тексты

Мошка, мушка. В свое время Н. В. Крушевский выдвигал учение о функции, как основу семантики. По его мнению, вытесняя друг друга, однозначные, а иногда и сходные по значению слова-дублеты или однозвучные омонимы спасаются от гибели лишь тем, что получают новую функцию. Например, «рядом с мошка появилось мушка, более близкое к муха, и отняло у слова мошка его первоначальную функцию — обозначать маленькую муху; слово мошка спаслось от гибели только тем, что стало исполнять новую функцию, а именно — обозначать совершенно другое насекомое» (Крушевский Н. В. К вопросу о гуне. Исследование в области старославянского вокализма. Варшава, 1881, с. 17—18).

Это остроумное замечание, облеченное в форму широкого обобщения, еще не формулирует никакого определенного лингвистического закона. По-видимому, оно не отражает и не охватывает вполне даже реально-исторических смысловых отношений между словами мошка и мушка. Достаточно обратиться за справками к этимологическим словарям отдельных славянских языков (Преображенского, Фасмера и др.), к толковым — литературным и диалектным — словарям отдельных языков, чтобы усомниться в полной точности наблюдений Н. В. Крушевского. Однако, дифференциация основы, несомненно, содействовала семантическому обособлению слова мошка от муха — мушка. Этому есть многочисленные примеры.

(Виноградов В. В. К изучению вопросов омонимии // Slawisch-deutsche Wechselbeziehungen in Sprache, Literatur und Kultur. Berlin: Verlag Academie, 1969, с. 272).