тексты

 

      По мнению Потебни, "в делении на объективно-субъективные, действительные-средние устранена логическая ошибка деления Буслаева. Члены, не перепутываясь, исключают друг друга. За основание принято здесь только значение, поэтому глаголы возвратные по форме подходят под это деление объективных или субъективных" (469). Дифференциация глаголов объективных и субъективных — зерно, из которого вырастает категория залога. На почве этого различия складывается и страдательный залог, возникает противопоставление действительного (активного) и страдательного (пассивного) оборотов.

      Однако страдательный залог выходит за пределы прямого соотношения с действительными глаголами, в узком смысле этого слова. Страдательный залог "предполагает существование глаголов переходящих в широком смысле этого слова, т. е. объективных действительных, управляющих винительным, и объективных средних, требующих дополнения в других падежах. Страдательный залог есть (особый) способ представления транзитивности глагола... В страдательном залоге объект транзитивного глагола представляется субъектом. Страдательный субъект лишен полноты энергии, свойственной субъекту действительного оборота"¹¹ . Таким образом, генезис страдательного залога связан с развитием пассивных конструкций предложения. "Подлежащее переходящего глагола может быть обозначено дополнением страдательного ("Я воспитал племянницу", "Племянница была воспитана мной"), может вовсе не мыслиться ("В эту ночь было чудо дивное и страха исполнено") и не выражаться ("Письмо написано"), и от того страдательный оборот не перестает быть страдательным".

      Уже из этих рассуждений видно, что, строго говоря, страдательного залога в русском языке (как и в других славянских языках) нет, но есть страдательные обороты: а) предикативные, б) атрибутивные. В состав предикативного страдательного оборота входит возвратная форма глагола, атрибутивный же страдательный оборот образуется страдательными причастиями. В предикативном страдательном обороте нет полной страдательности. "Под страдательностью предикативного оборота можно разуметь лишь то, что его субъекту приписана посредством сказуемого степень энергии меньшая, чем в обороте действительном". Характерен в этом отношении такой пример из гоголевского "Ревизора": "Не позабыть сказать, что [церковь] началась строиться, но сгорела, а то, пожалуй, кто-нибудь, позабывши, скажет, что и не начиналась".

      "Этого рода страдательность представляется возвратностью действия". Страдательное значение возвратной формы вполне раскрывается лишь на фоне изучений других значений и других типов возвратных глаголов.

      Гораздо сложнее генезис, состав и разновидности страдательных атрибутивных оборотов. В страдательных атрибутивных (т. е. причастных) оборотах выражается "состояние предмета", точнее: в них признак, данный в субъекте, составляющий его состояние, представляется произведением объекта, который, впрочем, может быть вовсе не назван (например: поручение выполнено, дело сделано).

      Потебня подчеркивает то обстоятельство, что причастие страдательное и по форме и по значению может быть произведено от глаголов не только действительных но и средних (объективных). Например, угрожаем, вспомоществуем; "каким-то демоном внушаем" и т. п. "Объект такого глагола, каким падежом бы он ни был выражен, может быть представлен субъективно". Тут Потебня, отходя от живой системы современных ему грамматических отношений, уходит в область изучения генезиса пассивных конструкций. Развитие страдательных оборотов отчасти связано с историей безличных предложений. В безличных предложениях, содержащих в качестве сказуемого страдательное причастие, страдательность постепенно теряется или ослабевает. Здесь усиливается идея состояния. Безличные предложения типа В молодости было много бито, граблено, по Потебне, "образовались непосредственно из двучленных страдательных оборотов с подлежащим среднего рода" (ср. оно). "Как скоро местоименное (заключенное в глаголе или явственное) подлежащее среднего рода при глаголе страдательном получило безличное значение и вместе с тем лишилось проглядывавшего в нем значения объекта, то получилось стремление к безличности".

      Безличное употребление страдательного залога, "родившись в оборотах с местоименным подлежащим среднего рода, заключенным в глаголе или явственным, стало применяться и к оборотам, в коих подлежащим (бывшим объектом) было имя". Сюда относятся областные севернорусские (и украинские) обороты: взято его в рекруты; повезено его в город и т. п. Здесь винительный объекта стоит при безличной форме причастия страдательного. "В тех случаях, где в безличном предложении со страдательным причастием требовалось обозначить и явственное действующее лицо действительного глагола, это лицо, очевидно, может быть выражено только дополнением: у молодца было послужено= послужил" (472). Но, понятно, для образования безличных причастно-страдательных конструкций именной объект не обязателен и даже не нужен. "Он может быть опущен, не изменяя характера предложения". "Глаголы объективные здесь становятся на одну доску с субъективными".

      Таким образом, безличные предложения этого типа в своем развитии выходят далеко за пределы соотносительности с личными активными оборотами. Безличные конструкции образуются и от глаголов субъективных (непереходных). "В оборотах: сижено, гуляно, идет, уехано за охотой; в девках сижено — плакано, замуж выдано — выто и т. п.... страдательная форма не имеет вполне страдательного значения и возможна благодаря фикции, что у глагола субъективного есть какой-то неопределенный объект. Этот действующий объект нужен только затем, чтобы в его форме представить действующее лицо" (473).

      Легко заметить, что учение Потебни о пассивных оборотах органически сплетается с вопросами об истории субъективно-объективного строя предложения, с вопросами о развитии разных типов предложения — глагольно-именных и глагольных. В той же плоскости Потебня рассматривает залоговые значения действительных, средних объективных, средних субъективных без -ся и средних возвратных глаголов.

      Вопрос о переходных (объективных) глаголах сводится к изучению разных типов переходности, вернее, к изучению разных конструкций, связанных с формами прямой и косвенной переходности глагола. Однако в изложении Гвоздикова лексико-семантические критерии классификации возвратных форм явно доминируют над синтаксическими. Непосредственно же изложение этой проблемы самим Потебней нам пока неизвестно.

      Потебня классифицирует возвратные глаголы, исходя из разных лексических значений самих глаголов и из значений аффикса -ся, а также из различий глагольного управления. Например, Потебня выделяет в особую группу глаголы с -ся, допускающие при себе ближайший объект лишь в родительном: наесться, напиться, насмотреться, начитаться, хватиться, слушаться, стыдиться, совеститься и т. п. "Судить о залоге можно только в связи с субъектом и объектом, при определении залога нельзя вырывать глагол из предложения", — так комментирует Б. Гвоздиков точку зрения Потебни. Поэтому Потебня даже от действительного залога отделяет залог прямого объекта, видоизмененный вследствие отрицания. "Здесь глагол уже не будет действительным. Отрицание при сказуемом есть уменьшение или уничтожение деятельности подлежащего. Отсюда вытекает правило: отрицание видоизменяет залог глагола, следовательно, нет никакого основания писать отрицание не отдельно" (474). Понятно, что и в кругу средних глаголов различаются Потебней глаголы средние объективные ("залог косвенного объекта", например: потрясать копьем; служить делу, а не лицам и т. п.) и средние субъективные (т. е. безобъектные, например: сидеть, спать, лежать и т. п.; сюда также: он поет в хоре и др. под.). Но синтаксические особенности, лежащие в основе залоговых различий, у Гвоздикова не всегда выступают на первый план, иногда они остаются в тени или даже оставляются совсем в стороне. В собственном же изложении Потебни эти отделы его учения о залоге не дошли до нас, во всяком случае пока еще не опубликованы¹² .

      1. Среди глаголов на -ся прежде всего выделяются возвратные глаголы. В них -ся обозначает тождество объекта с субъектом. Эти глаголы распадаются на собственно-возвратные (мыться, беречься, наряжаться, одеваться, прятаться, обороняться, питаться и т. п.) и частично-возвратные, в которых -ся синекдохически выражает лишь часть субъекта (например: тереться, обливаться, нахмуриться, сморкаться, зажмуриться, уставиться, т. е. уставить глаза; "Ребенок опять засмеялся, уставился на сундук" — Тургенев, "Отцы и дети"; ср. у Гоголя в "Тяжбе": "Да что ж вы на меня уставили глаза?").

      2. В других глаголах на -ся суффикс -ся уже не имеет возвратного значения. Но, по выражению Потебни, "стал служить только средством превращения объективного глагола в безобъективный". Это средне-возвратные глаголы (например: родиться, литься (в значении: течь), садиться, воротиться, учиться, умаяться, забавляться, явиться и т. п.) (475).

      Трудно сказать, в какой мере здесь статья Б. Гвоздикова, основанная на лекциях Потебни, точно воспроизводит мысли учителя. Но, по-видимому, в круг средне-возвратных глаголов Потебней включались разные группы глаголов с -ся, позднее тщательно разграниченные по своим залоговым значениям в работах Фортунатова, Ульянова, Поржезинского и Шахматова. Различия внутри средне-возвратных залогов, по мнению Потебни, устанавливаются в зависимости от присущих им форм управления, от отношений их к объекту.

      3. От средне-возвратных глаголов резко отличаются глаголы типа кусаться, драться, швыряться и т. п. По словам Потебни, "здесь -ся — знак устранения первоначального объекта или замены его другими" (476). Замену объекта можно понимать как метонимическое переосмысление возвратности. По-видимому, развивая мысли Потебни, но отчасти и искажая их, Б. Гвоздиков различает в глаголах этого залога следующие разновидности:

      1) когда -ся обозначает нечто принадлежащее субъекту, например: уложиться, строиться, издержаться ("я, знаете, в дороге издержался" — Гоголь, "Ревизор"), промотаться, собираться, управиться и другие подобные;

      2) когда -ся представляет предмет мысленной принадлежности (например: изъясняться, исповедоваться, печататься и другие подобные);

      3) когда -ся метонимически изображает нечто близкое к субъекту в пространственном отношении, нечто находящееся перед ним, доступное его руке, находящееся вокруг него, около него, под ним (например: держаться за что-нибудь, хвататься за что-нибудь, взяться за что-нибудь, оглядываться, забыться, рыться, копаться, топтаться, переминаться, толочься и т. п.). По-видимому, генетически с этим разрядом глаголов были связаны и глаголы на -ся, в современном языке соотносительные с непереходными без -ся, вроде плакаться, стучаться и т. п. (477)

      4. Часть глаголов на -ся относится к взаимному залогу.

...деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился...

(Пушкин, "Евгений Онегин")

Взаимность обозначается либо с помощью множественного числа ("Хоть подеритесь не поверю" — Грибоедов; "И новые друзья ну обниматься, ну целоваться" — Крылов, "Собачья дружба"; "Когда же мы увидимся?" — Фонвизин, "Недоросль" и т. п.), либо с помощью социативности (т. е. с помощью предлога с).

      Иногда взаимность указывается выражениями: между собой, друг друга.

Потом взглянулись меж собой.

(Крылов, "Крестьянин и река")

Те шепчутся, а те смеются меж собой.

(Крылов, "Ларчик")

      5. В особый разряд Потебня выделяет глаголы на -ся, соотносительные с непереходными, субъективными глаголами. По-видимому, многие из этих глаголов вторичного, более позднего образования. По словам Потебни, аффикс -ся, получив в сочетании с глагольными основами особый оттенок неопределенности орудия и направления действия (например: швыряться, бросаться, кусаться), неясности мотива (ручаться), беспричинности или отсутствия видимой причины (жечься) и вообще развив многообразные производные значения, далекие от значений возвратного местоимения, стал присоединяться и к тем глаголам, которые прежде не допускали внешнего объекта. Эффект некоторых из этих глаголов, воспринявших аффикс -ся, гот, что в них действие представляется возникшим само собою, от неизвестной причины: Пламя разгорелось; Человек разнемогся (478).

      Легко видеть, что этот разряд включает в себя глаголы, образуемые посредством совместного присоединения -ся и приставки. В этом кругу глаголов намечаются Б. Гвоздиковым некоторые подразделения:

      1) глаголы движения, образуемые присоединением -ся и приставки с- (сойтись, сходиться, съехаться и т. п.), здесь "-ся представляет собою как бы центр, куда стремится действие";

      2) глаголы движения, образуемые присоединением -ся и приставки раз- (например: разойтись, рассесться, расступиться, распасться, разбежаться и т. п.), здесь "-ся представляет собой как бы окружность, к которой стремится действие, направляющееся от центра".

      6. Кроме значения страдательного залога Потебня различает еще среди глаголов на -ся особый залоговый тип, в котором -ся присоединяет оттенок удобства, самопроизвольности действия. В таких конструкциях, как не спится, плохо читается, хорошо живется, не сидится на месте и других подобных, по словам Потебни, "мы замечаем оттенок легкости, удобства, самопроизвольности действия, как будто действие катится с наклонной плоскости. Этот оттенок значения зависит ли от дательного падежа, обозначающего лицо, для которого это делается?"

      "Тот же самый оттенок останется, если мы устраним дательный падеж и поставим подлежащее. То не беда, что пьется вода... Мы говорим, что дело само собою делается. Оттенок зависит от -ся. Тогда мы получаем, отделяя -ся от предыдущего выражения, что вода сама себя пьет, так что не нужно, чтобы кто-нибудь употреблял усилие для ее питья..." (479)

      Такова в общих чертах схема залоговых значений, намеченная Потебнею и изложенная его рядовым слушателем Б. Гвоздиковым. Эта схема значительно восполняется мыслями и указаниями другого ученика Потебни — А. В. Попова.

§ 75. История развития заложных значений
в изображении ученика Потебни А. В. Попова

      Схема залогов, восстановленная по фрагментам записок Потебни и по статье его рядового слушателя, наполняется сложным историческим содержанием, если обратиться к "Синтаксическим исследованиям" А. В. Попова. Потебня писал в некрологе о Попове: "Как не встречал, так, вероятно, уже и не встречу другого такого". Попов рисует генезис категории залога. Он тоже связывает развитие категории залога с историей субъектно-объектного строя предложений. Самый древний из оборотов, относимых к категории залога, — это, по мнению Попова, допускавшего, вопреки Потебне, первичность одночленного предложения, безличный страдательный оборот. Попов — вслед за Курциусом — считает, что "именительный, звательный и винительный падежи представляют группу более древних и более близких между собой падежей" и что винительный был некогда общим косвенным падежом (480); дательный и творительный сформировались гораздо позднее. Из изложения ясно, что применение терминов именительный и винительный падежи к характеристике древнейших синтаксических отношений очень условно. Речь идет о той стадии, когда еще не было существительных и прилагательных, не было и резких различий между именем и глаголом. Следы именно этой стадии можно видеть в страдательных безличных оборотах типа в девках сажено, горя мыкано или построено там три терема (винительный объекта) (481).

      Причастия — это синкретическая часть речи, предшествовавшая выделению имени и глагола. Чем дальше в древность, тем заметнее, что причастия страдательные одинаково употребительны как в глаголах, означающих действие (verba transitiva), так и в глаголах, означающих состояние (verba intransitiva), так что в более древнее время переходность не противополагается страдательности. "В причастиях этих замечается усиливающееся по направлению к древности колебание между действительным и страдательным значением" (482). "Не может быть и речи о том, что страдательные причастия имели первоначально определенно-страдательное значение: страдательные с современной точки зрения причастия в более древнее время не могли иметь большей определенности заложного значения, чем та, какую до последнего времени обнаруживают слова, имеющие одинаковые с причастиями страдательные суффиксы (например: nasutus — носат; carnutus — рогат и т. п.)".

      Итак, страдательное причастие в безличных оборотах типа послано, хожено и т. п. — это не глагол и не имя в нашем смысле. "По направлению к древности употребление винительных объекта при именах существительных и прилагательных заметно усиливается, причем многие из таких имен оказываются тождественными с страдательными причастиями..." (483). Следовательно, в древнейших конструкциях этого типа винительный падеж не мог первоначально зависеть ни от залога, ни от глагола вообще. "Страдательные причастия первоначально могли только указывать, что действие, обозначенное глагольным корнем, принадлежит, относится к тому, о чем идет речь, не обозначая того, производитель ли это действия, или только ближайший объект, на котором проявляется действие, или лишь одно только обозначение проявления действия" (484).

      Первоначально "не было различия категории действительного и страдательного залогов". Это различие возникает в связи с развитием противопоставления активных глаголов, глаголов действия, и пассивных глаголов, глаголов состояния.

      Категория залога формируется в связи с разграничением глаголов переходных и непереходных (485). "Первоначально не могло быть заметного различия между переходными и непереходными словами". Дифференциация имени и глагола ведет к"специализированию значения глаголов". Глаголы делаются переходными в том случае, когда склоняются к значению действия, направляющегося на другой предмет (486). В связи с этим процессом "идет развитие более позднего значения винительного объекта" как предмета, на который направляется действие подлежащего, как объекта, которому причиняется известное действие или состояние. Категория объекта соотносительна с категорией субъекта. С формированием этих категорий связано развитие субъектно-объектного или номинативного строя предложения. На фоне этой эволюции и возникает противопоставление активных и пассивных оборотов; развивается категория залога.

      "Главное различие действительных оборотов от страдательных заключается в следующем: в действительных оборотах главный с логической точки зрения предмет, т.  е. производитель действия или состояния, является вместе с тем и главным предметом речи, т.  е. подлежащим; в страдательных же оборотах главным предметом речи является или самое действие, факт (безличные страдательные обороты), или второстепенный с логической точки зрения предмет, на котором проявляется известное действие или состояние (личные страдательные обороты), причем производитель действия вполне или в значительной степени игнорируется" (487).

      Таким образом, "залог есть известного рода отношение между производителем действия, объектом и подлежащим; следовательно, заложное значение есть такое формальное значение глагола, которым обусловливается отношение между производителем действия, объектом и подлежащим" (488). Образование действительного и страдательного залогов связано с эволюцией категорий объекта и субъекта, активности и пассивности, переходности и непереходности.

      "Транзитивность первоначально (и вообще в более древних формациях) вовсе не составляет исключительной принадлежности действительного залога и не противоположна ни медиальности, ни страдательности и даже не составляет исключительной принадлежности глагола вообще, но свойственна в значительной степени существительному и прилагательному; следовательно, активность первоначально вовсе не тождественна с транзитивностью, как учат грамматики. Но с течением времени происходит следующее. Между verba activa transitiva (т. е. переходными. — В.  В.) и verba activa intransitiva (т. е. непереходными. — В.  В.) постепенно увеличивается различие; при последних (intransitiva) делается невозможным употребление винительного объекта, а вследствие этого делаются от них невозможными и личные страдательные обороты. Таким образом, суживание употребления винительного объекта идет параллельно с суживанием употребления страдательных оборотов (489). В кругу действительных глаголов устанавливается различие между субъективными глаголами, не имеющими при себе никаких дополнений (объектов), и объективными.

      Итак, формируются два класса глаголов.

      1. Действительные, т. е. такие, при которых подлежащим является производитель действия; объекта может или вовсе не быть (непереходные действительные), или может быть один и даже (редко) два объекта (переходные действительные).

      2. Страдательные, т. е. такие, при которых "производитель действия вполне или в значительной степени игнорируется, а подлежащим является или второстепенный с логической точки зрения предмет, на котором проявляется действие (являющийся в действительных оборотах объектом), или грамматического подлежащего вовсе нет; изредка при них возможен и винительный объекта, особенно во втором случае (страдательные переходные глаголы) (490).

      3. В связи с образованием этих залоговых различий возникает и третий залог — медиальный, средний. Основных залогов три: действительный, страдательный и средний. "Удобство термина средний залог заключается в том, что указывает на отношение его к действительному и страдательному: средние глаголы представляют нечто среднее между действительными и страдательными, так как в них подлежащим является предмет, который вместе есть и производитель действия (признак действительного залога), и объект действия (признак страдательного). Это отношение понимали уже древнегреческие грамматики, которым принадлежит и само введение термина средний" (491).

      Итак, рядом с действительными и страдательными располагаются медиальные глаголы, т. е. такие, при которых производитель действия является вместе и подлежащим и объектом, на что указывает медиальная форма или возвратный объект; другого объекта при этом обыкновенно (особенно в более поздних формациях) не бывает (непереходные media); но он может и быть (переходные media). (Ср. я взглянул в зеркало и испугался себя; ср. просторечное словосочетание боюсь жену.) Один из видов медиума составляют глаголы взаимные. Постепенно "транзитивность делается противоположною медиальности и страдательности и совпадает с активностью".

      Итак, "медиальная форма указывает на то, что действие, возникающее от субъекта, имеет тот же субъект и своим объектом" (492).

      Но так как медиальные глаголы начинают формироваться еще тогда, когда понятие объекта было очень широко и разные виды прямой и косвенной объективности — переходности и непереходности — не были дифференцированы, то значения медиальной формы очень сложны и разнообразны. Ведь местоименный корень (-ся), являющийся в виде возвратного местоимения или заключенный в среднем глаголе, может отражать всю широту и недифференцированность значений так называемого "винительного" падежа, которыми этот падеж обладал до образования современной системы падежей.

      1) Так, -ся может заступать место одного из винительных падежей при древних глаголах с двойным винительным. Например, в таких оборотах, как класть кому что (или кого во что), давать, делать кому что, надевать на кого что (или одевать кого во что), более древние языки употребляют два винительных (двойные винительные различного значения). Когда -ся выступает в роли одного из этих винительных, возникают возвратные глаголы типа одеваться, обуваться, полагаться, надеяться и т. п. (493)

      Конечно, последующая эволюция лексических значений изменяет первоначальные связи и соотношения глаголов.

      2) Подобным образом из двойных винительных объясняются средние глаголы со значением: удалять от себя что, лишаться чего и т. п., например: раздеться, лишиться и т. п.

      3) Кроме того, в более древних языках существовал "винительный коммодальный: всякий глагол с винительным падежом возвратного местоимения мог получить значение действия для себя, в свою пользу". Так объясняется возникновение возвратных глаголов типа строиться, проститься, молиться и т. п.

      4) В связи с этими значениями становится понятно, что "средние глаголы могут между прочим указывать на то, что объект принадлежит действующему лицу, составляет его часть или принадлежность", например: издержаться, тратиться и т. п.

      5) Значительная часть винительного объекта имела первоначально комитативное значение, близкое к значению творительного. Комитативное значение возвратного объекта легко усматривается в таких глаголах, как: носиться, возиться, бросаться, пускаться, биться и т. п. (биться в таких оборотах, как рыба бьется об лед, значило: бить собою, а не себя).

      Из такого основного комитативного значения в средних глаголах развиваются следующие два значения: взаимное и обособительное.

      6) Взаимные глаголы. В них часто действие относится к обоим предметам, т. е. каждый из двух предметов (или групп предметов) является вместе и субъектом, и объектом, например: человек борется с зверем — значит: человек борет зверя, а зверь человека; в таком случае возвратный — местоименный объект, заключенный в среднем глаголе, получает взаимное значение (друг с другом, друг друга), и такие средние глаголы называются взаимными. Оба субъекта, выступая одновременно и в роли объектов, изредка выражаются именительным; обыкновенно же второстепенный из двух предметов является объектом, выражаясь в более древних языках винительным, а в более новых — творительным (сначала без предлога, а потом с предлогами, означающими сообщество). Например: знаться с кем, видеться с кем, перекинуться с кем словом и т. п.

      7) Полувзаимные глаголы. В этих глаголах представляется как бы "половина действия, выражаемого взаимными глаголами: только ответное действие" (ср. откликаться при перекликаться).

      Так объясняется -ся в глаголах отзываться, откликаться, отражаться, отдаваться, слушаться, ослушаться, отговориться, отбиться.

      8) Действие, которое совершает производитель действия сам с собою, есть действие обособленное, замкнутое; из значения обособленности легко развивается значение независимости, произвольности и отсюда бессмысленности действия.

      Например: целиться, рубиться (порубись дров, помолотись), жечься (крапива жжется), колоться, царапаться, лягаться, бросаться (он бросается камнями без причины).

      Сюда же, вероятно, относятся многие из глаголов, означающих аффекты.

      9) Обособительное значение особенно широко распространяется в связи с развитием значения непереходности в медиальной форме.

      Так объясняется образование медиальной формы от многих глаголов непереходных, например: стучаться, звониться и т. д. В этом случае происходит как бы усиление значения непереходности с помощью медиальной формы.

      10) Verba media в страдательном значении. "Медиальная форма может указывать на то, что слово, являющееся подлежащим, есть объект действия, означенного сказуемым (а это именно и означают личные страдательные обороты); при этом, конечно, игнорируется то, что в медиальном обороте объект действия есть вместе с тем и производитель действия" (494).

      По аналогии с безличными страдательными оборотами развиваются и безличные медиально-страдательные обороты. В них характерен особый оттенок значения: произвольности, бессмысленности, непонятности действия. Например: спится, сидится, лежится, пьется, зевается, хочется и т. п.

      "Учение о безличности, по мнению А. В. Попова, есть известного рода дополнение к учению о залогах" (495).

      В самом деле, "очевидно, что объект и подлежащее составляют важные факторы в развитии залогов. Спрашивается, возможны ли такие случаи, когда один из этих факторов равняется нулю, т. е. отсутствует в предложении? Факты показывают, что возможны. Так, с одной стороны, часто не бывает объекта при действительных глаголах (непереходные действительные глаголы); с другой стороны, некоторые глаголы всех трех залогов имеют такое значение, что не нуждаются в подлежащем. Такие глаголы принято называть безличными. Итак, безличность есть частный случай отношения между членами предложения, когда сказуемое по своему значению не нуждается в подлежащем.

      Это бывает в тех случаях, когда главным предметом речи является само действие. Относящиеся сюда глаголы обозначают обыкновенное физическое, физиологическое или психическое состояние или действие, производитель которого неизвестен. Например, темнеет, шумит, зудит и т. п. просто значат: является темнота, происходит шум, чувствуется зуд. В безличных глаголах, говорит Штейнталь, самому субъекту дана глагольная форма: es dunkelt — Dunkel ist wird (496).

      Гейзе заметил, что безличные глаголы представляют форму предложения, выражающего существование (Existentialsatz), означающего простое бытие или превращение (Sein oder Werden), факт без субъекта, т. е. без отдельного субъекта, так как факт сам по себе есть вместе и субъект"¹³ .

      Таковы взгляды А. В. Попова на залог, в основном очень близкие к концепции Потебни (497).

      Здесь категория залога, в сущности, выводится далеко за пределы грамматического учения о слове, становясь основной проблемой исторического синтаксиса простого предложения (498).

§ 76. Категория залога в освещении акад. Д. Н. Овсянико-Куликовского.
Синтаксические противоречия в учении Овсянико-Куликовского

      Д. Н. Овсянико-Куликовский односторонне воспринимает учение Потебни о залоге. Он устраняет соображения Потебни о генезисе и эволюции категории залога, о связи ее с разными типами предложения. Вместо этого он разбавляет потебнианское учение о залоге психологизмом. Он своеобразно изменяет мысль Потебни об отсутствии полноты энергии в субъекте страдательного оборота. Овсянико-Куликовский определяет залог так: "Залогами называются те глагольные формы, в которых воспроизведено отношение подлежащего как лица действующего к сказуемому как к действию, с точки зрения подлинности, фиктивности и мнимости роли подлежащего как производителя признака, данного в лексическом значении глагола-сказуемого" (499). Такая оценка роли подлежащего невозможна вне лексической характеристики глагола. Например, в выражении камень лежит — камень представляется фиктивным производителем действия, и это представление зависит от лексического значения глагола лежать (500). Категория залога, следовательно, помещается Д. Н. Овсянико-Куликовским на самой границе грамматики и лексикологии, в переходной между ними зоне. Характерное для Потебни стремление к учету взаимодействия лексических и грамматических значений у Овсянико-Куликовского отзывается смешением тех и других. Залоговое значение, по Овсянико-Куликовскому, — это свойство глагола изображать деятельность подлежащего либо как подлинную, либо как фиктивную или мнимую: "Смотря по лексическому значению глагола, эта мнимость колеблется то в ту, то в другую сторону, увеличиваясь и уменьшаясь". Понятие мнимости, фиктивности у Овсянико-Куликовского двусмысленно. Иногда оно — лексическое, иногда — грамматическое. Тем не менее им определяется грамматическое различие между двумя основными залогами: действительным и страдательным. "Страдательный залог, — учит Овсянико-Куликовский, — есть форма глагола, заставляющая нас мыслить подлежащее как недействующее или, лучше, мнимо действующее и только отвечающее на вопрос: кто? что?". Подлежащее при формах страдательного залога является лишь мнимым производителем признака, "иначе говоря, можно назвать мнимою его деятельность". В отличие от страдательного, действительный залог есть "форма глагола, заставляющая нас мыслить подлежащее как лицо действующее, причем самая деятельность его может быть либо подлинною, либо фиктивною", в зависимости от лексического значения глагола. Ср.: я гуляю и камень лежит. Дальнейшее различение залоговых значений у Овсянико-Куликовского носит еще менее грамматический характер. Оно грешит грубым смешением грамматических и лексических признаков, выделяемых с психологической точки зрения. Так, различая две формы страдательного залога (причастно-страдательный оборот и возвратно-страдательный глагол на -ся), Овсянико-Куликовский вслед за Потебней находит разницу между этими формами "в степени мнимости подлежащего как производителя признака". В формах типа подсудимый был оправдан эта мнимость подлежащего как производителя признака — полная, в пассивных конструкциях с формами на -ся (мост строится) степень мнимости уже не та. Так, например, в выражении эта дверь плохо запирается достаточно ясно сквозит "представление о двери как о действующем лице — как будто дверь сама так делает, что ее трудно запереть". Таким образом, и в формах страдательного залога на -ся наблюдается колебание в степени мнимости подлежащего как производителя действия, в зависимости от различий лексического значения глагола. В одних глаголах эта мнимость затушевана, в других выступает очень ярко. Например, в таких выражениях, как заседание открывается, обед варится, публика не допускается, книга печатается и т. д., "уже гораздо труднее или совсем невозможно представить себе подлежащее действующим". Все же "отсутствие страдательного причастия и действительная форма глагола в этом обороте обусловливают собою то, что подлежащее здесь не имеет столь яркого характера мнимости (в смысле производителя признака), каким оно отмечено в обороте с причастием страдательным". Так Овсянико-Куликовский отделяет страдательное значение от грамматической формы (ведь форма глагола, по словам Овсянико-Куликовского, здесь "действительная") и ставит его в полную зависимость от лексических значений слов и от стилистических особенностей словоупотребления.

      Классификация форм действительного залога в теории Овсянико-Куликовского производится уже с иной точки зрения — именно с точки зрения отношения действия к субъекту и объекту, а также взаимоотношений между субъектом и объектом действия (а не с точки зрения подлинности или "мнимости" подлежащего). Устанавливаются две разновидности глаголов действительного залога: 1) переходные (распадающиеся на: а) прямопереходные — с винительным прямого дополнения и б) косвенно-переходные) и 2) непереходные глаголы. Далее различаются следующие разряды непереходных глаголов:

      1) непереходные, которые также могут быть и переходными, например: говорить, читать, петь;

      2) непереходные — с частицей -ся, которую нельзя отделить (т. е., отделивши которую, нельзя получить живой формы глагола), например: скитаться, бояться, выспаться, сниться, смеяться, улыбаться. Это так называемые "общие" глаголы. Здесь, по словам Овсянико-Куликовского, "на первый план — в чисто грамматической сфере мысли — выдвигается само действие (состояние), с оглядкою на лицо, которому оно принадлежит";

      3) непереходные — с отделяющейся частицей -ся (соответствующие глаголы без частицы -ся — переходны), например: молиться, рыться, возиться, носиться, копаться, томиться, водиться и т. п. Здесь доминирует "представление, что действующее лицо как бы поглощено своею деятельностью, ушло в нее целиком";

      4) возвратные — тоже с частицей -ся, "которая здесь указывает на то, что действие подлежащего направлено на него же самого";

      5) взаимные — драться, бросаться, целоваться и т. д. — с частицей -ся, "намекающей на то, что объекты действия — это те же действующие лица";

      6) те же глаголы — ругаться, драться, сражаться и пр., но только без указания на взаимность;

      7) непереходные — без -ся: спать, лежать, умирать, страдать, болеть и т. д.

      Таким образом, здесь уже использован анализ возвратных глаголов, произведенный К. С. Аксаковым, Ф. Ф. Фортунатовым и А. А. Потебней, и несколько приспособлен к старому учению о залогах. Но в самой классификации непереходных глаголов у Овсянико-Куликовского наблюдается беспорядочное смешение разных критериев — лексических, морфологических и синтаксических.

      Понятие непереходности, по мнению Овсянико-Куликовского, имеет разные степени. "Непереходность различных глаголов неодинакова: многие из них стоят на границе между переходностью и непереходностью. Одни и те же глаголы могут быть переходными и непереходными. Например, непереходный глагол рыдать в стихах:

Не рыдай так безумно над ним:
Хорошо умереть молодым...

(Некрасов)

уже отмечен характером некоторой переходности.

      Итак, "употребляя какой-нибудь глагол (в предложении), мы представляем себе его специальные отношения к действующему лицу, с одной стороны, и к внешним предметам (объектам) — с другой; если в нашем грамматическом ощущении перевешивают первые (отношения к действующему лицу), то это глагол непереходный; если перевешивают вторые (отношения к объектам), то это глагол переходный". Так как отношение глагола-сказуемого к подлежащему выражается в согласовании, а его отношение к дополнению — в управлении, то непереходность есть перевес согласования над управлением. Переходность, наоборот, — признак роста управления.

      Легко заметить, что у Овсянико-Куликовского слились и смешались в категории "действительных" глаголов глаголы самого различного грамматического содержания и строения: тут и переходные, и непереходные без -ся, и общие глаголы, и все разряды возвратных. В основу классификации залогов положены три совершенно разнородных и несоотносительных признака: 1) различие в отношениях между подлежащим и реальным производителем действия — признак синтаксический, связанный с вопросом об активных и пассивных оборотах; 2) лексико-синтаксическое различие глаголов в зависимости от их переходных, непереходных и косвенно-переходных значений; 3) различие в значениях, вносимых в так называемые "возвратные" глаголы аффиксом -ся.

      Концепция Овсянико-Куликовского эклектически комбинирует разные учения о залогах. Она пропитана наивным психологизмом. Однако заслуга Овсянико-Куликовского состояла в том, что он с точки зрения современного языка глубже осветил понятие переходности и непереходности глагола и разъяснил, следуя за Потебней, невозможность отделять от категории залога вопрос об активных и пассивных оборотах.

§ 77. Попытки синтеза фортунатовской теории залогов
с учением Потебни и Овсянико-Куликовского в работах акад. Шахматова

      Акад. А. А. Шахматов пытался выйти за пределы фортунатовской схемы залогов и устранить противоречия концепции Овсянико-Куликовского. Но в "Очерке современного русского литературного языка" Шахматов очень близок к Фортунатову и его школе в понимании сущности залога и в определении значений возвратной формы. Шахматов сначала отделяет от категории залога вопрос о переходном и непереходномзначении глаголов. Общее определение залога в "Очерке" целиком совпадает с фортунатовским. По Шахматову, "формами залога называются те различные произведенные от одного и того же глагола образования, в которых обозначаются различного рода отношения действия или состояния, выраженного глаголом, к его субъекту" (501). Вслед за Фортунатовым А. А. Шахматов признает, что наряду с глаголами, обозначающими залоговые различия, в русском языке много глаголов, не подводимых под категорию залога из-за отсутствия соотносительных форм, например: идти, долженствовать, возненавидеть, бояться и т. п. Но, вопреки Фортунатову и в соответствии с грамматической традицией, Шахматов считает различия в отношениях действия или состояния к субъекту, выражаемые формами действительного и страдательного залогов, очень существенными для русского языка¹⁴ . Эти различия отражаются не только в противопоставлении действительных и страдательных причастий, но и в широком развитии страдательного значения у возвратных глаголов на -ся, преимущественно для 3-го лица. Для 1-го и 2-го лица обоих чисел, по мнению Шахматова, употребительнее обороты со страдательными причастиями, чем возвратные формы на -ся. Действительный залог обозначает, что "действие или состояние проистекает от самого субъекта". Страдательный обозначает, что "действие переходит на субъект предиката с другого (психологического) субъекта". Эти определения близки к взглядам Потебни и Овсянико-Куликовского. С действительным залогом соотносителен также средний, обозначающий, что "действие или состояние, выраженное глаголом действительного залога, подвергалось тому или иному изменению в отношении его к субъекту, причем это изменение внесено в него частицей -ся" (моется, они бранятся, радоваться, сердиться и т. п.). Таким образом, основных залогов у Шахматова (так же как и у Потебни) три: действительный, страдательный и средний, к которому Шахматов относит возвратные глаголы (ср. классификацию Г. Павского и традиционную систему залогов, принятую западноевропейской лингвистикой) (502). Определяя значение глаголов на -ся, т. е. "глаголов среднего залога", А. А. Шахматов отчасти руководился схемой Фортунатова. Он делил эти глаголы: 1) на глаголы собственно возвратные, соотносительные с переходными действительными глаголами (со значением возвратно-переходным — он моется, лошадь плетется, возвратно-непереходным — собака кусается, возвратно-взаимным — они познакомились и возвратно-общим — сердиться), и 2) на средние глаголы с усилительно-определительным значением, произведенные от непереходных глаголов (среди этих последних различались: а) глаголы с усилительным значением: стучаться, хвастаться, звониться и т. п., в которых действие субъекта совершается в его интересах, и б) глаголы с определительным значением: краснеться, белеться и т. п.).

      Различая в кругу возвратных глаголов те же оттенки значений, что и Фортунатов, акад. А. А. Шахматов опирается на более широкий и разнообразный материал. Этот материал не покрывается фортунатовской схемой глаголов. Поэтому характеристика некоторых значений оказывается слишком общей и неопределенной. Таково, например, возвратно-непереходное значение, "когда действие субъекта только обнаруживается, но не переходит ни на объект, ни на субъект". Сюда у Шахматова отнесены такие разнородные типы глаголов, как кусаться, жечься (крапива жжется), бодаться и т. п., с одной стороны, и строиться (народ строится), тратиться (ты понапрасну тратишься), убираться (он целый день убирается) и т. п. — с другой. Очень расширенным представляется и толкование "возвратно-переходного значения": "Когда действие субъекта переходит на него же, захватывая или часть его (например, внешность), или его всего, выдвигая его, выставляя его определенным образом". С этим значением у Шахматова связаны не только прямовозвратные формы, вроде я моюсь, ты купаешься, румяниться, она завивается и т. п., но и такие глаголы, как крадется, лошадь плетется, он носится с мыслью, берется, забывается, твое отсутствие кидается в глаза и т. п. Ясно было, что фортунатовский перечень значений -ся очень неполон, недостаточен. В своем "Синтаксисе" А. А. Шахматов значительно пополняет и исправляет его.

      В своем "Синтаксисе" А. А. Шахматов сохранил то же деление на три основных залога (с заменой термина "средний залог" названием "возвратный залог"): действительный, страдательный и возвратный, но расширил и видоизменил само понятие залога (503). В русском языке, по Шахматову, формами залога выражается или отношение субъекта к объекту действия, или же невозможность сочетать данный глагол с объектом. Таким образом, в соответствии с теорией Потебни и Овсянико-Куликовского признак переходности или непереходности становится у Шахматова фундаментом учения о залогах. Теперь Шахматовым различаются три группы глаголов действительного залога: переходные с прямым дополнением (в винительном падеже), переходные с косвенным дополнением (в родительном, дательном, творительном падежах) и непереходные, вовсе не имеющие при себе дополнения. Грамматическое различие между этими тремя разновидностями глаголов действительного залога выражается в том, что прямо-переходные глаголы образуют причастия страдательного залога; косвенно-переходные, не образуя причастий страдательного залога, могут сочетаться с -ся (ср.: управляться, руководиться; ср.: грозить и грозиться; хвастать и хвастаться и т. п.); непереходные не образуют причастий страдательного залога и обычно (кроме некоторых немногих глаголов) не сочетаются с -ся (разве только для обозначения полноты проявления действия или его интенсивности, но и то — при одновременном присоединении приставки, например: лежать — отлежаться, вылежаться). Кроме того, А. А. Шахматов углубил и расширил учение Фортунатова о значении возвратной формы¹⁵ , о значении аффикса -ся.

      Не подлежит сомнению, что в шахматовском учении о залогах русского глагола есть некоторая неслаженность. В "Очерке современного русского языка" А. А. Шахматов, следуя за Фортунатовым, выдвигал главным образом морфологические различия между залогами. Но тут же под влиянием Овсянико-Куликовского он подчеркивает соотносительность действительного и страдательного оборотов и выясняет синтаксическую разницу между ними, состоящую в характере отношений предиката к субъекту. Кроме того, описывая формальные классы глаголов среднего залога, А. А. Шахматов уже не ограничивается указаниями на отношение действия к субъекту, но постоянно отмечает и различия в отношениях действия к объекту (например, возвратно-непереходное значение, когда действие "не переходит ни на объект, ни на субъект", возвратно-взаимное, когда действие субъекта и объекта взаимно переносится друг на друга). В "Синтаксисе" А. А. Шахматов глубже вникает в синтаксическую природу залоговых различий, в их связь с соотношением категорий субъекта и объекта в строе предложения. Но и тут лексико-морфологические признаки залоговых форм отвлекают А. А. Шахматова от анализа тех синтаксических конструкций, строй которых всецело определяется различиями залоговых форм и функций глаголов.

      Анализ функций самой возвратной формы — самая блестящая и плодотворная часть шахматовского учения. С некоторыми дополнениями и поправками он должен быть принят как грамматикой, так и лексикологией современного языка. Характеристика основных, продуктивных значений аффикса -ся помогает уяснить семантическую природу возвратных глаголов, живые законы их образования и синтаксического употребления в современном языке.

§ 78. Значения формообразующего и словообразовательного аффикса -ся.
Соотношение между глаголами на -ся и глаголами без -ся
и нарушение этих соотношений

      Не подлежит сомнению, что в современном русском языке категория залога прежде всего выражается в соотношении возвратных и невозвратных форм одного и того же глагола.

      В основе этого явления лежит синтаксическое свойство глагола воспроизводить оттенки одного общего грамматического понятия (отношения действия к субъекту и объекту) соотносительными формами — основной и производной, осложненной агглютинативным аффиксом -ся.

      Первоначально невозвратная и возвратная форма глагола были формами одного и того же слова. Возвратная форма (в которой элемент -ся был некогда подвижным) обозначала то же действие, но замкнутое в его субъекте, не направленное на посторонний объект (ср.: мыть и мыться; бросать и бросаться; веселить и веселиться; уважать и уважаться; целовать и целоваться; запасти и запастись и т. п.). Однако это синтаксическое соотношение должно было повлечь за собой и лексические различия. Значения возвратных форм стали очень разнообразны и диффузны, так как в глагольных формах на -ся отразились разные падежные функции бывшего возвратного местоимения. Грамматические соотношения форм глагола без -ся и с -ся были видоизменены и осложнены выросшими лексическими различиями этих форм. Многие возвратные формы, развив самостоятельные значения, обособились от соответствующих невозвратных форм и стали отдельными словами. Однако и в современном русском языке — при отсутствии лексических различий — возвратные и невозвратные глаголы с одной и той же основой воспринимаются как формы одного слова, а не как разные слова. Но эти грамматические отношения возвратности и невозвратности уже осложнены и смешаны разнообразными лексическими, словообразовательными функциями аффикса -ся. Дело в том, что значение и оттенки аффикса -ся зависят от лексических значений тех глагольных основ, к которым этот аффикс присоединяется. Общая функция -ся — устранение переходности глагола или усиление его непереходности — осложняется разнообразными оттенками соответственно лексической природе тех или иных разрядов глаголов, соответственно их семантической дифференциации.

      Вслед за А. А. Шахматовым можно различить такие значения и оттенки придаваемые группам возвратных глаголов вообще или их отдельным группам с суффиксом -ся.

      1. Собственно-возвратное (или прямо-возвратное) значение. В этом случае -ся обозначает, что действие имеет своим объектом физическую личность самого субъекта — производителя действия, непосредственно направлено на его внешность, на поверхность его тела и т. п. (ср.: мыться, белиться, румяниться, чесаться, завиваться, беречься, казниться, закутаться, защищаться и т. п.). Устанавливается прямое соотношение между возвратными формами и основными формами без -ся (мыть, белить, румянить и т. п.), по крайней мере, в общем кругу значений. Но во многих глаголах, которые раньше имели ярко выраженное прямо-возвратное значение, в процессе их семантической эволюции это значение бледнеет (например: готовиться, присоединяться, собираться и т. п.). При возвратном значении у глаголов на -ся предполагается в качестве субъекта действия лицо или вообще живое существо. В сочетании же с субъектом, выражающим не лицо, а предмет, эти глаголы обычно имеют значение страдательное, или средне-возвратное (например: лицо моется; щеки румянятся от мороза и т. п.). Ср.: спасаться от преследования и "любовью все покупается, все спасается" (Достоевский).

      А. Маргулиес различает два оттенка собственно-возвратного, или "объективного" (по его терминологии), залога. Возвратный залог может обозначать:

      а) выполнение субъектом действия над собой (умываться; кошка лижется и т. п.);

      б) выполнение субъектом действия самим собой (mit sich selbst): хвалиться, перемениться и другие подобные.

      Но легко заметить, что этот второй оттенок возвратного залога является переходным от собственно-возвратного значения к значениям средне-возвратному (например: углубиться в размышление, нравственно перемениться) и обще-возвратному. Кроме того, Маргулиес считает грамматически однородными простые (с аффиксом -ся) и усиленные заменой -ся через себя и присоединением местоимения сам формы возвратного залога. Например: он защищался и он сам себя защищал; я мучился и я сам себя мучил и т. п.

      Частое употребление усиленной формы возвратного залога в русском языке, по Маргулиесу, находится в связи с тем, что в русском языке простая возвратная форма выражает слишком много залоговых значений. Но вряд ли можно согласиться с этими положениями Маргулиеса. Для нас беречься и беречь себя, застрелиться и застрелить себя различны по своей грамматической природе. На это уже указывали и Овсянико-Куликовский, и Пешковский. "Если вместо "он застрелился" мы скажем "он застрелил себя", то это будет уже другое выражение, другой оборот; оба выражения могут иметь один и тот же смысл, одно и то же материальное содержание, но они различны грамматически, синтаксически, и поэтому их нельзя отождествлять" (504).

      Однако далеко не всегда такие парные выражения синонимичны (ср.: убиться и убить себя). Ср.: лишиться жизни и лишить себя жизни. Ср. Он-то считает себя умным, а у окружающих считается круглым дураком; ср.: беречь себя и беречься и другие подобные. Ср. широкое распространение в современном русском языке возвратных глаголов типа самоуплотниться, самоустраниться, самоуничтожиться и т. п. при отсутствии соответствующих невозвратных форм с само- и при невозможности сказать: самоуплотнить себя и т. д.

      2. Средне-возвратное значение. В этом случае -ся обозначает, что действие не направлено на посторонний объект, а сосредоточено в сфере субъекта и сводится к внешним изменениям в состоянии субъекта. При этом "субъект, оставаясь фактическим производителем действия, не мыслится таковым; он только объект" (Шахматов). Однако непосредственное понимание направленности действия субъекта (производителя действия) на себя самого как на прямой объект или вовсе отсутствует, или затруднено. Это значение рельефно выступает в группе глаголов, означающих внешние, физические изменения и изменения в состоянии и положении субъекта, его перемещения в пространстве, причем субъектом может быть и одушевленное существо, и неодушевленный предмет: возвращаться, убираться, останавливаться, отправляться, отодвинуться, переселиться, прибавляться (в весе), прогуливаться, кататься, шататься, бросаться, наклоняться, подняться, прислониться, скатиться, свалиться, вертеться, трястись и т. п. Все глаголы этого типа соотносительны с глаголами без -ся и иногда могут иметь также страдательное значение (преимущественно в несовершенном виде) (505).

      3. Обще-возвратное значение. В этом случае -ся, замыкая действие в сфере субъекта, образует возвратные глаголы, выражающие изменения во внутреннем состоянии субъекта (сердить — сердиться; радовать — радоваться; торопиться, веселиться, страшиться, удивляться, удовлетворяться, подчиняться, восхищаться, признаваться, беспокоиться, утешиться и т. п.). Очевидно, это значение может возникнуть лишь в лексическом кругу глаголов со значением чувства, внутреннего душевного переживания. Возвратные глаголы внутреннего состояния не могут иметь страдательного значения. Соотношение субъектных и объектных значений в них иное, чем в глаголах "физических изменений" (типа пожиматься, бросаться). Здесь -ся указывает на то, что субъект сам охвачен действием-состоянием (т. е. переживанием, чувством). Это значение родственно лексическому значению так называемых "общих глаголов", которые не имеют соответствий среди форм без -ся: стараться, бояться, опасаться, гордиться, улыбаться, усмехаться и т. п.

      Маргулиес объединяет средне-возвратное и обще-возвратное значения в категории "эвентивного залога". "Эвентивный залог обозначает состояние, вызванное действием, или же включенную в какое-нибудь действие, следовательно, вторичную деятельность" ("тихо склонялась и поднималась его голова" — Тургенев; он всполошился). Действительно, многие глаголы со средне-возвратным значением в переносном употреблении получают значение обще-возвратное, например, портиться (в физическом и психическом, нравственном смысле).

      4. Страдательно-возвратное значение. Отчасти оно совмещается с собственно-возвратным значением и возникает в тех же глаголах при неодушевленном субъекте (ср., например: она румянилась и щеки румянятся морозом); в других глаголах оно сочетается со значением средне-возвратным. Ср.: "Толпы раненых... шли, ползли и на носилках неслись с батарей" (Л. Толстой, "Война и мир") и Корабль несется на всех парусах. В теории большая часть прямо-переходных глаголов действительного залога может быть обращена в возвратные глаголы со страдательным значением (ср.: штрафоваться, обличаться, называться), но фактически у многих глаголов страдательное значение бывает затушевано, затемнено другими возвратными значениями (особенно средне-возвратным). Страдательное значение ярче выступает при наличии творительного падежа действующего лица (506).

      А. А. Шахматов делал такое примечание к анализу глаголов страдательно-возвратного залога: "Иногда невозможно определить залог: поезд останавливается, но поезд останавливается сигналом стрелочника, опытною рукой машиниста; даже — поезд останавливается по требованию пассажиров, это — страдательный, если подразумевается дополнение в виде неопределенного лица; это — возвратный при отсутствии такого представления" (507). Но и указанный Шахматовым признак страдательного значения условен и необязателен.

      Страдательное значение чаще всего обнаруживается у возвратных глаголов в форме 3-го лица и притом в несовершенном виде. В соотносительных формах совершенного вида страдательное значение возможно лишь в будущем времени. Соответствующие же формы прошедшего времени совершенного вида обычно приобретают средне-возвратное значение. Например: комната освещается (освещалась, будет освещаться) керосиновой лампой. Допустимо: комната осветится лампой. Почти невозможно: комната осветилась лампой (но ср. улица осветилась фонарями — здесь осветиться имеет иное, средне-возвратное значение). В силу этой связи страдательного и средне-возвратного значений у многих глаголов на -ся страдательность кажется недоразвившейся или угасающей.

      5. Взаимно-возвратное значение. В этом случае -ся выражает взаимодействие субъекта и объекта как производителей и объектов процесса. Например: бороться, биться, сражаться, возиться, сговориться, повидаться, условиться, помириться, объединиться и т. п.

      При наличии множественного или собирательного деятеля эти глаголы непосредственно выражают взаимность действия или взаимодействие (ср.: друзья обнялись; милые бранятся, только тешатся; ср.: делились чувствами они; бывшие враги помирились). Не раз отмечалось в научной литературе, что взаимное значение -ся первоначально развилось у возвратных глаголов именно в формах множественного числа. Понятие взаимности прежде всего заключает в себе признак перехода действия с одного субъекта на другой или другие субъекты (508), признак взаимодействия двух или нескольких лиц. В этом случае -ся значит: друг друга. Например: они схватились за руки и поцеловались (ср. они помирились друг с другом). Но к оттенку взаимодействия или взаимного действия субъектов друг на друга, так что каждый субъект действия является в то же время и объектом его, примыкает другой оттенок — оттенок совместности действия двух или нескольких лиц или совместного их участия в действии (ср. товарищи поругались). Например: Они шептались по кустам; Делились чувствами они; Разошедшись в разные стороны, они долго перекликались и т. п. Отсюда — один шаг до нового оттенка, связанного с употреблением тех же глаголов (особенно часто в формах единственного числа) в сочетании с косвенным объектом, обозначающим лицо и присоединенным с помощью предлога с, например: я дружески обнялся с ним и т. п. По-видимому, нет серьезных оснований отделять от взаимного залогового значения употребление тех же глаголов с предлогом с (ср.: советовать кому что и советоваться с кем). Например: "Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался?" (Пушкин).

      В сущности, здесь наблюдается синтаксический "перенос" того же рода, что и в конструкциях: Полкан и Барбос — Полкан с Барбосом. Поэтому представляются неубедительными следующие возражения против такого объединения со стороны проф. А. Б. Шапиро: "Значение взаимного подзалога глагол имеет лишь тогда, когда действие совершается не одним лицом, а двумя или несколькими, причем эта сторона значения глагола выражается множественным числом подлежащего и, соответственно, сказуемого. В предложениях: Я с ним встретился; Она вечно со всеми бранится и т. п. у глаголов встретился и бранится значения взаимного подзалога нет, так как здесь формою числа подлежащего не поддерживается значение взаимности действия: в этих предложениях из лиц, упоминаемых в связи с действием, только одно выступает как субъект (я, она), остальные же — только в качестве непрямого объекта" (509). Можно лишь сказать, что в этих конструкциях значение социативности, взаимности синтаксически распылено по всему словосочетанию.

      6. Косвенно-возвратное значение. В этом случае -ся обозначает что действие субъекта имеет личность того же субъекта и своим косвенным объектом: оно совершается для него; в его интересах. Например: строиться, построиться, прибраться, уложиться, запастись, раздобыться и т. п.

      7. Побочно-возвратное значение. Здесь -ся обозначает, что действие, отстраняя объект или ставя его в косвенное отношение к себе, в то же время не охватывает и субъекта, а лишь как бы исходит из него. Например: держаться за перила, взяться за дело, оглядеться, цепляться и т. п.

      8. Средне-пассивно-возвратное значение. В этом случае -ся обозначает, что объект действия изображается в роли его субъекта, а само действующее лицо, производитель действия, представляется в качестве косвенного объекта, на который направлено действие. Обычно это значение обнаруживается у личных глаголов при сочетании с дательным субъекта. Например: "Припомнились ей опять притвор и темные фигуры" (Чехов); "Их лица мне представляются и теперь иногда в шуме и толпе среди молодых франтов" (Гоголь)¹⁶ .

      9. Качественно-пассивно-безобъектное значение. Здесь -ся, замыкая действие в самом субъекте, выражает наличие у субъекта характеристического свойства, обладание субъекта способностью подвергаться какому-нибудь действию, например: ящик выдвигается, стекло не гнется, палка не сгибается и т. п. Однако это значение ярче выступает в формах настоящего времени, а также при наличии наречных качественных определений образа действия. Следовательно, это значение формируется не столько присоединением аффикса -ся к переходным глаголам известной семантической группы, сколько взаимодействием, комбинацией ряда факторов.

      10. Активно-безобъектное значение. Это значение особенно ярко выступает у возвратных глаголов, соотносительных с переходными глаголами без -ся и обозначающих действие субъекта, фактически переходящее на какой-нибудь предмет, направленное на других, но мыслимое в отвлечении от объекта как характеристическая, отличительная черта самого субъекта. Например: Собака кусается; Что ты толкаешься? Крапива жжется; Корова бодается; Эта стена только что окрашена и потому пачкается; "А барс лишь резаться готов" (Крылов, "Воспитание льва") (511).

      11. Интенсивно-побочно-возвратное значение. Оно связано с обозначением действия кратного, проявляющегося "с такой интенсивностью, которая сосредоточивает особенное внимание на производителе признака" (Шахматов). Это значение свойственно глаголам, которые соотносительны с непереходными глаголами без -ся и лексически почти тождественны с ними (в однородном кругу значений). Все эти глаголы характеризуются подчеркнутой замкнутостью действия в сфере субъекта, его интересов. Например: звониться (т. е. звонить в дверной звонок, чтобы открыли дверь; ср. значения глагола звонить), стучаться, плакаться, хвастаться, целиться, грозиться, светиться, глядеться. Проф. Л. А. Булаховский определяет значение этих глаголов как заинтересованно-длительно-усилительное (512).

      Любопытно, что А. Маргулиес в своей работе о возвратных глаголах объединяет активно-безобъектное и интенсивно-побочно-возвратное (а также косвенно-результативно-возвратное) значения в одной категории динамического залога. По Маргулиесу, "динамический залог обозначает не отклонение в направлении действия, выраженного активным глаголом, а усиление этого действия". "Динамический залог лишь количественно отличается от действительного залога, тогда как все остальные залоги отличаются от него качественно". Динамический залог одинаково образуется как от глаголов переходных (кусаться, драться), так и непереходных (грозиться, плакаться). Ср.: попасть и попасться; отступать и отступиться; пройти и пройтись.

      Отсутствие резких граней между глаголами на -ся с интенсивным значением, со значением заинтересованности, образованными как от переходных, так и непереходных глаголов, видно по таким глаголам, как обещать и обещаться. Ср.: "К батюшке зайти я обещался" (Грибоедов, "Горе от ума"); Товарищ обещал помочь мне. Ср.: просить и проситься.

      12. Значение пассивного обнаружения внешнего признака. Это значение свойственно глаголам на -ся, соотносительным с непереходными отыменными глаголами на -еть: белеться (ср. белеть), зеленеться, стареться, тлеться (ср. тлеть) и т. п. В этих глаголах (сравнительно с формами без -ся) отсутствует оттенок активного развития, роста качества и рельефнее выступает значение пассивного проявления внешнего признака (зрительного, чаще всего цветового). Например: зеленеться — казаться зеленым, показываться, виднеться (о чем-нибудь зеленом). Ср. зеленеть — 1) становиться зеленым, приобретать зеленую окраску; 2) покрыться свежей травой, листвой. От этих значений отблеск или оттенок активности падает и на то значение зеленеть, которое близко слову зеленеться. Например: "И зеленеющая влага пред ним и блещет и шумит".

      В глаголах чернеться, светлеться и т. п. — сравнительно с чернеть, светлеть и т. п. — ослабевают и утрачиваются значения ингрессивное (т. е. значение наступления признака) и начинательное. Например, чернеть значит: 1) становиться почерневшим, приобретать черный цвет, черную окраску (значение ингрессивное); 2) начинать чернеть (начинательное значение) и 3) виднеться (о чем-нибудь черном). В чернеться сохраняется лишь последнее значение. Отсюда — ослабление активности процесса.

      13. Косвенно-результативно-возвратное значение, выражающее полноту, исчерпанность проявления действия, удовлетворенность, истощенность субъекта действием, интенсивность захвата субъекта действием. В соответствующих глаголах присоединение -ся связано с префиксацией, изменяющей вид глагола (например: належаться, вылежаться, проспаться и т. п.). Глаголы этого типа соотносятся как с переходными, так и с непереходными глаголами без приставки и без -ся. Этот процесс комбинированного, суффиксально-префиксального внутриглагольного словообразования, связанный с использованием аффикса -ся и с видовой трансформацией глаголов, очень многообразен. В сущности, здесь лексических значений и оттенков столько же, сколько разных приставок, служащих совместно с -ся способом образования новых глаголов и выражающих предельную полноту проявления действия с теми или иными семантическими оттенками (ср.: догуляться, отгуляться, нагуляться и т. п.; выспаться, отоспаться, проспаться, наспаться, разоспаться и т. п.). Глаголы этого типа нуждаются в детальном анализе. Освещение их в работах Шахматова явно недостаточно.

      14. Взаимно-моторное значение. Оно проявляется у глаголов на -ся, образованных от непереходных глаголов движения с помощью суффикса -ся и приставок с- и раз- (разбежаться, разойтись, сойтись, съехаться, срастись и т. п.) (513). В этих случаях приходится говорить собственно не о значении суффикса -ся, а о значении раз-... -ся, с-... -ся в сочетании с глагольными основами движения.

      15. Безлично-интенсивное значение. Оно обнаруживается в безличных глаголах на -ся, выражающих действие, независимое от воли лица, участвующего в процессе, и проявляющееся интенсивно. Сюда относятся безличные глаголы физического или внутреннего состояния, при которых субъект выступает в роли объекта, на который направлено действие. Например: мне хочется; плохо работается; не спится; нездоровится; икается и т. п.

      А. А. Шахматов в "Очерке" различал здесь "два случая: в одном из них частица -ся присоединяется к глаголам, имеющим в действительном залоге переходное значение", например: естся сытно; ему не терпится; не работается; торгуется хорошо. "В этом случае безличный глагол не трудно было вывести из страдательного залога: здесь упоминалось о моем знакомстве; думается и так и сяк и т. п. В другом случае -ся присоединяется к непереходным глаголам. Тут бессубъектность не может быть выведена из других залоговых форм. Она непосредственно формируется аффиксом -ся, например: ему сладко спится; тебе не сидится и т. п. Теперь оба разряда слились в один грамматический тип" (514).

      В современном языке нельзя (вопреки А. А. Шахматову) объединить с этой группой безличные глаголы с морфемой -ся, обозначающие явления природы, вроде стемнелось, смеркается и т. п. При многих из этих глаголов нет соотносительных форм без -ся.

      Таков круг живых значений аффикса -ся в современном языке. Система значений глаголов на -ся лишь частично связана с выражением синтаксического отношения действия к субъекту (а соотносительно с субъектом — и к объекту). С ней органически срослись и видовые различия действия, и сложные изменения и переходы лексических значений глаголов. У многих глаголов на -ся в процессе исторического развития ослабела или даже вовсе оборвалась семантическая связь с производящими глаголами без -ся (ср.: раздать и раздаться в ширину; раздалось пение и т. п.; прощать и прощаться; пробирать кого-нибудь и пробираться через что-нибудь и т. п.).

      Еще Ломоносов заметил (см. § 363), что в некоторых случаях грамматическая и даже лексико-семантическая соотносительность между возвратным глаголом и основным глаголом без -ся разрывается. "Пременяются знаменования глаголов в другие и часто в метафорические (водить — водиться)", стать — статься.

      В этих случаях, естественно, утрачивается и грамматическая соотносительность залоговых значений. Степени обособления и расхождения производных глаголов на -ся и производящих без -ся очень различны. Глаголы на -ся иногда обрастают новыми значениями, не свойственными соотносительным невозвратным глаголам (например: здоровье расклеилось; смешаться в значении: прийти в смущение; докладчик распространялся о... и т. п.).

      В других случаях и основные реальные значения параллельных глаголов без -ся и на -ся резко расходятся (задумать и задуматься; забыть и забыться и т. п.). Нередко такая возвратная форма выживает и сохраняется, в то время как невозвратная вымирает (ср.: каяться, очутиться; ср.: притвориться и притворить и т. п.).

      Многие глаголы на -ся вошли в литературный язык из народных, профессиональных диалектов или арго, оторвавшись от основных глаголов (например: очнуться, насобачиться, расфуфыриться, карабкаться, окачуриться, влопаться и т. п.).

      Кроме того, многие глаголы на -ся были вновь образованы соответственно установившимся грамматическим типам от именных основ независимо от невозвратных глаголов (например: куражиться, удосужиться, ручаться и т. п.). Ср.: отнекиваться, хорохориться и т. п.

      Все это говорит о том, что традиционное учение о категории залога недостаточно расчленяет разные структурные элементы в системе глагола, разные синтаксические и словообразовательные соотношения глаголов и глагольных рядов.

      В употреблении аффикса -ся наблюдается сложное взаимодействие лексических и грамматических значений. Большая часть исследователей русского языка связывала с категорией залога деление глаголов на разные типы соответственно различиям в лексических, реальных значениях глаголов. Грамматическая соотносительность форм при этом часто вовсе не принималась в расчет или упускалась из виду. В этом случае категория залога выходит за пределы грамматики. Между тем в системе соотношений форм на -ся и производящих глаголов без -ся грамматические связи не в одинаковой степени ослабляются лексическими различиями. Переходные невозвратные глаголы объединены самой тесной грамматической связью с формами на -ся, имеющими возвратно-страдательное и собственно-возвратное значения. Менее близка грамматическая связь между переходными невозвратными глаголами и соотносительными образованиями с -ся, имеющими средне-возвратное, общевозвратное, возвратно-взаимное (особенно — осложненное добавочными показателями взаимности в виде предлога с), косвенно-возвратное, качественно-пассивно-возвратное и средне-пассивно-возвратное значения. Но так как многие глаголы на -ся по-разному совмещают в своей структуре все эти значения, то происходит своеобразная лексикализация даже собственно-возвратных залоговых отношений. Еще глубже уходят в лексическую систему языка значения -ся как словообразовательного элемента, с помощью которого производятся новые глаголы от непереходных глаголов. Если рассматривать категорию залога как "различное оформление одного и того же глагола, требующее каждое различного построения предложения согласно особенностям его содержания" (515), то в пределах этой категории из глаголов на -ся окажутся лишь формы с возвратно-страдательным и, может быть, с собственно-возвратным, а иногда и средне-возвратным значениями — в их отношении к основным переходным невозвратным глаголам. Сюда же примкнут и параллельные синтаксические обороты: я не сплю и мне не спится; икаю и икается и т. п. Все остальные функции -ся отойдут в область форм глагольного словообразования. Таким образом, то, что традиционная грамматика называет категорией залога, в современном языке в меньшей степени относится к области синтаксиса, чем к области глагольного словообразования.

§ 79. Вопрос об активных и пассивных оборотах
и его связь с учением о залоге

      Категория залога (если пользоваться этим термином для обозначения целого клубка разнородных лексико-грамматических явлений) в системе современного русского языка ярко обнаруживает свою сложную природу. В категории залога скрестились пути развития разных грамматических и лексических явлений в области глагола. Трудно сомневаться в том, что соотношение и противопоставление активных и пассивных оборотов — историческое зерно категории залога (516) (правда, в славянских языках структура страдательных оборотов очень своеобразна). Но в русском языке и этот грамматический центр начинает распадаться.

      Отношения между пассивными и активными оборотами в современном русском языке очень запутанные и не всегда прямые. Далеко не от всех переходных глаголов образуются формы страдательных причастий. Употребление возвратных форм в страдательном значении также в современном языке очень ограничено. Еще Ломоносов в "Российской грамматике" отмечал те семантические и синтаксические затруднения, с которыми приходилось сталкиваться страдательным оборотам (ср.: Вода потопила фараона и Фараон водой потопился). Возвратно-страдательные формы на -ся ограничены в своем употреблении преимущественно категорией несовершенного вида¹⁷ . Во всяком случае, прошедшее время совершенного вида от них почти не употребляется (ср. невозможность конструкций: дом построился лучшим архитектором, поезд остановился стрелочником и т. п.).

      Кроме того, по тонкому наблюдению акад. А. А. Шахматова, употребление форм 1-го и 2-го лица от глаголов на -ся в страдательном значении содержит внутреннее противоречие (ср. у Достоевского в "Униженных и оскорбленных", в речи Маслобоева: "Я, брат, вообще, употребляюсь иногда по иным делам"). А возвратная форма 3-го лица в страдательном значении гораздо более активна. Она близка к средне-возвратному значению, она гораздо менее выражает пассивное состояние субъекта, чем страдательно-причастная конструкция (ср., например: поле вспахивалось колхозниками и поле было вспахиваемо колхозниками). На это обратили внимание Потебня, Овсянико-Куликовский и Шахматов.

      Но и страдательные обороты из причастий с суффиксом -м- даже от тех глаголов, от которых причастные образования на -мый продуктивны, свойственны далеко не всем стилям современного русского языка.

      Стилистическая сфера употребления этих пассивных оборотов ограничивается официально-канцелярскими, научно-техническими, газетно-публицистическими и примыкающими к ним повествовательными стилями литературного языка. Причастия страдательного залога на -нный (и -тый), как уже сказано выше, подвергаются окачествлению. Система их употребления некогда была соотносительна с употреблением форм причастий на -л (в сочетании их с вспомогательным глаголом быть). Но с превращением причастий на -л в формы прошедшего времени и с расширением их видо-временных значении соотносительность оборвалась. Страдательное значение в формах причастий, особенно на -нный и -тый, чаще всего выражается присоединением творительного падежа существительных (со значением действующего лица или орудия действия) или подчеркивается общим смысловым контекстом. Оно оживляется и усиливается дополнительными синтаксико-фразеологическими средствами, так как в полных страдательных причастиях слишком ощутительны оттенки имени прилагательного, а в кратких — категории состояния (ср. В девках сижено — горя видано). Образования на -мый и -нный возможны и от непереходных или косвенно-переходных глаголов (например: предшествуемый, достигнутый, управляемый, руководимый, пренебрегаемый, угрожаемый, обитаемый, надтреснутый, проникнутый и т. п.; ср. наслышан, начитан и т. п.). Многие страдательные причастия утратили свое страдательное значение (ср. сгорбленный — сгорбившийся). Морфологическая соотносительность между формами страдательного и действительного залогов нарушена, полустерта. Приходится говорить не столько о соотносительных залоговых формах глагола, сколько о стилистических функциях синтаксически соотносительных и синонимических активных и пассивных оборотов.

      При этом в пассивных оборотах устанавливается ряд своеобразных синтаксических сопоставлений и соотношений, вызываемых потребностью выразить разнообразные оттенки связи между "подлежащим" и реальным производителем действия (например: На постройке рабочего задавили — На постройке задавлен рабочий; ср. Рабочего задавило на постройке; Молнией убило прохожего и Прохожий был убит молнией и т. п.).

      Развивается все более тесное соотношение между пассивными оборотами и оборотами безличными. Любопытно замечание проф. П. Буайэ, что русские безличные обороты с творительным орудия (типа Избу занесло снегом) очень удобно переводятся на французский язык посредством пассивного оборота (Il у a de la neige amoncellée sur l'izba). Ср.: Подвал залило водой — Le sous-sol a été inondé (517). Причастно-пассивные обороты, не поддержанные творительным действующего лица или предмета, все больше отходят от системы глагола в категорию состояния. Пассивность характеризует не столько действие, сколько состояние (см. главу о категории состояния).

      Ж. Вандриес верно заметил: "Различие глаголов действительного залога от глаголов страдательного залога в большинстве индоевропейских языков иллюзорно, так как страдательный залог почти никогда не противостоит действительному залогу. В значение страдательного залога обычно вкрадывается какой-либо специальный оттенок, изменяющий его характер" (518).

§ 80. Вопрос о переходных и Непереходных значениях глаголов

      Вопрос о переходных и непереходных значениях глагола, или вопрос о переходных и непереходных глаголах, исторически связан с категорией залога.

      Однако в современном языке классификация глаголов по их синтаксическим свойствам, по особенностям их переходных и непереходных значений выходит далеко за пределы категории залога. Такая классификация невозможна без учета различий между основными словообразовательными классами глагола, без учета значений глагольных приставок и глагольных "послелогов", без учета строя глагольных словосочетаний, без учета общих конструктивных возможностей глагола и его лексических своеобразий.

      В самом деле, в классе глаголов на -ать (3-е л. наст. вр. на -ают) целиком непереходны отыменные образования на -ничать (бездельничать) и глаголы на -ать, -кать (шикать, охать, акать), производные главным образом от междометий. Непереходны и отыменные глаголы на -еть, -еют (темнеть, робеть, обалдеть), на -ствовать (безумствовать, странствовать, крестьянствовать). Непереходное значение очень часто у неологизмов на -нуть совершенного вида (с оттенком мгновенности). Напротив, преимущественно к области переходных значений относится продуктивный тип отыменных образований на -ить (белить, золотить, заземлить и т. п.; но ср.: бурлачить, рыбачить).

      В непродуктивных группах глаголов — почти половина с непереходным значением. Таковы, например, глаголы на -нуть несовершенного вида, обозначающие: становиться каким-нибудь, быть в каком-нибудь состоянии (мерзнуть, киснуть и т. п.). Непереходна также большая часть глаголов из непродуктивной группы на -еть (лететь, скрипеть и т. п.). Грамматисты первой половины XIX в. так определяли круг значений этой группы: "Глаголы с признаком -е- выражают по большей части внешние явления света, звука, запаха и редко внутренние сердечные ощущения, например: блестеть, глядеть, смотреть... шуметь... велеть, терпеть. Немногие означают движение или состояние, например: лететь, сидеть, бдеть" (519).

      Действительно, глаголы, выражающие шум, звучание, принадлежат в русском языке к двум словообразовательным группам:

      1) это глаголы I спряжения с последним звуком -т- (или -от-) в основе и суффиксом -а- в инфинитиве, обычно с ударяемым окончанием в 1-м лице настоящего времени: грохотать, клокотать (но ср.: кудахтать, кудахчу, кудахтаю), клохтать, хохотать, лепетать, шептать и т. п.;

      2) это глаголы II спряжения с суффиксом -е- или после шипящих -а- в инфинитиве типа греметь, храпеть, скрипеть, шипеть и т. п.; бренчать, звучать, кричать, пищать, мычать, стучать и т. п.¹⁸

      Большая часть этих глаголов имеет непереходное значение.

      Преобладающее количество бесприставочных глаголов (принадлежащих к непродуктивным группам) со значением перемещения в пространстве или внешнего положения (вроде идти, ехать, плыть, лечь, сесть) также имеет непереходное значение.

      Таким образом, число непереходных глаголов в русском языке очень велико и круг их применения разнообразен. Функционально могут сближаться с ними и глаголы с прямо-переходным и отчасти с косвенно-переходным значением. Ср., например, употребление глаголов говорить и петь; ср.: двигать кого-что и двигать кем-чем (им движет чувство сострадания); ждать кого-чего и ждать кого-что и т. п. Но подробное изучение всех этих вопросов уже входит в область словаря и синтаксиса. Следует лишь отметить текучесть, зыбкость границ между прямо-переходными, косвенно-переходными и непереходными значениями глаголов. Они часто совмещаются в одном слове (например, говорить). Ср.: работать на заводе и "он жив, бодр, здоров, работает легкую полевую работу" (Л. Толстой, "Крейцерова соната").

      Вандриес, отметив неопределенность границ и различий между переходными и непереходными глаголами, выдвигает такой принцип их разделения: "Поскольку понятие о переходном глаголе предполагает дополнение, можно было бы назвать переходным всякий глагол, действие которого имеет объект, выраженный во фразе, а непереходным, напротив, всякий глагол, употребленный без дополнения" (521). Но и тут встретятся неясности и затруднения.

      Само понятие непереходности нуждается в более точном объяснении разных его типов и проявлений. Обычно признаются косвенно-переходными лишь те глаголы, смысл которых остается не вполне раскрытым без объектных пояснений в родительном, дательном и творительном (т. е. косвенных) падежах (например: ждать: ждать денег, ждать парохода, ждать восхода солнца; только того и ждал и т. п. — и рядом: "я ждал одну женщину" (Тургенев); ждал сестру и т. п.; ср.: желать, добиваться, бояться и т. п.; верить кому-чему, льстить, завидовать, подлежать, соответствовать, вредить, помогать и т. п.; отзываться чем-нибудь, гордиться, владеть и т. п.). Между тем и в предложных формах управления глаголов есть явления, близкие к косвенной переходности. Нередко роль послеглагольного предлога становится чисто формальной. Предлог в таких конструкциях слит с глаголом как морфема, определяющая, выражающая косвенный падеж объекта (см. главу о предлогах). Ср.: верить чему и верить во что; жениться на ком-нибудь и т. п. В предложном управлении глаголов надо различать два случая:

      1. Употребление предлога лексически мотивировано. Предлог в той или иной степени сохраняет свое реальное значение. В таком словосочетании можно говорить о сочетании трех словесных элементов или трех компонентов (например: согласиться на предложение, согласиться с доводами и т. п.). Так в глаголе состоять различия значений связаны с различиями синтаксических связей (например: состоять действительным членом академии: состоять при посольстве; трудность состоит в том, что...; роман состоит из пяти частей и т. п.).

      Так же у глагола отзываться разные значения характеризуются разными видами отношения действия к объекту (ср.: 1) отзываться на приглашение; 2) я кричу, а он не отзывается; 3) отзываться о ком — о чем; 4) это отзывается на его здоровье; на нем отзывается беспорядочная жизнь; 5) отзываться чем: суп отзывается постным маслом и т. д.). Выражение предложной зависимости от приставочных глаголов подчинено в русском языке своеобразному закону удвоения приставки-предлога (например: въехать в город; отойти от дома и т. п.). Глагольная приставка как бы требует употребления предлога — омонима или синонима — для обозначения объектных отношений (добраться до..., исходить из..., присоединиться к..., отказаться от... и т. п.).

      А. X. Востоков, а особенно Н. И. Греч в "Практической грамматике" и акад. И. И. Давыдов в "Опыте общесравнительной грамматики русского языка" набрасывали такую схему соответствий между глагольными приставками и предлогами:

      воз-, взо-, вз-... на (взошел на гору; втащил наверх);

      во-, в-... в (вступаю в дом; вошел в помещение);

      вы-, из-... из (выйти из лесу; выпустить из клетки; извлечь из книги; избрать из множества);

      до-... до (доехать до города; дотронуться до чего-нибудь; дожить до старости);

      за-... за (заплатить за хлеб; завернуть за угол);

      на-... на (навьючить на лошадь; накинуть на себя);

      над-... над (надсматривать над детьми; надстроить над домом);

      от-... от (оторвать от работы; отодвинуться от соседа);

      пере-... через (перешел через реку);

      под-... под (подобрать под цвет; подделаться под что-нибудь);

      при-... к (пришел ко мне);

      произ-... от, из (произойти от славян);

      раз-... на (разделить на части);

      с-... с (скинуть с себя, сдвинуть с места) (522).

      На "семасиологическую тавтологию", состоящую в повторении после глагола того же предлога, что и приставка, или предлога, синонимического с приставкой, обратил особенное внимание А. Добиаш (523).

      2. Предлог является простым морфологическим знаком управления глагола. Он входит в смысловую структуру глагола, образуя вместе с ним синтаксическое сращение (524). В этом случае предлог становится формальным привеском глагола, послелогом. В этом случае глагольная конструкция состоит не из трех, а из двух элементов. Предлог является лишь мотивировкой употребления того или иного падежа и как бы приклеен к глаголу. Например: жениться на ком-нибудь (ср. в древнерусском языке жениться с творительным падежом) (525), смеяться, издеваться, иронизировать над кем-чем и т. п.; надеяться на кого-нибудь — что-нибудь и т. д.

      Косвенная переходность — как предложная, так и беспредложная, — хотя и не в одинаковой мере, присуща и разным типам возвратных глаголов, образованных посредством -ся. Функции -ся в отношении к объекту состоят в устранении прямой переходности и в ограничении, а не полном исключении косвенной переходности.

      Свойственное глаголам на -ся значение замкнутости действия в сфере субъекта (деятеля) в отдельных случаях мирится с косвенными объектами (ср.: испугаться кого-нибудь, чего-нибудь; послушаться кого-нибудь; добиться чего-нибудь; страшиться чего-нибудь; жениться на ком-нибудь; наслушаться чего; лишиться кого-нибудь — чего-нибудь; признаться в чем-нибудь и т. п.).

      Прямо-переходные значения присущи не только значительной части (приблизительно (1)/3) бесприставочных глаголов, но и непрерывно образуются посредством префиксации невозвратных непереходных и косвенно-переходных глаголов. Целый ряд значений у разных приставок неразрывно связан с образованием переходного значения глагола. Таково, например, употребление приставки вы- для обозначения: достижения чего-нибудь посредством действий, выражаемых основою глагола (выработать, высидеть, выиграть и т. п.); до- в значении: довести до какого-нибудь состояния или до какого-нибудь предела (доездить, доехать и т. п.); за- в значениях: заполучить, а также закрепить, зафиксировать каким-нибудь действием что-нибудь и довести до чего-нибудь каким-нибудь действием (ср.: зажить, т. е. заработать трудом; зажулить что-нибудь; заиграть пьесу и т. п.; заколдовать что-нибудь; засмеять и т. п.); из- для обозначения заполненности, исчерпанности всего предмета, всего пространства каким-нибудь действием (исходить, избегать и т. п.); на- для обозначения скопления, приобретения чего-нибудь в результате какого-нибудь действия (наработать, наразбойничать, наиграть, напрясть и т. п.); -о, -об в очень разнообразных прямых и переносных значениях (ср.: обходить, обработать, объезжать, объегорить, обскакать, обхлопотать, оплакать, оболгать, оклеветать и т. п.); от-, пере-, про-, раз- в разных значениях и др.

      Еще Павский писал: "...предлоги о, об, пере, про, за, вы чаще других переводят средние глаголы в действительные" (526).

      Эта роль приставок была ярко обрисована В. И. Далем и Н. П. Некрасовым, иллюстрировавшим картинность, изобразительность представления действия в русском глаголе как результат игры красок от смены приставок. "Чем более глагол одевается предлогами, тем понятие о действии становится шире по содержанию (т. е. по своим обстоятельственным признакам) и уже по объему, потому что общая качественность его значения окружается частною обстоятельственностью действия. Если качественность сообщает всем глаголам в русском языке общие краски жизни, то обстоятельственность сообщает каждому глаголу отдельно свойственные ему одному разнообразные оттенки" (527). Вместе с тем Н. П. Некрасов анализом значений приставок достаточно убедительно показал, что сужение объема действия, картинное ограничение его "пространства" ведет к окружению глагола объектами (528), к осложнению его обстоятельственных отношений. Например, посредством приставки о- "действие представляется обнимающим предмет со всех сторон, кругом" и потому "для ясности может быть названо действием-средою" (обвевать, обходить и т. п.). С другой стороны, "отрицательное значение предлога о в соединении с глаголами может иметь оттенок удаления, т. е. действие ставит предмет вне своего объема" (529) (оставить дом, обойти кого наградой и т. п.).

      Не надо лишь преувеличивать способности приставок к переводу непереходных значений глагола в переходные. Формулы вроде такой: "Всякий простой непереходный глагол становится переходным при посредстве префиксации" — неверны. Есть такие приставки, как, например, непродуктивная воз- и очень продуктивная в-, которые вообще не способны обращать непереходное значение в переходное.

      Больше того: некоторые типы глаголов, сочетаясь со строго определенным кругом приставок, вообще не обратимы или почти не обратимы в переходные. Таковы, например, отыменные глаголы на -начать, -ствовать. Акад. И. И. Давыдов, вслед за Павским, замечал: "Вообще предлоги не переменяют залога в средних глаголах, имеющих приметами -е- и -ну-, например, темнеть и потемнеть, мокнуть и обмокнуть" (530). Кроме того, известен комбинированный способ образования новых глаголов посредством одновременного присоединения приставки и аффикса -ся (например: внюхаться, всмотреться, вылежаться, выбегаться, выспаться, заесться, залежаться, заработаться, добегаться и т. п.). В этих случаях можно ждать лишь устранения переходности действия.

      Само собою разумеется, что влияние приставок на формирование переходных значений у глаголов зависит также от лексических значений самих глагольных основ. Живой механизм соотношений и взаимодействий между категориями переходности и непереходности в строе современного русского глагола во всех его деталях и во всем разнообразии его динамических проявлений еще не описан и не исследован.

      Итак, вопрос о переходных и непереходных значениях, уходящий в глубь семантической системы глаголов, не может быть исчерпан категорией залога. Он выходит из рамок изучения грамматических отношений между субъектом и объектом действия. Это одна из центральных проблем глагольной семантики. Лишь одним краем она затрагивает и категорию залога¹⁹ .

§ 81. Взаимодействие грамматических и лексических значений
в строе глаголов на -ся

      Значения возвратных глаголов, образованных от переходных глаголов, шире, богаче и многообразнее, чем значения глаголов, произведенных от невозвратных непереходных глаголов. В глаголах на -ся, соотносительных с непереходными глаголами, процесс семантического обогащения слова протекает внеграмматическим путем и не опирается на многозначность самого суффикса -ся. Например, звониться (звонить в дверной звонок, чтобы открыли дверь для того, кто звонит) имеет одно значение, но ср. разнообразие значений (четырех) и их оттенков в глаголе звонить; ср. желтеться при желтеть; ср. стучаться, плакаться и т. п.

      Кроме того, самый круг тех непереходных глаголов, к которым приклеивается -ся для образования нового глагола, очень узок. Подавляющее большинство непереходных глаголов не мирится с простой суффиксальной агглютинацией -ся.

      В русском языке гораздо более разнообразны и продуктивны приемы образования новых глаголов на -ся от непереходных глаголов путем одновременной — префиксальной и суффиксальной агглютинации ("косвенно-результативно-возвратный залог", по схеме А. А. Шахматова). Можно выстроить длинный ряд таких морфологических моделей:

      в... -ся (всмотреться, вжиться; ср. вчитаться);

      вы... -ся (вылежаться, выплакаться, выбегаться, выдохнуться и т. п.);

      до... -ся (добегаться, дошалиться, доиграться);

      за... -ся (замечтаться, заспаться; ср. у Достоевского в "Бесах":"Залюбопытствовался сам и остановился"). "Еще бы немного побольше свободы, беспорядка, света и шуму, — тогда это был бы свежий, веселый и розовый приют, где бы можно замечтаться, зачитаться, заиграться и, пожалуй, залюбиться" (Гончаров, "Обрыв");

      из... -ся (истосковаться, избегаться, исписаться);

      на... -ся (насидеться, наплясаться, нагуляться, наработаться);

      о(об)... -ся (обоспаться);

      при... -ся (пристреляться, присоседиться);

      раз... -ся (разбушеваться, развоеваться, разгуляться);

      с... -ся (слежаться, сработаться); ср. также: сбежаться, слететься;

      у... -ся (усесться, улечься) и т. п.

      Некоторые из этих приемов словообразования так же активны и в области переходных глаголов (например: наесться, зачитаться, упиться и т. п.).

      Кроме того, от некоторых непереходных глаголов употребительны обе формы: с -ся и без -ся, иногда с такими тонкими семантическими и стилистическими нюансами, что разговорная речь нередко игнорирует их. В этих случаях у глаголов на -ся остается привкус большей субъектной поглощенности действием, большей сосредоточенности действия в сфере субъекта. Например, грохнуть употребляется не только переходно, но и непереходно (например, "Я снопом наземь грохнула" — Измайлов, "Молодуха"). Только оттенок простонародности или просторечия отличает форму грохнуть в непереходном значении от грохнуться.

      Точно так же в применении к плодам и злакам: областная (южновеликорусск.) форма наливать и общелитературная наливаться. Ср. у Фета ("Степь вечером"):

Безбрежная, как море,
Волнуется и наливает рожь.

Ср.: слезить (областное) и слезиться: "Дьячок... приставляет ладонь к моргающим и слезящим глазам" (Короленко, "Старый звонарь"); "Он спрашивал всех о чем-то слезящимися глазами" (Горький, "Дед Архип и Ленька"). Ср. соотносительные видовые формы глаголов лопаться — лопнуть; садиться — сесть; ложиться — лечь; становиться — стать.

      В некоторых глаголах возвратная форма имеет ярко выраженный личный, "одушевленный" оттенок. Например, грозиться синонимично с грозить в кругу значений, относящихся к живым существам (ср.: "А впрочем, говорят, сочинители только грозятся — и никогда своих вещей не жгут" — Тургенев, "Новь"; "Стали ему и красным петухом грозиться" — Л. Толстой). Ср. также: "Правда, издали грозилась опять холера" — Тургенев. Но ср. невозможность заменить словом грозиться глагол грозить в таких книжных сочетаниях: Циклон грозил наводнением; Дом грозит падением; Ему грозило сумасшествие и т. п.

      Таким образом, грамматическая роль суффикса -ся здесь чисто словообразовательная. Синтаксическое употребление непереходного глагола от присоединения к нему аффикса -ся нисколько не изменяется. Категория залога из грамматики перемещается в лексикологию. Во многих случаях соотносительность глаголов без -ся и с -ся утратилась вследствие резких различий в лексических значениях. Ср., например: заступать и заступаться; притворить и притвориться; достать и достаться; принять и приняться и многие другие.

      У возвратных глаголов, которые произведены от переходных глаголов, разные значения -ся очень часто совмещаются в структуре одного и того же слова. Поэтому одного каталога значений, вносимых аффиксом -ся в разные группы переходных глаголов, недостаточно. Необходимо очертить приемы и нормы сочетания и совмещения разных возвратных значений в семантической системе одного и того же слова. Так, еще И. Ф. Калайдович в статье "О залогах глаголов русских" доказал, что залоговое значение глагола зависит от синтаксического контекста и что один и тот же глагол может быть употреблен в разных значениях. Например, в предложении я сражался с ним значение сражаться двусмысленно. "Можно понимать: или я сражался против него, или я сражался с ним вместе против общего нашего неприятеля". В первом случае глагол — "взаимный", в другом — "общий", т. е. означающий общее нескольких лиц на один предмет действие (совокупное действие, содействие), хотя и тут есть взаимность со стороны неприятеля. В предложении "Бились день, билися другой" (русские с половцами из "Слова о полку Игореве") глагол биться есть взаимный...; напротив, в басне Крылова "Откупщик и сапожник" он же есть средний (т. е. имеет средне-возвратное значение. — В.  В.):

Сапожник бился, бился
И, наконец, за ум хватился (532).

      Внутренняя связь залоговых значений, совмещение их в структуре одного слова привлекали внимание и последующих исследователей русской грамматической системы. Так, акад. Я. К. Грот в академическом "Словаре русского языка" внимательно следил за оттенками залоговых значений, свойственными одному и тому же глаголу. Например, в глаголе браниться здесь отмечены два значения: 1) ссориться друг с другом на словах (Обе стороны не только спорили, но и бранились) и 2) то же, что бранить, произносить брань (Не стыдно ли тебе браниться?). Первое значение квалифицировано как возвратное, второе — как среднее (т. 1, с. 258). Особенно часто указывается на сочетание собственно-возвратного, средне-возвратного и возвратно-страдательного значений в смысловой структуре одного и того же глагола (ср.: выкупаться, выкручиваться — выкрутиться, давиться и т. п.).

      Точно так же Д. Н. Овсянико-Куликовский и А. А. Шахматов подчеркивали частое совмещение собственно-возвратного, средне-возвратного и возвратно-страдательного значения в одном слове. Вообще говоря, возвратно-страдательное значение потенциально заложено в каждой возвратной форме, восходящей к переходным глаголам, кроме глаголов с обще-возвратным и — иногда также — с возвратно-взаимным значением (ср.: радоваться, беспокоиться, драться, ссориться и т. п.). Вместе с тем возвратно-страдательное значение очень часто включает в себя оттенки средне-возвратного значения или склоняется к нему и даже переходит в него.

      Среднее и страдательное значения — это крайние точки на линии семантического движения возвратной формы глагола. Между ними могут быть промежуточные значения, в которых ни страдательное, ни среднее не выступают достаточно ярко, а как бы, перебивая друг друга, дают новое сложное значение возвратной формы. Ср. у Л. Толстого в "Войне и мире": "В то время как Андрей вошел в комнату, слова Магницкого заглушились смехом" (ср. Слова Магницкого заглушило смехом); ср. у Лескова в "Соборянах": "Холодное солнце то выглянет и заблещет, то снова занавесится тучами".

      Подобным же образом зыбки границы между собственно-возвратным и средне-возвратным значениями, а также между средне-возвратным и общевозвратным значениями (ср.: перемениться в лице и нравственно перемениться; ср.: потеряться, смешаться, разбросаться, уклониться и т. п.).

      Собственно-возвратное значение, обусловленное реальным значением основы, только в исключительных случаях сочетается с обще-возвратным, с взаимно-возвратным или с лично-безобъектным значениями. Между тем глаголы с лично-безобъектным значением, часто совмещая в своей семантике взаимно-возвратное и возвратно-страдательное значения, исключают возможность развития косвенно-возвратных значений (ср.: жечься, кусаться и т. п.).

      Совокупность значений возвратной формы зависит от взаимодействия значений аффикса -ся и лексических значений переходного глагола в каждом отдельном случае. Таким образом, задача грамматического учения о слове не исчерпывается одним указанием на то, что -ся ограничивает круг объектных определений глагола, замыкая действие в сфере самого субъекта и его интересов. Эта задача расширяется необходимостью описания тех грамматико-семантических "каналов", по каким двигаются и сочетаются, объединяются разные "залоговые" значения "возвратного глагола" соотносительно со смысловой структурой основного "невозвратного" глагола. Так, в глаголе двигаться, кроме возвратно-страдательных значений, соотносительно с двигать (Колеса движутся водой), другие "залоговые" значения и оттенки располагаются в русле средне-возвратной семантики, например: Земля движется вокруг своей оси; Толпа медленно двигалась по улице; Мы скоро двигаемся на дачу; быстро двигаться по службе и т. п. Развитие этих значений и оттенков возвратности зависит от лексического содержания, синтаксических свойств и грамматических возможностей основного, производящего, невозвратного глагола. Так, глагол кормиться кроме страдательного значения к кормить развивает собственно-возвратное и средне-возвратное значения, соотносительно с лексико-грамматическими оттенками слова кормить (кормиться хлебом, кормиться случайными заработками и т. п.). Гнуться совмещает возвратно-страдательное, средне-возвратное и качественно-пассивно-безобъектное значения — соотносительно с гнуть (например: Деревья гнутся от ветра; Гнутся над омутом лозы; Бритва не гнется и т. п.).

      Вследствие этого синкретизма значений вопрос о том, можно ли объединять в структуре одного слова все значения, развившиеся в той или иной возвратной форме, становится очень запутанным. Тем более, что к залоговым различиям примешиваются и видовые. Например, правильно ли поступили составители "Толкового словаря русского языка", рассматривая формы найтись и находиться как два отдельных слова и охарактеризовав их значения таким образом:

      "Найтись, -йдусь, -йдёшься, прош. нашёлся, -шлась; нашедшийся, сов. (к находиться). 1. Отыскаться. Потерянная книга нашлась. 2. Оказаться налицо, обнаружиться, быть. Не найдется ли у вас карандаша? Кое-какие книги и материалы по этому вопросу у нас найдутся. Охотников ехать туда не нашлось. Найдется, что делать. 3. Быстро сообразить, что надо делать в данном затруднении, не растеряться. Такой человек найдется при всяких обстоятельствах. Я не нашелся, что ответить. "Ведь вы будете, как пень, стоять перед ними, ведь вы не найдетесь" (Достоевский)" (533).

      "Находиться, -ожусь, -одишься, несов. 1. Несов. к найтись. 2. Страд. к находить. 3. Иметь место, быть, пребывать. "Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти" (Пушкин). Он находится сейчас в Крыму. || Быть в том или ином состоянии. Находиться в хорошем настроении. "Я нахожусь в весьма неприятном положении" (Тургенев)" (534).

      Особенно много сомнений вызывает словарная статья, помещенная под звуковым комплексом находиться. Не смешаны ли здесь, по крайней мере, три омонима: I. Находиться — в значении: пребывать, быть, быть в том или ином состоянии; II. Находиться — обнаруживать находчивость; III. Находиться — отыскиваться, обнаруживаться, страд. к находить.

      В "Толковом словаре русского языка" глагольные омонимы сплошь и рядом механически сцепляются под знаком одного слова — чаще всего именно вследствие неразличения редактором форм слова и отдельных слов с разными залоговыми значениями. Вот разительный пример:

      "Засиживаться, -аюсь, -аешься, несов. (разг.) 1. Несов. к засидеться [в значении: просидеть, пробыть чересчур долго. Например: засиживаться за работой до утра, засиживаться в гостях до полуночи.  — В.  В.]. 2. Страд. к засиживать [несов. к засидеть — запачкать, загрязнить испражнениями — о насекомых. Например, Картина постепенно засиживается мухами.  — В.  В.]" (535).

      Трудно не заметить, что перед нами не два значения одного слова, а два разных слова-омонима.

      Вопрос об омонимии глаголов на -ся вообще очень тесно связан с исследованием семантики "возвратных" глаголов (ср., например, омонимические ряды глаголов: разложиться, рассеяться, поправиться, разойтись — расходиться, привязываться, накидываться, набрасываться и т. п.).

      Таким образом, система возвратных значений представляет разительный пример "лексикализации" грамматических отношений. Грамматика здесь регулирует движение и организационное объединение значений и оттенков в составе глагольного слова. "Категория залога" все глубже внедряется в сферу лексики.

      Грамматические вариации залоговых значений перерождаются в лексические, хотя и влияют по-прежнему на способы синтаксического употребления слова и на формы его сочетания с другими словами.

8. ГЛАГОЛ КАК СТРУКТУРНЫЙ ТИП СЛОВ

§ 82. Совмещение элементов аналитического, синтетического
и агглютинативного строя в русской глагольной системе

      Глагол является наиболее сложной, грамматически организованной, отвлеченной и в то же время наиболее насыщенной, т. е. непосредственно отражающей действительность, категорией современного русского языка. В глаголе лексическая многозначность совмещается с богатством и разнообразием грамматических форм. Глагол, как и имя существительное, является синтаксическим стержнем фразообразования. Глагольные типы словосочетаний и синтагм противостоят именным и оказывают на них громадное организующее влияние.

      Предикативные обороты разного рода возникают и умножаются под воздействием глагола.

      Такие падежные формы имен существительных, как винительный падеж прямого объекта, находятся в исключительном пользовании глагола и в полном подчинении ему. Предложно-именные конструкции в своем подавляющем большинстве группируются вокруг глагола. К глаголу как к организующему центру притягиваются частицы речи, во всяком случае, модальные частицы и предлоги. Даже на том грамматическом факте, что наречие постепенно входит в круг определений существительного, сказывается влияние глагольных конструкций. Процесс расширения функций наречия протекает, так сказать, под протекторатом глагола. Образование и развитие категории состояния в сильной степени зависит от глагола.

      В области глагола протекают напряженные процессы конструктивного объединения элементов речи. Система глагола более синкретична и более синтаксична, чем система всех других знаменательных частей речи. Инфинитив — не центр глагольной системы, а ее окраина. Глагол органически связан с категориями модальности, времени и вида, с категориями субъекта (лица, деятеля) и объекта. Недаром даже род и число входят в систему глагола. В категории глагола особенно много формообразующих суффиксов, потому что круг форм глагольного слова очень широк. Структура глагола, сохраняя элементы синтетического строя, осложнена приемами агглютинативного построения и сложными формами аналитических конструкций, не всегда в полной мере грамматикализованных. Процесс превращения слов в морфемы и в частицы речи напряженнее и успешнее всего протекает при участии глагола. Почти половина формальных слов-частиц обслуживает главным образом синтаксическую систему глагола, его конструктивные потребности.

      ¹ О связи категории вида с категорией залога писалось не раз. Например, А. С. Будилович замечал: "Видовая начинательность совпадает со средним залогом, т. е. с действиями безобъектными и инерционными, а потому как бы безрезультатными" (432). В. Вундт сближал Aktionsarten с залогами, рассматривая их как "залоговую форму с каким-либо побочным временным представлением" (Genusform mit irgend einer zeitlichen Nebenvorstellung) (433).

      ² Во всех многочисленных попытках наших грамматик дать определение залогов сказалось влияние греко-латинских грамматик. Древние грамматики руководствовались при различении залогов главным образом лексическим значением глаголов. Недаром в латинских грамматиках наряду с названием залогов genera было другое — significationes. Само же греческое название залога diathesis значило собственно "расположение", "состояние" (т. е. положение субъекта, его отношение к действию. — В.  В.). В греческой грамматике различались три залога: energetikē, pathetikē, udetera (rnesē), т. е. действительный, страдательный, средний; последний залог назывался и общим, когда совмещались значения действительного и страдательного... Стоики различали еще глаголы возвратные antipeponthota, относя их к страдательным. У римских грамматиков введены были еще deponentia, т. е. глаголы с формой страдательного залога, но со значением действительного (как бы отложившие действительную форму) (434).

      ³ В грамматике Мелетия Смотрицкого (цит. по московск. изд. 1648 г.) выделились, кроме действенного (т. е. действительного), страдательного и среднего, еще два залога — отложительный (с окончанием -ся, но "со значением действительного залога", например: боюся, или среднего, например: труждаюся) и общий (с окончанием -ся, но со значениями действительного и страдательного) (с. 182). В "Русской грамматике" Г. В. Лудольфа впервые появляется термин взаимный залог.

      ⁴ В вопросе о значениях залогов Востоков испытал влияние статьи И. Ф. Калайдовича "О залогах глаголов русских" (439).

      ⁵ Ср. также протест К. С. Аксакова против буслаевского произвола в распределении глаголов по залогам: "...мы признаем только то в языке, что в языке же самом нашло выражение. Мы признаем глагол возвратный, ибо видим в нем глагол сложный или лучше сросшийся с частицею -ся (взаимный есть тот же возвратный); в глаголах спорить, воевать (отнесенных Буслаевым к взаимному залогу. — В.  В.) мы частицы -ся не видим и за взаимные глаголы их не признаем: до их чисто внутреннего, личного значения в грамматике мы нужды не имеем" (447).

      ⁶ Беспринципность самой позиции Даля в этом вопросе прекрасно охарактеризована А. А. Потебней (454).

      ⁷ Ср. определение залога в работе A. Margulies: "Залог глагола обозначает отношение глагольного действия к производящему его субъекту и одновременно с этим отношение обоих этих факторов к объекту, на который субъект направляет глагольное действие" (459).

      ⁸ Ср. замечание В. К. Поржезинского: "...присутствие формы залога в глаголе необходимо требует существования соотносительных форм, различающихся по формам залога: там, где глагол имеет только одну форму, однородную с одною из форм залога, само собою разумеется, нет никакой формы залога" (460).

      ⁹ Ср. у В. К. Поржезинского: "термин "возвратный залог" имеет чисто условное значение, обозначая, в сущности, такую форму залога, которая вносит значение или непереходности признака, обозначаемого глагольною основою, или непрямого отношения к нему субъекта" (461).

      ¹⁰ Ср. у А. А. Потебни: "Залог есть необходимое в известном языке отношение глагола в широком смысле (т. е. со включением причастных форм), прилагательного и существительного к объекту" (467).

      ¹¹ Любопытно сопоставить с этими мыслями Потебни замечание J. Wackernagel, что в возникновении страдательного залога решающую роль сыграло "желание говорить о самом событии, не выставляя на передний план действующее лицо" (470). Эта мысль Ваккернагеля восходит к Штейнталю. "Страдательный залог, — говорит Штейнталь, — является вообще там, где действие должно быть представлено как происшедшее (ausgeführt), без обращения внимания на производителя действия, который является предметом неважным или неизвестным или понятен сам собою; или действие представляется отрешенным (abgelöst) от производителя действия, для того чтобы тем сильнее выступал факт сам но себе. Безличное употребление страдательного относится также сюда: es wurde getanzt (букв.: было танцовано), все равно с кем бы то ни было; сущность заключается в совершении действия" (471).

      ¹² Все дальнейшее изложение потебнианской классификации возвратных глаголов на -ся представляет собою лишь попытку реконструкции учения Потебни, причем все явно гвоздиковское, не находящее опоры в известных трудах самого Потебни, исключено.

      ¹³ Некоторые безличные глаголы, по-видимому, являются и в личной форме; но на самом деле это два разных глагола, например: il pleut — идет дождь, но Jupiter pleut значит: Юпитер спускает дождь; таким образом шумит как безличный глагол значит: происходит шум, а как личный: производит шум.

      ¹⁴ Отчасти в этих пунктах сказалось влияние на Шахматова со стороны Овсянико-Куликовского и "Синтаксических исследований" А. Попова.

      ¹⁵ Работа A. Margulies "Die verba reflexiva in den slavischen Sprachen" (Heidelberg, 1924) почти не пополняет учения о залоге новыми указаниями.

      ¹⁶ Отнесение подобных примеров у И. П. Мучника к страдательному залогу с точки зрения современных синтаксических отношений не мотивировано (510).

      ¹⁷ Ср. у М. А. Кузмина в рассказе "Ванина родинка" ("Аполлон", литературный альманах, 1912): "Мальчишки" искоренялись всячески и даже лица их не замечались, кавалеры привечались и сообразно преданности ласкались, подруги хвалились и прославлялись... В доме Комаровых и прославлялось, и воспевалось, и утверждалось лишь вечно-женское как перл единственный создания".

      ¹⁸ А. А. Потебня связывал с этим классом глаголов такой круг значений:

      "а) явления света, звука, запаха, как шуметь, кричать, смердеть. Сюда же глаголы, означающие: не издавать звука — молчать...;

      б) деятельность восприятия этих явлений: видеть, глядеть, зреть, смотреть;

      в) другие психологические (и физиологические. — В.  В.) состояния: хотеть, бдеть, болеть, свербеть, велеть, терпеть, скорбеть, бояться;

      г) механические явления движения и пребывания на месте: лететь, бежать, мчать, дрожать, держать, вертеть, висеть, сидеть, стоять, лежать, торчать..." (520)

      ¹⁹ Ср. неудачную попытку А. Б. Шапиро слить категорию залога с категориями переходности-непереходности глагола (531).