<< к оглавлению
Проныра,
пронырство, пронырливый, пронырливость. История слова
должна воспроизводить все его содержание, всю цепь его
смысловых превращений, все его «метаморфозы». Она стремится
раскрыть конкретные условия употребления слова в разные
периоды его речевой жизни. Она определяет исторические
закономерности изменения значений, связывающие судьбу
отдельного слова с общим ходом развития всей семантической
системы языка или тех или иных его стилей. История слова
всегда жизненнее, динамичнее и реальнее его этимологии. Вопрос
о происхождении слова только тогда получает твердую
культурно-историческую базу, когда он опирается на
исследование всех этапов смысловой эволюции этого слова, всех
обстоятельств его бытования в разных социальных говорах,
наречиях и родственных языках.
Иллюстрацией может служить спор о гнездах слова
проныра,
пронырство, пронырливый, пронырливость в
русском языке. Эти слова проходят через всю историю русского
литературного языка. Они были широко употребительны уже в
древний период русской письменности (XI—XIV вв.). В
«Материалах» Срезневского (2, с. 1551—1552) собраны такие
слова с основой проныр-:пронырение
`козни, злоумышление'; пронырливый `лукавый,
хитрый, коварный, злой, дурной'; проныривьство
`лукавство'; пронырие `зло'; проныровати—
пронырую `злоумышлять, строить козни';
проныръ, пронырьникъ— `злодей,
лукавый' (о дьяволе); пронырьливый `лукавый, коварный,
злой'; пронырьство `хитрость, коварство, зло'. Большая
часть этих слов дожила до XVIII в. Ср., например, в
«Повести о Валтасаре Кралевичи»: «лутче жити в земли пусте,
нежели жити з женою злоязычною и пронырливою» (Пиксанов
Н. К. Старорусская повесть. М.; Пг., 1923,
с. 91).
В словарях Академии
Российской (XVIII и начала XIX в.) отмечались как
употребительные такие слова этого гнезда: проныра,
проныривать и пронырить («употребляя хитрость,
искать чего, выведывать что, выискивать»),
пронырливость, пронырливый,
пронырствовать, пронырщик,
пронырщица и несколько в стороне — глагол
пронырнуть (в значении `показавшись, появившись, тотчас
скрыться, неприметно уйти' (см. сл. АР 1882, ч. 5,
с. 596.). Большая часть этих слов дожила и до нашего
времени.
Внутренняя форма этих слов кажется
вполне отвечающей «духу русского языка».
Достаточно сослаться на такие параллели, как пройдоха, пролаза
(ср. областн. народн. пройда; ср. проходимец, прошлец).
Эти слова представляются исконными русскими. Между тем этимологи возводят, правда
с существенными оговорками, зарождение всего гнезда слов с основой проныр-
к старославянскому языку и склонны видеть в проныръ или пронырливъ
своеобразную народно-этимологическую переделку греческого πονηρός
`злой, лукавый'. Так, Б. М. Ляпунов пишет в своей статье «О
некоторых примерах имен нарицательного значения...»: «Славяне не
всегда переводили все встречавшиеся им слова в греческом оригинале, может быть,
потому, что славянский переводчик не находил в своем языке подходящих по значению
слов, которые бы точно передавали смысл греческих слов. Но такие непереведенные
слова редко оставались в буквально соответствующей греческим оригиналам форме;
обычно они применялись к словам родного языка, иногда казавшимся семасиологически
близкими. Из таких слов древних славянских переводов отмечу... проныръ,
пронырьство, пронырие, проныривъ, соответственно греческим
πονηρός, πονηρία
в значении `злой, лукавый', `злоба, лукавство', которые и являлись в древнейших
памятниках в виде зълъ, зълоба, л@кавъ
и т. п., причем последние именно более свойственны древнейшим евангельским
глаголическим текстам, а первые характерны для текстов, переводившихся позднее,
каковы минея-четья (жития), молитвенник (euchologium) и т. п., и может быть,
давно, задолго до перевода служебных и назидательных книг, уже употреблялись
в живой речи постоянно общавшегося с греками болгарского населения» (Ляпунов Б.
М. О некоторых примерах имен нарицательного значения из первоначальных имен
собственных личных в славянских языках // В сб.: Академия наук СССР акад. Н.
Я. Марру, М.; Л., 1935, с. 250—251). М. Р. Фасмер в «Греко-славянских
этюдах. 2. Греческие заимствования в славянском языке» писал: «Понорьливъ,
adj malus, проноръ sm. пронорьство, проныръ Sm. Supr. 205,
11; malitia, проныривъ adi, malus Supr. 102; 12; 214; 20; 369; 26; etc
Vondrak, Jan Exarch 8 — πονηρός с введением
предлогов по- и про-, Брандт РФВ, XXII, 89, иначе MeilletÈtudes
367, Mikl. E. W. 213». (Изв. ОРЯС, 1907, XII, 2, с. 267; М. Р. Фасмер
в «Греко-славянских этюдах. 3» заметил: «Я и теперь совсем
не соглашаюсь с мнением Брандта (РФВ, XXII, 89), что слово проныръливъ
восходит к πονηρός, что я еще считал
возможным в Известиях XII, 2, 208, с. 133).
В «Русском
этимологическом словаре» М. Фасмер сопоставляет слово проныра
(«gerissener, schlauer Mench») с древнеболгарским проныръ,
проныривъ— πονηρός Супр.) Однако М. Фасмер
решительно отвергает здесь возможность заимствования из греческого и считает
невероятным выведение этих слов из πονηρός.
Вместе с тем М. Р. Фасмер не отрицает связи проныра с нырять.
Ср. приводимые А. Преображенским формы русск. диалектн. ныркать
`скрываться'; нырок `нырянье, кто искусно ныряет; род утки'; сюда же:
проныра `пролаза, хитрец'; пронырливый, нырище `глубокий
овраг; логовище зверя'. Глагол нарати встречается в «Изборнике»
1703 г. (пътицъ нира\штиихъ)
и, по-видимому, восходит к старославянскому. Болгарскому языку свойственны слова:
н ирну
`пырну'; нирец, нирище `яма, впадина' (Преображенский, 1, с. 611).
В данном
случае народная этимология лишь как бы стягивает в одну неподвижную точку всю
историю слова. Но есть все основания сомневаться в том, что влияние греческого
πονηρός существенно изменило семантическую
природу старославянской семантемы проныр- (ср. слово нырь, homo
doctus, Клим. Смол.; это слово Хр. Лопарев пытался объяснить из греч. νοερός)
(Послание митрополита Климента к Смоленскому Пресвитору Фоме. Неизданный памятник
литературы XII в. Изд. Хрис. Лопарева, СПб., 1892, с. 34). История
слов проныра, пронырливый и т. п. по-прежнему остается неразрешенной.
Наличие таких образований в южнославянских языках не исключает возможности исконной
принадлежности соответствующих слов к живым восточнославянским языкам. Группа
слов с основой ныр- отмечается в восточнославянских языках (ср. укр.
ныряти, нырнути; нырок, ныряние, нырцем— нырком
«ныряя»; ср. нарыця `прорвавшийся нарыв') и в болгарском
(а также, по-видимому, в старославянском) (Ср.: Miklosich F. Lexicon palaeoslovenico-graeco-latinum.
Vindobonae, 1862—1865. с. 457). Обращает на себя внимание тот факт, что
проныр, проныра и производные в русском языке входят в однообразный
ряд: пролаза, проныра, пройда (пройдоха).
Ср. проходимец, прошлец. Некоторые этимологи сюда же по каламбурным
основаниям присоединяли слово прощелыга, толкуя его так: `в щель пройдет'
(Горяев, Булаховский).
Если обратиться к
другим славянским языкам — сербохорватскому, чешскому,
словацкому, польскому, — обнаружится корневое единство
ныр-, нор- (нора). М.
Фасмер в своем «Русском этимологическом словаре» приводит
пример из Супрасльской рукописи
проныръ, проныривъ. Он справедливо
сопоставляет их с древнесербским проноръ «malitia», пронорливъ
«böse, schlecht» и этимологически связывает с нора
(REW, 2, с. 441. У Фасмера дано ошибочно
pronorivъ). В этом случае очень показательна
однотипность словообразовательной структуры
проныръ-, проноръ-. Вместе с тем
это сопоставление еще ярче подчеркивает каламбурную
национализацию слова проныра.
В древнесербском
языке в грамотах Стефана Дечанского находим такие примеры: «Не
велею ни хотением его, нь завистию и пронырлываго миродрьжьца.
Завистию злыихъ и пронорьлывыихъ». Дж. Даничиh
толкует пронырливъ как `злой' (malus) (м.: Даничиh.
Рjечник из книжевних старина српских. 2, Београд, 1863), и это
толкование принимает и Загребский академический словарь
(Rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika, knj. X. Zagreb,
1931). Но, видимо, злыи и пронырливыи не
абсолютные синонимы: во втором присутствует
мифолого-семантический оттенок злого начала, бесовства. Об
этом свидетельствует тот же сербский материал. Смысловая и
формальная (словообразовательная) структура древнесербского
проноръ и современного по-нор почти идетичны.
Серб.-хорв. пòнор, помимо значения `место, где река
уходит под землю; бездна, пропасть', может означать и `ад,
преисподняя' (паклени понор), а прилагательное
понорски— `адский, относящийся к
преисподней'.
Все это связано с
древним образным, почти реалистическим представлением об аде и
о бесах, его населяющих, ведущем к перенесению географической
терминологии в «адскую». Совершенно ясно, что специфика
русского (и южнославянского) словообразования в семантике
обязывает нас к раскрытию образной основы строения слова
проныра с учетом его отношения к миру дьяволов и бесов,
породившего немало эвфемистических и табуистических
слов.
(Чтение
древнерусского текста и историко-этимологические каламбуры //
Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография,
с. 282—285).