тексты

ПРЕКРАСНОДУШИЕ

Некоторые слова с особенной силой и остротой отражают стиль и мировоззрение известной социальной среды в ту или иную эпоху. Они как бы конденсируют в себе центральные идеи данного общественного течения. Понятно, что они могут пережить породившее их мировоззрение, и — с ослабленной экспрессией и суженным содержанием — они еще долго продолжают существовать в лексической системе литературного языка, но уже перестают быть Schlagwörter, боевыми словами современности, отступая на периферию живых семантических связей и отношений.

Слово прекраснодушие переносит нас в общественную атмосферу русского идеалистического «любомудрия» 30—40-х годов. Оно явилось калькированной передачей немецкого Schönseeligkeit (термин Гегеля, ср. в фразеологии немецкого сентиментализма XVIII в. и у Гете die schönе Seele). Например, в письме Н.  В. Станкевича к Я.  М.  Неверову (от 24 сентября / 6 октября 1837 г.): «Я думал, что я уж навсегда простился с Schönseeligkeit, с проклятым фантастическим направлением души, которое портит ее в основании, но ошибся: у меня родилась какая-то болезненная привязанность к Германии — я представляю себе, как я ворочусь домой, как она мне будет сниться, и мне хочется плакать в таком случае; а между тем я не помню ни одного могучего чувства, ни одного сильного душевного наслаждения, которое могло бы освятить для меня память этих мест» (Западники 40-х годов, с. 50). У М. А. Бакунина в предисловии к переводу «Гимназических речей» Гегеля («Московский наблюдатель», 1837): «Из этого страшного состояния безразличной и пустой субъективности [порожденной в обществе системами Канта и Фихте. — В.  В.] было два выхода: или отказаться от мышления и броситься в другое, еще худшее отвлечение — в непосредственность своего субъективного чувства, или разрешить это ужасное противоречие в области самого мышления: первое сделал Якоби, а второе Шиллер. Результатом системы Якоби было то, что Гегель называет прекраснодушием (Schönseeligkeit), и что бы можно было также назвать самоосклаблением: это прекрасная, но бедная, бессильная душа, погруженная в созерцание своих прекрасных и вместе бесплодных качеств и говорящая фразы не потому, чтоб она хотела говорить фразы, а потому, что живое слово есть выражение живой действительности, и выражение пустоты необходимо должно быть также пусто и мертво...». «Разверните, какое вам угодно, собрание русских стихотворений, и посмотрите, что составляет, а особливо составляло пищу для ежедневного вдохновения наших самозванцев-поэтов: бессильное и слабое прекраснодушие. Один объявляет, что он не верит в жизнь, что он разочарован; другой, что он не верит дружбе, третий, что он не верит любви, четвертый, что он хотел бы сделать счастие своих собратий людей, но что они его не слушают и что он от того очень несчастлив. — Но оставим этих призрачных поэтов призрачного самоосклабления и обратим свое внимание на великого Пушкина...» (М.  А. Бакунин. Гимназические речи Гегеля. Предисловие переводчика. — см. Белинский, 1901, 4, с. 487 и 490—491).

Таким образом, слово прекраснодушие введено в русский язык М. А. Бакуниным. Оно образовано им посредством калькированья немецкого слова die Schönseeligkeit, которое было одним из острых характеристических выражений гегельянского философского языка. Прекраснодушие обозначало оторванную от живой действительности, мечтательно-возвышенную настроенность, пассивную, идеализирующую реальный мир или отказывающуюся от приятия его во имя фантастических, воображаемых идеалов³²¹. Так, Бакунин писал в статье «”Гимназические речи” Гегеля» о Пушкине: «...он также начал прекраснодушною борьбою с действительностию, и прошел через долгие и мучительные испытания. Борьба и примирение с действительностью дорого стоили ему...». Прекраснодушие противопоставлялось примирению с действительностью. Оно было тормозом ”стремления ума к действительности“, нашедшего выражение в гегельянской формуле: ”Что действительно, то разумно“ и ”Что разумно, то действительно“.

Слово прекраснодушие и производное от него прилагательное прекраснодушный подхватываются В. Г. Белинским и затем широко распространяются в языке писателей 40-х годов. Например, в письме Белинского к Н.  В. Станкевичу (от 8 ноября 1838 г.): «Вердер [профессор философии в Берлине. — В. В.] для меня теперь не понятие, но живой образ — ...Чудный, святой человек! О, если бы я узнал еще, что он с грустцою от каких-нибудь воспоминаний, сердечных мистерий, что мир божий хотя и так хорош для него, что он не находит в нем ничего, что бы требовало его поправки, а между тем собственно для себя желал бы поправить что-нибудь, в то же время сознавая разумную необходимость всего и так, как оно есть... прекраснодушие. Но к чему философские маски — будь всякий тем, что есть!» (Белинский, Письма 1955, 1, с. 214). В письме к тому же Н. В. Станкевичу от 29 сентября — 2 октября 1839 г.: «Известно, что Шиллер советовал Гете поставить в углу герцога Альбу, когда его сын говорил с Эгмонтом, дабы оный злодей или умилился и покаялся, или востерзался от своего неистовства — верх прекраснодушия, образец драматического бессилия!» (там же, с. 246). «В это же время начались гонения на прекраснодушие во имя действительности» (Пыпин, с. 299).

В письме В.  П. Боткину от 3—10 февраля 1840 г.: «Петербург был для меня страшною скалою, о которую больно стукнулось мое прекраснодушие. Это было необходимо, и лишь бы после стало лучше, я буду благословлять судьбу, загнавшую меня на эти гнусные финские болота» (Белинский, Письма 1955, 2, с. 10—11).

С изменением общественных настроений передовой русской интеллигенции, с обострением идеи революционной борьбы, с отходом Белинского от гегельянского приятия современной социальной действительности (а все это происходило в самом конце 30-х годов) слово прекраснодушие приобретало все более яркую ироническую окраску и сниженный, отрицательный смысл. Оно становилось почти синонимом слова маниловщина (преувеличенная до комизма сентиментальная настроенность, основанная на беспочвенной идеализации человеческих взаимоотношений, общественной жизни и убивающая всякую социальную активность).

У И. И. Панаева в повести «Родственники»: «Я уже, слава Богу, вышел из периода прекраснодушия...». Ср. у А. В. Никитенко в «Дневнике» (под 10 февраля 1853 г.): «Запереться в поэтическом прекраснодушии, бесплодно томиться в нежном участии к своим братьям, успокаивать себя бесплодными чаяниями лучшего, а суровые, животрепещущие вопросы о кровных, существенных страданиях человека оставлять без разрешения — одним словом, предоставлять миру идти, как он хочет, лишь бы не нарушалась гармония нашей внутренней жизни?» (Русск. старина, 1890, апрель, с. 29).

У Д. Н. Мамина-Сибиряка в романе «Именинник» (1888): «Вы нас извините: мы люди прямые, — говорили Петров и Ефимов после эпизода со школой: — в вас одно прекраснодушие и пустота... Вы держите двух горничных, у вас гнусные привычки к роскоши, вы вообще живете паразитом на здоровом народном теле».

Таким образом, изменив свою экспрессию, утратив «внутреннюю форму», ставши иронически-характеристическим выражением бесплодного сентиментально-романтического мироощущения, слово прекраснодушие дожило в стилях русского литературно-книжного языка до нашего времени. Ср. у М. Горького в «Климе Самгине» (в речи Лютова): « — На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно, как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть в тюрьмах, жить в гиблых местах ссылки, писать трогательные рассказы и статейки... Страстотерпцы, преподобные и тому подобное. В общем — незваные гости».

Слово прекраснодушие не было отмечено и зарегистрировано ни одним словарем русского литературного языка XIX в. Лишь проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ внес его в словарь Даля без толкования (вместе с производными — прекраснодушный и прекраснодушничать):«Прекраснодушие ср. Что это? слабость? мягкость? мещанский сентиментализм? российское прекраснодушие? Прекраснодушие старцев столь безгранично. Познакомившись с такими частностями мировоззрения Поморова, читатель, разумеется, ничуть уже не будет удивлен тем проявлением прекраснодушия этого типа, которое следует в романе чуть ли не непосредственно за написанием им цитированной странички. Чтобы успокоить себя, прекраснодушный Филемон одевается и идет на улицу. Как могли вы, с вашими утонченными нервами, с вашими ”хорошими словами“, с вашими ”светлыми убеждениями“, все это видеть, терпеть и под сенью старинного усадебного дома прекраснодушничать? Ср. маниловщина» (сл. Даля 1912, 3, с. 1024).

Статья ранее не публиковалась. Сохранилась рукопись (10 пронумерованных листков разного формата и 1 вставка), машинопись и 2 отдельно напечатанные страницы с авторской правкой. В рукописи статья называлась «К истории образования и употребления слова прекраснодушие». Печатается по рукописи. — Е. Х.

³²¹ Ср. замечание Ф. Ф. Нелидова в сб. «Западники 40-х годов»: «”Прекраснодушие” — слово, пущенное в оборот М. Бакуниным (Schönseeligkeit) — означало недовольство действительностью, желание исправления ее, имело иронический смысл у идеалистов-гегельянцев» (с. 129, примеч. 1).