; и со 2-м лицом множественного числа — формами: пойдем-те, скажем-те. Первые соответствуют двойственному числу, а вторые — множественному. Поэтому из вежливости двойственное изменяется на множественное, например, вместо пойдем (т. е. я и ты) говорится пойдем-те (т. е. я и вы)" (412)⁴⁶ .

      Итак, агглютинация окончания -те придает значение множественного числа и совместной форме: пойдем, скажем и т. п. Уже А. М. Пешковский подчеркивал, что -те — "это не обычный для русского языка аффикс, а скорее "надставка" агглютинативного типа... поэтому грамматическая функция его максимально явственна в русской грамматической системе" (414).

      Элементы агглютинативного строя обнаруживаются и в других особенностях повелительного наклонения. Так, частица -ка, приклеиваясь к формам повелительного наклонения, придает волеизъявлению смягченный характер, интимную или фамильярную окраску: пойдем-ка; "скажи-ка, дядя"; пойдемте-каи т. п. Ср. у Пушкина:

...моя хозяйка
Была пригожа и добра,
А муж-то помер, замечай-ка.

(Приклеиваясь же к форме будущего совершенного 1-го лица, произносимой с особой экспрессивной интонацией, частица -ка придает ей значение решимости, твердого желания что-нибудь сделать: Пойду-ка я домой.) (415)

      В строе повелительного наклонения рельефнее выступают, как бы подчеркиваются своеобразия агглютинации возвратного аффикса -ся (-сь) (ср. двинем-те-сь-ка поскорее). Агглютинация здесь выделена фонетически (ср. произношение повелительного наклонения: забут'-с'а или забут'-са при инфинитиве забытца или императива: n'am'-c'a при 3-м лице множественного настоящего времени толпятца; ср. сохранение смягченного согласного основы — даже при твердом произношении с в -са (-ся) в формах повелительного наклонения: красься, оденься, жарься, не упрямься, приспособься и т. п. (ср. также сохранение смягченной губной фонемы в основах форм на -те: сыпьте, готовьте).

      Итак, повелительное наклонение выделяется из системы других наклонений яркими чертами агглютинативного строя. Принцип агглютинации дает себя знать и в кругу установившихся аналитических форм повелительного наклонения, тоже связанных с интонацией побуждения и призыва ко 2-му лицу. Дело в том, что побуждение к действию, адресованное к 3-му лицу, резко отличается по интонации, по экспрессивным оттенкам и по способу выражения от императивных форм в собственном смысле. Побуждение к действию, адресованное 3-му лицу, к объекту речи, всегда содержит в себе экспрессивные оттенки допущения, разрешения, запрета или даже пожелания, выражаемые с помощью модальных частиц.

      Формы этого типа — аналитические, составные (пусть читает; пусть читают; "пускай меня ославят старовером"; "да здравствует разум, да скроется тьма!"). Понятно, что в этом кругу модальных форм принцип агглютинации не может проявиться в полной мере (ср. пусть его читает!). Напротив, для выражения побуждения собеседника к соучастию в действии образуются такие составные формы, в которых легко сочетаются методы аналитического и агглютинативного формообразования. Именно: императивное значение побуждения или приглашения к совместному действию в разговорной речи нередко выражается экспрессивно-модальной частицей давай (форма множественного числа — давайте): давай решать (нейтрально-литературный синоним: будем решать), давайте решать (будемте решать); в системе совершенного вида: давай решим (более нейтральный и более рассудочный синоним: решим), давайте решим (решимте).

      Кроме особенностей морфологического строя повелительное наклонение отличается экспрессивностью, аффективностью своих грамматических значений. В категории повелительного наклонения экспрессивные смысловые оттенки господствуют над отвлеченными, интеллектуальными значениями форм. Даже личные местоимения, присоединяясь к формам повелительного наклонения, выражают различия в их экспрессивных оттенках. Именно: примыкая спереди к форме повелительного наклонения, они усиливают категоричность приказания, совета, побуждения; присоединяясь сзади (если нет оттенка заклинания, брани или пожелания), смягчают тон приказания. Ср.. например: "Ты у меня пикни только" (Островский, "Бедность не порок"); "А вы лучше признайтесь чистосердечно" (Сологуб, "Мелкий бес"); "Не сокрушай ты меня, старуху" (Тургенев, "Дворянское гнездо"); "О, я прошу тебя: не мучь ты меня по-прежнему пустыми сомнениями и притворной холодностью" (Лермонтов, "Герой нашего времени"). Ср. в "Грозе" Островского: "К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: "Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько. Каждый день ко мне с жалобой ходят". Или у Достоевского: "Убирайся ты от меня!" — взвизгнула она, быстро отвернувшись и махнув на меня рукой" ("Подросток"). Ср.: "Хоть провалитесь вы все сквозь землю" ("Подросток"); "Матушка, Марья Васильевна, заступитесь, пощадите хоть вы" (Тургенев, "Однодворец Овсяников").

      Впрочем, местоимения ты и вы (особенно ты) чаще всего ставятся при формах повелительного наклонения в тех случаях, когда от глагола зависит прямой или косвенный объект, выраженный формами местоимения 1-го или 3-го лица. Например: ты скажи ему, ты удержи его от этого решения и т. п.

      Кроме того, необходимо заметить, что при соотносительности императивного предложения с другим употребление местоимений ты и вы в сочетании с формами повелительного наклонения может выражать и другие значения: оно нередко вызывается чисто синтаксическими условиями (логическим расчленением, параллелизмом конструкций и т. п.). Например: "Ну вот, коль ты — умен, так ты его прежде учтивости поучи" (Островский); у Тургенева в "Рудине": "Я к тебе еще приду, а ты не унывай и лекарство принимай аккуратно".

      Даже видовые различия повелительного наклонения служат средством выражения экспрессивных оттенков. Императив несовершенного вида более конкретен. В нем волевой акт прямее и непосредственнее направлен на самый процесс. "Нет, уж я теперь каждый кустик огляжу. — Оглядывайте" (Островский,"Воспитанница"). Поэтому обычно повелительное наклонение несовершенного вида выражает волеизъявление в более прямой, фамильярной форме, чем императив совершенного вида (416). Г. К. Ульянов заметил: "Формы от длительных основ (т. е. формы несов. вида. — В.  В.) выражают или немедленность исполнения требования, или решительность требования" (417). Просьба же или приказание, выраженные формой повелительного наклонения совершенного вида, большей частью представляются менее произвольными и вследствие этого более мягкими. Экспрессивная окраска императива несовершенного вида видна в таких примерах: "Ну, бери меня с собой, бери!" (Островский, "Гроза"); "Эй ты, эфиопская рожа! — закричал он. — Сейчас слезай, если не хочешь, чтобы тебя стащили в грязь" (Тургенев, "Конец Чертопханова");"И я бы, признаюсь, больше бы ничего не требовал, как только оказывай мне преданность и уважение, уважение и преданность" (Гоголь, "Ревизор"); "Одевайся, пойдем ко мне" (Гончаров, "Обломов"). Ср. значения форм говори и скажи ("Да говори же, наконец, — тебя я спрашиваю" — Тургенев, "Нахлебник"; ср.: скажи, пожалуйства); решай задачу и реши задачу; подметай комнату и подмести комнату, ср.: "Так пойди же, попляши" (Крылов); "А то вскочит и закричит: "Пляши, народ божий, на свою потеху и мое утешение. Ну, ты и пляши, хоть умирай, а пляши" (Тургенев, "Однодворец Овсяников").

      Однако экспрессивные оттенки видовых значений в формах повелительного наклонения могут резко измениться, почти до полной противоположности. Так как в форме совершенного вида приказание направлено на результат, то при соответствующей ситуации и при соответствующем взаимоотношении лиц эта форма повелительного наклонения иногда звучит более категорично и безапелляционно как призыв к безусловному и безоговорочному исполнению.

      Напротив, так как форма повелительного наклонения несовершенного вида заключает в себе приказание или убеждение сделать что-нибудь безотносительно к достижению цели, независимо от осуществления результата, то при соответствующей экспрессии она может звучать более вежливо и мягко. Например: кланяйтесь (ср. поклонитесь); приходите к нам в гости (ср. придите в среду); садись (ср. сядь) и т. п.⁴⁷ Ср. новое разг.: передавай (-те) привет вместо передай(-те) привет.

      Экспрессивные оттенки, связанные с различием видовых форм, отражаются и в значениях модальных частиц пусть и пускай. Пусть выражает волю более решительную, крепко и повелительно. Пускай означает скорее допущение, позволение (419). Ср. у Островского в пьесе "Зачем пойдешь, то и найдешь": "А он, пожалуй, подумает, что ты в него влюблена. — Пускай его думает, убытку-то мне немного". Ср. у Тургенева в "Дворянском гнезде": "Пусть же вытрезвит меня здесь скука, пусть успокоит меня, подготовит к тому, чтобы я умел не спеша делать дело".

      Императивные слова, приобретающие полувспомогательное значение, вроде смотри, также имеют различный смысл в сочетании с формами совершенного и несовершенного вида. При форме повелительного наклонения несовершенного вида смотри обозначает усиление приказания, требование сосредоточить внимание на исполнении действия: Да смотри, учись лучше. При форме повелительного наклонения совершенного вида смотри выражает только усиленное предостережение: Смотри, не проговорись.

      Отрицание вносит новые экспрессивные оттенки в систему повелительного наклонения. Собственно запрет может быть выражен лишь формой несовершенного вида с отрицанием не. Например: Не ходи туда!; "Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной" (Пушкин).

      Отрицание не при форме совершенного вида придает повелительному наклонению оттенок предостережения (ср.: не падай и не упади; не простужайся и не простудись; не садись, тут мокро и не сядь на мокрое и т. п.). Иногда, как уже сказано, присоединяются в этом случае императивные "частицы": смотри, смотрите: "Вот здесь поставь, да не разбей смотри" (Тургенев, "Нахлебник"). Однако и здесь экспрессия тона может вызвать резкие изменения в смысле. Оттенка предостережения нет в таком предложении у Крылова: "Степанушка, родной, не выдай, милый!"

§ 64. Употребление форм повелительного наклонения
с другими модальными значениями

      В русском языке основная форма повелительного наклонения, свободная от императивной интонации, выходит далеко за пределы императивных синтаксических конструкций. Сочетаясь с личными местоимениями и существительными в именительном падеже, в некоторых синтаксических условиях она выражает разнообразные модальные значения, близкие к кругу значений условно-желательного наклонения.

      По мнению И. Ф. Анненского, "наблюдение над фактами (народной. — В.  В.) речи могло бы установить некоторые ступени между повелительным в главном и повелительном в придаточном. Оттенок условности можно найти тоже в таком былинном сочетании предложений, как:

Ай-же Солнышко да Владимир князь, да стольно-Киевской!
А спусти меня да во чисто поле.
А съезжу сыщу я как старого казака да Илью Муромца" (420).

      Большинство грамматистов уже давно находило в многообразии значений и употребления повелительного наклонения пережиток его старинной связи с желательным наклонением. Известно ведь, что формы славянского повелительного наклонения восходят к древнему желательному наклонению, способному выражать не только желание, но и приказание и даже условие (421).

      M. H. Катков писал: "Этим мнимым повелительным наклонением можем, выражать мы то, на что римлянин употреблял свой modum conjunctivum: не только наше читай однозначительно латинскому legas, но и выражение si legissem,-s, -t; fecissem, -s, -t можем мы удобно передать одним словом: прочти, сделай — я, ты, он, мы, они. Следующее Цицероново предложение: Si Neptunus, quod Theseo promiserat, поп fecisset, Theseus filio Hippolyto поп esset orbatus — можно с точностью передать так по-русски: Не исполни Нептун своего обещания Тезею, не лишился бы Тезей сына Ипполита" (422).

      Но А. А. Потебня указывал на возможность выведения всех переносных значений императивных форм из значения повелительности: "Другие модальные значения рассматриваемых форм представляются (или изображаются) их повелительным значением". Так, "сходство между наклонениями условным и повелительным состоит в том, что оба они, в противоположность изъявительному, выражают не действительное событие, а идеальное, т. е. представляемое существующим только в мысли говорящего" (423).

      Таким образом, форма повелительного наклонения служит средством выражения подчинительной связи преимущественно в условных и уступительных конструкциях, придавая особый модальный оттенок высказыванию. Например: "Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь" (Гоголь, "Ревизор"); "Подай я вам милостыню, — сказала она вдруг твердо, — и вы отомстите мне за нее потом еще пуще" (Достоевский, "Подросток"); "Дурака хоть наверху поставь, хоть внизу — все равно" (Чехов, "Господа обыватели"); "Не будь, с одной стороны, катаний на лодках, не будь, портних с талиями и т. п., а будь моя жена одета в нескладный капот и сиди она дома, а будь я, с другой стороны, в нормальных условиях человек, поглощающий пищи столько, сколько нужно для работы, и будь у меня спасительный клапан открыт, а то он случайно прикрывался как-то на это время, — я бы не влюбился" (Л. Толстой, "Крейцерова соната"); "Ну, ударь теперь мороз — озими все пропадут"; "Только хрустни в лесу ветка, зашурши листья, так весь и затрясешься от страха" (Л. Толстой, "Отчего зло на свете");"А попроси у нее взаймы, она станет плакать" (Чехов, "Чайка"). К этой сфере употребления императивной формы в условно-уступительном значении примыкает также тип уступительно- или условно-противительных высказываний. Например:

Про жизнь пустынную как сладко ни пиши,
А в одиночестве способен жить не всякий.

(Крылов)

      Следует отметить возможность безличного употребления той же формы глагола и в той же функции: "Случись тут волку быть, и овца пропала бы". Это симптом того, что в этих конструкциях складывается особое наклонение, которое, подобно сослагательному, принимает на себя функцию выражения зависимых синтаксических отношений между "предложениями".

      Однако основная форма повелительного наклонения употребляется не только в зависимых синтаксических сочетаниях. Форма повелительного наклонения от основ несовершенного вида (а при некоторых синтаксических условиях и от основ совершенного вида) может быть предикатом любого личного или неопределенно-личного предложения с особым оттенком модальности. Она обозначает действие, навязанное субъекту против его воли, предписанное ему как его обязанность. С этой формой связан оттенок негодования и протеста. Значение времени этой форме глагола чуждо. Оно вытекает из времени соотносительного предложения, из синтаксического контекста.

      Например: "Путают, путают, а я распутывай, — сердито сказал он, думая о кознях, которые строят ему враги" (Ф. Сологуб, "Мелкий бес"): "Она жадная, ей все давай" (там же); "Девица платок уронила — ты поднимай, она входит — ты вставай и давай ей свой стул, уходит — ты провожай" (Чехов, "Женское счастье"); "Посуда, окна, домашние не попадайся: поколотит" (Писемский, "Тысяча душ"); "Вот вы грешите, а начальство за вас отвечай" (Слепцов); "У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит" (Островский, "Гроза"); "Ты не поверишь, как я измучился с ним. Спорит, грубиянит, а дела не спрашивай" (Гончаров).

      Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Господах Головлевых" (в речи Арины Петровны о предстоящем освобождении крестьян): "Теперь у меня и капустки и картофельцу и хлебца — всего довольно, ну, и питаемся понемногу: картофельцу нет — велишь капустки сварить; капустки нет — огурчиками извернешься! А ведь тогда я сама за всем на базар побеги, да за все денежки заплати, да купи, да подай,  — где на этакую ораву напасешься?"

      Быть может, в этом употреблении императивной формы следует видеть переходные, гибридные случаи, примыкающие к системе повелительного наклонения. Но зато уже нет никакой возможности для живого языкового сознания связывать с современным повелительным наклонением омонимическую форму прошедшего времени совершенного вида, выражающую мгновенно-произвольное действие (он и скажи).

§ 65. Эмбрион особого, волюнтативного наклонения

      В форме прошедшего времени совершенного вида, омонимической с формой повелительного наклонения, намечается новый тип глагольного наклонения, которое можно назвать наклонением волюнтативным (или волевым). Это наклонение близко к изъявительному, но отличается от него яркой модальной окраской. Выражаемая волюнтативным наклонением связь действия с его производителем носит резкую печать субъективной оценки этой связи со стороны говорящего лица. Эта связь изображается как немотивированная, внезапная, произвольная. Яркая модальная окраска этой формы прошедшего времени мгновенно-произвольного действия резко отделяет ее от системы изъявительного наклонения (впрочем, ср. форму будущего совершенного с как: "А Ефрем вошел в лес. да вырезал себе дерево, эдак перста в два, да как выскочит опять на дорогу..." — Тургенев, "Поездка в Полесье"). Но еще дальше по своим значениям эта форма отстоит от повелительного наклонения.

      Резкая грань между повелительным наклонением и волюнтативным обнаруживается и в том, что форма 2-го лица волюнтативного наклонения в повествовательном стиле не употребляется (2-е лицо возможно лишь в вопросительном предложении: А ты пойди и скажи?) (424). Ограничение употребления формы 2-го лица волюнтативного наклонения диктуется не только необходимостью формального размежевания с повелительным наклонением, но оно вытекает и из модальных значений самой категории волюнтатива. Оттенок произвольности, полной независимости от чужой воли, свойственный этому наклонению, не сочетается со значением формы 2-го лица⁴⁸ .

      Форма волюнтатива, как сказано, обозначает действие прошедшее, стремительное, мгновенное, представляющееся внезапным, немотивированным актом воли действующего лица.

      Например: "Вдруг приглянись мне девушка, ах, да какая же девушка была, красавица, умница, а уж какая добрая!" (Тургенев, "Петр Петрович Каратаев"); "Да вдруг нелегкая ее дерни сходить в баню" (Тургенев, "Холостяк"); "И соберись они ночным делом, картежники-то" (Л. Толстой); "Только вдруг она как поскользнись, да навзничь, да и переломи себе ногу" (Тургенев).

      Как указано А. А. Шахматовым и Стендер-Петерсеном, к области волюнтатива примыкает употребление так называемых "междометных форм глагола", а также аналитических конструкций с формальным глаголом взять (взять и, взять да; см. ниже).

      По-видимому, близки к волюнтативу повествовательные обороты, состоящие из модальной частицы давай с инфинитивом несовершенного вида. Сочетанием инфинитива с давай выражается быстрый, немотивированный приступ к действию. "Сели вместе за стол и давай пить" (Афанасьев, "Народные сказки").

§ 66. Условно-желательное и сослагательное наклонение

      В отличие от волюнтативного наклонения и подобно повелительному наклонению, категория четвертого — "предположительного", "гипотетического", или (чтобы не отступать от традиционной терминологии) условного, наклонения связана лишь с формами вида, но не имеет форм времени. Тут аналитические приемы глагольного формообразования выступают с полной очевидностью (я потерял бы, ты услышал бы, он пришел бы в восторг и т. п.)⁴⁹ , но тут нет полной агглютинации. Частица-морфема бы может отделяться от форм на -л. Она стремится следовать непосредственно за первым словом фразы, вступая в агглютинативные связи с союзами (ср.: если бы, чтобы, дабы, кабы, лишь бы и др.). В связи с этим развивается многообразие синтаксических форм и функций гипотетического наклонения (ср. разговорную фразу: Сын-то мой и хорошо бы учился, да только часто хворает). Морфема-частица бы как формальный знак ирреальности и гипотетичности сочетается и с неличными формами глагола, даже (очень редко) с причастиями и деепричастиями (ср., например, у Гоголя в "Мертвых душах": "Спит ум, может быть обретший бы внезапный родник великих средств")⁵⁰ . Она вступает в связь и с формами из категорий состояния (ср. хорошо бы...) Больше того: частица бы и независимо от связи с глаголом и категорией состояния может выражать модальность высказывания. Например:

Когда б не смутное влеченье
Чего-то жаждущей души,
Я здесь остался б, — наслажденье
Вкушать в неведомой тиши.

(Пушкин)

      О сочетаниях бы с инфинитивом, конечно, и напоминать не приходится. Инфинитив свободно принимает на себя функции всех четырех наклонений, однако с резкими различиями в отношениях к действующему лицу. Ср., например, употребление "гипотетического" инфинитива: "Тебе бы все душить да резать" (Пушкин, "Капитанская дочка"); не попасть бы вам впросак; как бы еще не промахнуться!; если бы закрыть окно, было бы душно и т. п. Ср.: "Если бы снять с груди и плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое" (Чехов, "Вишневый сад").

      А. А. Потебня и затем А. А. Шахматов очень убедительно показали, что в одной и той же аналитической форме, составленной из глагольной формы на -л и частицы бы, объединены, в сущности, значения трех разных наклонений: 1) условного, 2) желательного и 3) (сравнительно в немногих конструкциях) сослагательного. Подробный анализ форм и функций всех этих наклонений — дело синтаксиса (427).

      Вот примеры условного и желательного наклонения: "Будь я характером посолиднее, моя Даша давно бы уже была замужем" (Чехов, "В бане"); "Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому..." (Лермонтов); "Да, пожалуй, я поел бы и утки" (Чехов, "Сирена"); "Тогда, быть может, я ничего не увидел бы, и волосы мои не стали бы дыбом" (Чехов, "Страшная ночь"); "Хоть бы травка, хоть бы листок на дереве шелохнулся" (Писемский, "Тысяча душ"); "Нет, я бы на это не решился" (Крылов, "Орел и паук"); "Провалился бы ты со своим почтением" (Гоголь, "Женитьба"); "Скажите, господа, сделайте милость, чтобы Петр Иванович не мешал" (Гоголь); "Вы говорите, что это безобразно! Хорошо! Тогда чтоб и мужчина не имел этих прав" (Л. Толстой, "Крейцерова соната").

      В качестве сослагательного наклонения формы, вроде я писал бы, я написал бы, выступают редко. Эти формы "приняли на себя функции недостающего в славянских языках сослагательного наклонения во всех тех случаях, где язык ощущает потребность в выражении последнего, например: не думаю, чтобы он был здесь — je пе crois pas, qu'il soit ici. Потому в русской грамматике сослагательное наклонение следует считать только синтаксическим термином, удобным для немногословного различения особой функции формы irrealis", — писал Л. П. Размусен (428).

      Например: "Никто не мог сказать, чтобы когда-нибудь видел его на каком-нибудь вечере" (Гоголь).

      В этой связи необходимо вспомнить уже цитированные выше (§ 61) замечания Потебни о границах употребления сослагательного наклонения в русском языке.

§ 67. Модальные формы глагола, не входящие в систему основных наклонений

      Многие модальные оттенки высказываний, находящие себе аналитическое выражение в глагольных конструкциях, выходят за пределы основных наклонений глагола. Таков очень характерный, близкий к волюнтативному наклонению модальный оттенок произвольного действия, действия, всецело обусловленного личной прихотью субъекта, его произволом. Этот оттенок вносится посредством препозитивного употребления вспомогательного глагола взять (обычно с последующими союзами и, да, да и), согласуемого в формах лица, числа и времени с основным глаголом.

      Например: "Положил я его на стол, чтобы ему операцию делать, а он возьми и умри у меня под хлороформом" (Чехов, "Дядя Ваня"), "А что, как я, в самом деле, возьму да женюсь на ней?" (Чернышевский, "Что делать?"); "Взяла да и выдумала, и не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы..." (Достоевский, "Преступление и наказание"). Ср. у Тургенева в "Трех встречах": " — Да отчего это он удавился?.. Да как это он сделал? — Да так. Взял да удавился". У Л. Толстого в рассказе Федьки о Туле: "Тотчас я проснулся и вижу: усе спят, я взял и заснул" (429).

      Но сравните свободную связь элементов и отсутствие у них согласования в формах времени в употреблении этой конструкции у Вельтмана: "Ты думаешь, что я взяла, да так тебя и отдам графу?.. да мне будь он хоть разграф..."(Вельтман, "Приключения, почерпнутые из моря житейского").

      Новые оттенки модальности предложения все чаще выражаются аналитически — сочетанием слов. Формы наклонения глагола притягивают к себе группы "модальных" слов и частиц, которые обращаются в побочных грамматических выразителей модальности предложений. Изучение всего многообразия этих лексико-грамматических выражений модальности — основная задача синтаксиса предложения. Но, кроме того, расширяются и морфологические возможности переносного употребления самих глагольных наклонений. На помощь разным формам глагольных наклонений привлекается инфинитив.

§ 68. Модальные значения инфинитива

      Так как инфинитив потенциально содержит в себе отношение к лицу, то возможны модальные употребления его в функции всех основных наклонений глагола.

      Как известно, инфинитив чаще всего сочетается с глаголами, лексические значения которых однородны или с видовыми, или модальными значениями (ср., например: я не мог понять; он намерен уехать в отпуск; ты хотел зайти; мы пытались его остановить и т. п.). Инфинитив в сочетании с глаголами модальной окраски выражает прежде всего многообразие и богатство модальных значений, выражаемых обычно формами косвенных наклонений (430). Конечно, случаи объектного употребления инфинитива при этом остаются в стороне. Например, у Л. Толстого: "Старуха встала и собрала себе ужинать" ("Поликушка"); "Войска, варящие себе есть два раза в день..." ("Война и мир"); у Горького: "Нет, вот что — купи мне есть".

      Но кроме того, инфинитив приобретает все более широкие права экспрессивного, переносного замещения личных форм глагола. Так, намечающийся отход форм повелительного наклонения в сферу междометия возмещается развитием императивных оттенков у инфинитива. Инфинитив не только обозначает безапелляционный приказ, категорическое постановление, распоряжение: "Уволить!"; "Срочно исполнить!"; "У меня на пол не плевать!" (Слепцов, "Сцены в больнице"); "Отнести ее вон, — проговорила изменившимся голосом старуха. — Скверная собачонка!" (Тургенев, "Муму"); "Это вас не касается, — молчать! — крикнул офицер, вставая" (Горький, "Мать"); "А вы стоять на крыльце и ни с места" (Гоголь, "Ревизор"), но и выражает обязательность действия, роковую его неизбежность, неотложную потребность в нем, необходимость его наступления, волю к его отрицанию, как бы запрет на действие. Например: "Пить! Прежде всего пить студеную, оживляющую влагу" (Сейфуллина). Ср.: "Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать" (Достоевский, "Преступление и наказание"); "Быть грозе великой" (Пушкин, "Борис Годунов").

      Параллельно развивается употребление инфинитива для выражения субъективного оттенка нерешительности, сомнения, недоумения, эмоциональных колебаний или для выражения сознания бесцельности действия: "Что же делать, если обманула та мечта, как всякая мечта?" (Блок); "Пошли и они — не оставаться же на корабле вечно" (Короленко); "И к чему же, за что себя убивать?" (Чехов, "Мститель"). Изучение экспрессивно-модального употребления инфинитива неотделимо от наблюдений над различиями интонационной структуры соответствующих конструкций.

      Инфинитив легко принимает на себя и функции условно-желательного наклонения, например: "Вам хоть бы концерты давать" (Тургенев, "Дворянское гнездо"); "Покурить бы теперь..." (М. Горький, "Емельян Пиляй"); "Ехать бы нам" (Чехов, "Вишневый сад"); "Одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать ее руку" (Лермонтов, "Княжна Мери"); Вздремнуть бы! Он выступает и в роли изъявительного наклонения со своеобразными экспрессивными оттенками. Так, инфинитив несовершенного вида употребляется в значении прошедшего времени с интенсивно-начинательным оттенком, например: А он — бежать; Дрозд горевать, дрозд тосковать.

      В народных пословицах инфинитив нередко сочетается непосредственно с обозначением субъекта, особенно в противительных словосочетаниях. Например: Люди пировать, а мы горевать; Люди молотить, а он замки колотить; Муж в поле пахать, а жена руками махать; Муж зевать, а жена спать.

      Противопоставленные здесь действия не прикреплены ни к какому определенному времени. Они осознаются как обычные и как взаимообусловленные, как параллельно возникающие и протекающие. П. Глаголевский правильно отмечал, что здесь речь идет не всегда о начале действия и, во всяком случае, не только о начале действия, но и "о самом действии, понимаемом под единственным условием напряженности или продолжительности" (431).

      Сюда примыкает разговорное употребление инфинитива с частицами ну, давай с явственными оттенками волюнтативного наклонения (а он ну кричать).

      Применение инфинитива в функциях изъявительного (ср., например, в предложениях: "Не сносить тебе головы"; "Взглянуть, как треснулся он — грудью или в бок" — Грибоедов), условно-желательного, волюнтативного и повелительного наклонений обнаруживает большую широту модальных колебаний этой формы.

      Подробное описание всех инфинитивных конструкций этого рода, их функций и круга их стилистического использования — задача синтаксиса предложения.

      ¹ Учение о трех временах русского глагола впервые намечено в грамматиках Лудольфа (1696) и Ададурова (1731). Ср. мнение проф. А. В. Болдырева о двух (настоящем и прошедшем) временах русского глагола.

      ² Ср. замечание Франк-Каменецкого: "С точки зрения научно-логического понимания, настоящее, строго говоря, остается неуловимым для непосредственного восприятия, являясь подвижной гранью между не существующим более прошедшим и еще не наступившим будущим. Для мифического мышления (как, впрочем, и для современного обыденного) настоящее есть наиболее осязаемая непреложная реальность, отнюдь не обладающая нулевой протяженностью" (284).

      ³ Ср. у А. В. Добиаша: "Настоящее время есть в конце концов произвольная линия во временном пространстве, для каждого особого случая говорящим устанавливаемая; прошедшее время есть то временное пространство, которое предшествует начальной точке, а будущее — то, которое следует после окончательной точки произвольного в каждом отдельном случае особо устанавливаемого говорящим настоящего времени" (285).

      ⁴ Ср. статьи А. В. Болдырева "Рассуждение о глаголах" (Труды Общества любителей российской словесности, 1812, ч. 2) и "Рассуждение о средствах исправить ошибки в глаголе" (там же, ч. 3), статьи, в которых полемически доказывалось существование лишь двух форм времени в русском языке — настоящего и прошедшего.

      ⁵ Отрицание "злополучного деления русских глагольных форм на виды" и возврат к учению о сложной системе времени (7 времен: praesens, imperfectum, iterativum — дергивал, aoristus — дернул; aoristus II — (по-)выдергал, futurum aorist. I — выдерну, II — повыдергаю) см. в статье Р. Г. Вестфаля "Об образовании основ и времен русского глагола" (Русский вестник, 1876, октябрь).

      ⁶ Ср. у Г. Павского ироническое замечание, направленное против ломоносовско-востоковской системы времен: "Странное дело! Десять времен в языке русском, который даже для трех времен (настоящего, прошедшего и будущего) не имеет отличительных признаков! В нем, как и в других славянских языках, не различено и будущее время от настоящего, и причастие, которое мы ныне называем прошедшим временем... есть не более как глагольное прилагательное имя" (288).

      ⁷ Следует, не углубляясь в теоретически спорные предпосылки, признать чрезмерно упрощенной предложенную Gustave Guillaume схему соотношений форм времени русского глагола, графически изображаемую в таком виде: