<< к оглавлению
ОПЫТ ТИПОЛОГИЗАЦИИ АВТОРСКИХ СЛОВАРЕЙ
1. Предпосылки классификации и конструирование
типологического пространства
Язык выдающейся личности, язык мастера слова — писателя, поэта, публициста, философа, общественного деятеля — всегда был и остается предметом живого интереса лингвиста. Исследователь идиолекта ставит и решает разнообразные задачи. Это могут быть синхронические задачи изучения особенностей авторского языка на фоне литературного языка эпохи или задачи сопоставительного анализа двух и более идиолектов авторов-современников; это может быть диахронически ориентированное исследование, ставящее целью проследить эволюционные сдвиги и преобразования в жизни национального литературного языка на материале произведений авторов, принадлежащих разным историческим эпохам; наконец, это могут быть задачи, выходящие за рамки собственно лингвистических интересов и касающиеся проблем философских, проблем идеологически-мировоззренческого плана. Различными оказываются и масштабы такого рода изысканий: от частных вопросов, например, синтаксического строя текстов того или иного автора, до всеохватывающих характеристик строя идиолекта как эстетического, этического, философского целого, т. е. представления идиолекта как языка-мира автора.
Но в решении всего многообразия задач, которые могут стоять перед исследователем языка творческой индивидуальности, центральная роль часто принадлежит словарю, составленному по текстам этого автора. Авторский словарь, аккумулирующий всю лексику его произведений или какие-то заданные составителем ее слои, выступает как репрезентант языка данного индивидуума, являясь одновременно и продуктом исследовательского подхода, и инструментом анализа. Ограничивать роль такого лексикографического продукта только ролью справочника, как это иногда делается, — и несправедливо, и попросту неверно, так как словарь обладает аналитическими возможностями и может становиться ключом к изучению языка автора и к пониманию особенностей его творчества.
В собранной нами антологии образцов словарей, представленных в русской авторской лексикографии, находят отражение и дифференциальный и интегральный аспекты анализа языка художественной литературы. Первый из них мы усматриваем в том, что антология охватывает словари, предметом описания в которых является не только слово, но все множество языковых единиц, поддающихся лексикографической фиксации и интерпретации, т. е. входом в словари оказываются все значимые единицы — от морфемы до предложения. Интегральный же аспект анализа предполагается в том, что включенная в антологию совокупность словарей позволяет раскрыть творческий потенциал русского языка, обнаруживая такие его выразительные и изобразительные резервы, которые не в полной мере используются общелитературным языком. Иными словами, представленная здесь совокупность словарей, как целое, сама по себе может стать объектом лингвистического анализа.
Такому взгляду на антологию должна способствовать типологизация авторских словарей, поскольку принятый в корпусе алфавитный порядок их расположения создает представление только об их многообразии, но не отражает системных отношений между разнообразными лексикографическими структурами. Типологию авторских словарей хотелось бы строить с таким расчетом, чтобы полученная классификационная сетка позволяла выявлять "пустые клетки" в системе, указывая на нереализованные авторской лексикографией возможности.
Этой задаче, мы полагаем, отвечает классификация авторских словарей в трехмерном понятийном пространстве, образуемом соединением таких идей, таких трех принципов:
— идеи "лексикографической параметризации языка";
— идеи "языковой личности и ее структурной организации";
— идеи противопоставления "говорящий vs. слушающий".
Прокомментируем кратко каждый из трех принципов, показав, как их можно соединить при построении типологической классификации словарей мастеров слова.
Под лексикографической параметризацией языка понимается свойственная как отечественной, так и мировой лингвистике тенденция к "ословариванию", т. е. представлению в виде словарей par excellence, результатов самых разных, а в идеале — всех, лингвистических изысканий.
В применении к общей лексикографии эта тенденция проявляется в том, что объектом лексикографирования становится все большее число типов разноуровневых единиц и показателей свойств языковой структуры, которые превращаются тем самым в лексикографические параметры. Например, словарь одной части речи, скажем, русских глаголов: в нем лексикографируемым параметром становится частеречная характеристика слова. Далее, двигаясь, так сказать, вглубь, представим себе словарь глагольных времен и видов, который можно исполнить как справочник спряжения; еще большую детализацию семантических характеристик предполагает словарь способов глагольного действия. С другой стороны, сосредоточившись на плане выражения, мы строим словарь глагольных корней или словарь глагольных аффиксов и т. п. Все перечисленные показатели языковой структуры, представленные по словарным канонам, — часть речи, время и вид глагола, способ глагольного действия, глагольный корень и т. п. — становятся лексикографическими параметрами.
Если попытаться прогнозировать дальнейшее движение науки в этом направлении, то можно высказать осторожное предположение, что эта прогрессирующая тенденция к лексикографической параметризации языка приведет когда-нибудь к тому, что мы научимся строить словари для любых показателей системно-структурного устройства языка, а значит, каждая единица, каждый системно-структурный показатель обретет (в потенции) свой словарь. Тогда одним из путей создания словарной типологии будет ее параметрическое представление. Пока же ни общая лексикография, ни авторская не достигли такого состояния, но как покажет дальнейшее изложение, в области построения авторских словарей наблюдается постоянное расширение набора лексикографируемых языковых единиц и структурных отношений.
Итак, первой образующей типологии авторских словарей является языковая единица или иной показатель языковой структуры, который, образуя вход в словарь или зону словарной статьи, выступает в функции лексикографического параметра.
Вторую образующую, второе измерение трехмерного понятийного пространства, в котором строится типология авторских словарей, задает языковая личность. Это понятие имеет две ипостаси. Во-первых, под языковой личностью понимается любой носитель языка, охарактеризованный на основе анализа произведенных им текстов с точки зрения использования в этих текстах системных средств данного языка для отражения видения им окружающей действительности (картины мира) и для достижения определенных целей в этом мире. Во-вторых, языковая личность — это инструмент лингвистического анализа, комплекс приемов, позволяющий описать языковую способность индивида и соединить системное представление его языка с функциональным анализом произведенных им текстов.
Мотивы обращения к "языковой личности" при решении вопросов авторской лексикографии вполне прозрачны: на автора, тексты которого подвергаются лексикографической обработке, резонно распространить те же самые характеристики, которые используются обычно при изучении среднего носителя языка.
По поводу такого решения возможны самые разные оговорки и уточнения, в частности, рассуждения на тему о том, что писатель, автор художественных произведений, представляет собой множественную языковую личность, поскольку его тексты содержат значительный объем "чужой речи", включают дискурсы различных персонажей, каждый из которых есть отдельная языковая личность. На этом основании можно поставить под сомнение приложимость понятия "языковая личность" к художнику слова. Обсуждению этого возражения, сколь оно ни серьезно, лучше отвести другое время и место; здесь возможные его результаты никак не повлияли бы на предлагаемую характеристику пространства авторских словарей.
Структура языковой личности складывается из трех уровней — вербально-грамматического, когнитивного и прагматического. Каждый из уровней характеризуется своим набором единиц и отношений, которые коррелируют с единицами и отношениями, традиционно используемыми при изучении языка как системы, но своеобразно перераспределяются соответственно специфике названных уровней. К вербально-грамматическому уровню относятся единицы и отношения, обычно используемые при описании лексического и грамматического строя языка, — слово, значение, словоформа, дериват, синоним, словосочетание, синтаксема, морфема, управление, согласование и т. д. На этом уровне структуры языковой личности язык выступает как самодовлеющий феномен, "язык в самом себе и для себя".
Единицами когнитивного уровня, организующими статичную и относительно стабильную картину мира носителя языка, являются: денотат и сигнификат, интенсионал и экстенсионал, термин, фрейм, генерализованное высказывание (в частности, афоризм, сентенция, поговорка и т. п.), фразеологизм, наглядный образ ("картинка", лингвистический аналог остановленного кинематографического кадра), метафора, каламбур и др.
Относительно последних, т. е. относительно "метафоры" и "каламбура", следует заметить, что традиционно эти явления трактуются в стилистике как прием, как фигуры речи, а не как единицы языка. На самом деле они имеют двойственную природу и системно-языковую и речевую, точнее речемыслительную. В этом отношении они сходны со словом-окказионализмом: окказионализм есть единица языка (ср., например, словари окказионализмов) и в то же время создается он с определенными коммуникативными и эстетическими целями, т. е. выступает как прием. Аналогичную двойственную природу имеют и другие "единицы-приемы" — рифма, например, которая в формальном плане может быть поставлена в соответствие аффиксам, хотя в функциональном отношении решает иные задачи. Возвращаясь к метафоре, отметим, что существуют устойчивые, закрепленные в лексической структуре языка метафоры, называемые иногда "стертыми", и их нельзя не причислять к языковым единицам. С другой стороны, сам факт возможности лексикографирования авторских метафор (как и иных тропов) свидетельствует в пользу возможности рассмотрения их как единиц — единиц когнитивно-языкового плана, единиц языковой картины мира.
В состав прагматического уровня, отражающего интенции и цели носителя, его активную позицию в мире, и, соответственно, динамику его картины мира, включаются пресуппозиция, дейксис, элементы метаязыковой рефлексии, разного рода оценки и предпочтения, прецедентные тексты, способы аргументации, "сценарии", планы и программа поведения.
Таким образом, второе измерение пространства авторских словарей, а именно — языковая личность, снабжает нас конкретным набором параметров, т. е. единиц и отношений, структурирующих данный феномен.
Третье измерение этого пространства, заданное оппозицией двух языковых личностей, участвующих в создании и восприятии текстов, — "говорящего и слушающего", как будто не требует специального комментария, будучи достаточно привычным и прозрачным по смыслу. В приложении к письменным текстам как источнику авторского словаря эта оппозиция трансформируется в противопоставление "автор — читатель". При этом важно иметь в виду, что первый член этого противопоставления — "автор" и "говорящий" — всегда выступает в роли "учителя", тогда как второму члену оппозиции — "слушающему" и "читателю" — выпадает роль "ученика". (За исключением единственной, может быть, ситуации — ситуации экзамена).
Таким образом, каждый авторский словарь в этом измерении может быть охарактеризован по признаку направленности, адресности речи (текста): с ориентацией на какую из двух языковых личностей — на говорящего, автора, "учителя" или же на слушающего, читателя, "ученика" — составлен данный словарь.
2. Реализация возможностей и лакуны в классификационном пространстве
авторских словарей
Все авторские словари прежде всего распределяются по трем группам — соответственно уровням в структуре языковой личности:
1) словари, содержащие лексико-грамматическую информацию о словах, употребленных в текстах автора, или, — если учесть способ организации этого уровня в структуре языковой личности, — отражающие параметры индивидуальной ассоциативно-вербальной сети (АВС) говорящего;
2) словари, фиксирующие элементы авторского "мира", словари, которые описывают единицы (параметры) когнитивного уровня в структуре языковой личности, извлеченные из продуцированных ею текстов;
3) словари, объектом описания в которых являются параметры, несущие информацию об оценках автором реального мира, его жизненных установках, устремлениях и идеалах, о его представлениях о должном, т. е. о том, каким бы он хотел видеть этот мир.
Внутри каждой из трех групп словари различаются характером и числом основных, доминирующих в каждом из них параметров. Имея некоторый набор разновидностей авторских словарей, попытаемся теперь определить их место в предложенной типологии.
При этом показателем ее адекватности должны стать, во-первых, возможность найти соответствующую "нишу" для каждого имеющегося в распоряжении исследователя словаря, т. е. возможность распределить их все из наличного набора без исключений; во-вторых, возможность вписать в эту классификацию любой иной авторский словарь, не вошедший в исходный набор.
а) Словари первого типа, лексикографирующие единицы
индивидуальной ассоциативно-вербальной сети
Минимальный для авторского словаря набор параметров этого уровня в структуре языковой личности состоит из двух компонентов: элемента языковой системы, ставшего единицей индивидуальной АВС (слова, словоупотребления, словоформы, словозначения, словосочетания, словообразовательного типа, словообразовательного гнезда, частеречной характеристики, контекста и др.), и отношения, привязывающего этот элемент к текстам автора, т. е. либо точного адреса этого элемента, либо частотного показателя его употребительности автором, либо того и другого.
Примерами простейших словарей такого рода могут служить словарь к поэтическим произведениям Некрасова или частотный словарь к "Войне и миру". Первый из них имеет один вход — от леммы. Словарная статья в нем устроена следующим образом:
некий — 14 (I–7; II–4; III–3)
некогда — 14 (I–3; II–7; III–4)
некогда — 2 (I, 377; III, 510)
некому — 7 (I, 84, 88; II, 179, 184, 406; III, 414)
некоторый — 4 (I, 181; II, 266, 463, 571)
некто — 10 (I,71, 201;...1
Во втором словаре уже два входа: в алфавитно-частотном — слова и в частотном — частота единиц:
некий |
3 |
|
3 |
некий |
некогда |
14 |
|
|
некстати |
некого |
13 |
|
|
немыслимо |
некоторый |
118 |
|
|
ненавидимый |
некто |
1 |
|
|
ненавистный |
некуда |
52 |
|
|
ненатуральный3 |
Суммарно в рассмотренных словарях всего четыре параметра: слово (лемма), частота, омонимия и адрес в тексте автора. В кругу этих же параметров остаются подобные словари-указатели независимо от того, составлены они для одного произведения, цикла произведений или для всего творческого наследия того или иного автора — Мамина-Сибиряка, Ленина, Лермонтова или де Голля.4
Дальнейшее расширение разновидностей "входных" параметров, относящихся к уровню АВС, в авторских словарях связано с введением информации о вербальном окружении описываемой в словаре единицы, с перечислением ее контекстов, т. е. с созданием конкордансов.
Конкордансы большей частью составляются для поэтических произведений, и окружение включает 4–5 слов влево и вправо от описываемой единицы. В 70-х годах в Америке были опубликованы конкордансы к сочинениям нескольких русских поэтов — Батюшкова, Баратынского, Тютчева, Мандельштама, а в 1985 г. — Пушкина. Приведем для разнообразия отрывок из обратного конкорданса к "Евгению Онегину", сделанного в Венгрии (по техническим причинам контекст (строка конкорданса) разбит на две части):
8636 |
с героем моего романа без предисловий |
|
|
сей же час позвольте познакомить |
01 1 02 07 2 |
8637 |
семьей задернул траурной тафтой. Условий |
|
|
света свергнув бремя, как он |
01 1 45 01 1 |
8638 |
зная, что начать со страха предчувствий |
|
|
горестных полна, ждала несчастья уж |
01 5 06 13 1 |
8639 |
жар; ей душно, дурно; она приветствий |
|
|
двух друзей не слышит, слезы |
01 5 30 07 2 |
8640 |
бог ведает, кого, и свод элегий |
|
|
драгоценный представит некогда тебе всю |
01 4 31 12 3 |
8641 |
скоро были мы судьбою на долгий |
|
|
срок разведены. Отец его тогда |
01 1 51 04 2 |
8642 |
его причуда. Благослови мой долгий |
|
|
труд, о ты, эпическая муза |
01 7 55 08 35 |
Цифры слева здесь обозначают порядковые номера словоупотреблений (в порядке обратного алфавита). Они упрощают учет особенно многочисленных вхождений: их количество можно получить путем вычитания порядковых номеров. Цифры справа — это адрес словоупотребления: первый столбец, всюду повторяющееся "01" — код "Онегина", второй столбец — номер главы, третий — номер строфы, четвертый — номер строки, пятый — номер слова в строке. Кроме этих параметров — словоформ, их частоты, адреса и окружения, — особыми знаками отмечено ударение. Если учесть, что ряд конкордансов сопровождается словарем рифм, то общее число лексикографируемых параметров достигнет восьми (к пяти названным выше добавляются, таким образом, окружение, ударение и рифма). Довольно редкий конкорданс к прозаическому тексту (роману "Преступление и наказание") новых параметров не добавляет, но открывает новые возможности лингвистического и филологического анализа текста.6
Следующий шаг в усложнении параметрической структуры приводит нас к довольно распространенным в авторской лексикографии толковым словарям. Среди них Словарь языка Пушкина, Словарь автобиографической трилогии Горького, Словарь драматургии Горького, Словарь Мицкевича, Словарь Гете. К уже перечисленным выше параметрам в этой разновидности словарей прибавляются грамматические и стилистические характеристики слова, а также параметр "словозначение", заданный в виде толкования. Вот пример статьи такого словаря:
ЯСТРЕБ (2), м. Хищная птица с острым клювом; плавно парит в полете и стремительно падает на добычу. — сравн. Он [мужичонка] действительно схватил обломок кирпича,... сверху ястребом свалился на него Кукушкин, и они, обнявшись, окатились в овраг. У 629. Все кружилась мать по комнате, бесшумно, как ястреб. Д 132.7
Интересно отметить, что и само это слово и все его дериваты, входящие в словообразовательное гнездо, в трилогии автора используются только в переносном значении:
ЯСТРЕБЕНОК (1) — Голубчик ты мой, ястребенок утешный... Д 47;
ЯСТРЕБИНЫЙ (3) — с ястребиным носом Л 474; около ястребиного носа Л 251; ястребиным носом Л 364.8
В специальном приложении к данному словарю помещены личные имена — упомянутых в трилогии реальных исторических лиц и действующих в этих произведениях персонажей, географические названия и заглавия литературных произведений: Наполеон Бонапарт, Булгарин, Памва Берында, Барон Бромбеус; Бурса, Боже царя храни, Владимирская Божья матерь, Василиса Прекрасная; Битва русских с кабардинцами, или прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего супруга (лубочный роман Н. Зряхова, 1829); Волга, Бугровский скит (название кладбища в Н. Новгороде); Ванька Цыган, Варвара, Санька Вяхирь, Бляхин, Гаврило и т. п. Ясно, что эта информация выходит за пределы вербально-грамматического уровня, характеризует не знание языка в узком смысле этого слова, а несет сведения о реальности и об окружавших автора людях, о содержании его произведений и о действующих в них вымышленных персонажах, т. е. раскрывает перед читателем реальный и ментальный "мир" автора, представляя собой единицы (параметры) иного, когнитивного уровня в структуре языковой личности.
Аналогичным приложением снабжен и упомянутый словарь драматургии Горького. Обращаясь к такого рода словарям, мы переходим тем самым к рассмотрению лексикографического образа когнитивного уровня (или тезауруса) в структуре языковой личности (автора или читателя).
б) Словари второго типа, лексикографирующие единицы
когнитивного уровня в структуре языковой личности
На самом деле разновидностей словарей, которые строго ограничиваются единицами одного только этого уровня, немного. Как правило, лексикографические параметры когнитивного уровня описываются в словарях совместно с вербально-грамматическими параметрами. Пожалуй, скорее исключением, чем правилом, выглядит на этом фоне авторский терминологический словарь, — если это философский словарь терминов общественного устройства (и переустройства мира). Имеется в виду "Словарь-каталог философских терминов в произведении В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм"" (Горький, 1970). Более полным, лексикографирующим, во-первых, уже не одно произведение этого автора и, во-вторых, наряду с терминами рассматривающим и другую единицу когнитивного уровня, а именно генерализованное высказывание (в форме ли афоризма, дефиниции или крылатого выражения), является словарь, составленный Томасом Беллом (Bell Thomas. A dictionary of terms and quotations of V.I. Lenin. London, Lawrence, 1942).
Упомянем также "Фразеологический словарь языка В. И. Ленина" Л. К. Байрамовой и П. Н. Денисова (Казань, 1991). Словарь включает не только фразеологизмы в строгом смысле (втирать очки, тугая мошна, ставить на карту), но и другие единицы когнитивного уровня — крылатые слова (Молодые штурманы будущей бури — Герцен; Москва от копеечной свечки сгорела — Карамзин), прецедентные тексты (Мужик, прокормивший двух генералов — Салтыков-Щедрин; Иван Иванович сказал гусака Ивану Никифоровичу — Гоголь), библейские выражения (Предел, его же не прейдеши), мифологические аллюзии (Мудрый Эдип, разреши!), авторские образования по аналогии (Ошибка на ошибке едет и ошибкой погоняет), поговорки (знает кошка, чье мясо съела) и пословицы (пока солнце взойдет, роса очи выест).
В этом ряду следует назвать и включенный в антологию "Словарь тропов И. Бродского", который, помимо дифференциации разновидностей тропов на входе (метафора, метонимия, синекдоха...), содержит глубокую структурно-грамматическую параметризацию самих тропов: например, метафора в позиции субъекта (азия мозга); в позиции объекта (согревает вены мрамора); в позиции предиката (чайки бдят на оградах) и далее — в позиции атрибута, адверба, приложения, обращения. Отдельно параметризуются метафоры по частям речи — существительные и местоимения, глаголы и т. д.
Уже на примере этих словарей можно видеть, что лексикографическое представление единиц когнитивного уровня неизбежно приобретает двойную ориентацию: будучи приемом изучения и описания авторского мировидения, такие словари направлены на моделирование языковой личности автора; разъясняя, комментируя, развертывая этот мир перед читателем, они соотносят авторский мир с гипотетическими, условно реконструируемыми знаниями читателя, с читательским мировидением, а потому оказываются направленными и на моделирование языковой личности читателя.
Такая ориентация становится особенно очевидной в "учебных словарях", предназначенных для воспитания билингва, способного быть автором и читателем текстов другого языка. Естественно, что в такого рода работах происходит контаминация двух уровней — вербально-грамматического, единицы которого требуют специального толкования, и когнитивного, которые предполагают достаточно большой объем знаний о национальной культуре, о мире изучаемого языка. В качестве примера назовем словари, составленные к произведениям русской литературы Эдгаром Лерманом.9
В частности, в его словаре к "Преступлению и наказанию" единицами комментирования и толкования становятся как отдельные слова, словоформы и словосочетания (каморка, кошкой, дерет < драть, в буднее время, вострый, старушонка, стало быть), дериваты (посудинка < посудина, дельце < дело, картишки < карты), так и реалии (распивочная, известное заведение, сибирка, циммермановская шляпа, уезд), топонимы (С-м переулке — Столярном, К-ну мосту — Кокушкину, Подъяческая), стилистические пристрастия Достоевского (хозяйкин — ср. старухин, дунечкин, лизаветин, отцовский, женихов), фразеологизмы (думая о Царе Горохе; все-то он мимо носа проносит; все тайное становится явным — Матфей). Другие его словари устроены аналогичным образом.
Подобные "читательски ориентированные" словари бывают необходимы не только инофонам, но и носителям языка автора произведения, в тех случаях, когда мир (время, эпоха, среда) автора и читателя существенно отличаются. Задачу понимания читателем мира автора решают в этом случае разного рода глоссарии, словник которых включает как единицы когнитивного уровня, связанные прежде всего с незнакомыми реалиями, так и единицы вербально-грамматического уровня — слова и обороты либо устаревшие, либо имеющие узкое (ограниченное территориально или профессионально) хождение.10
в) Словари третьего типа, лексикографирующие единицы
прагматического уровня языковой личности
Прагматикон изучен слабо, хотя должен бы быть главным предметом интереса исследователя языковой личности, потому что именно прагматикон аккумулирует языковые показатели, определяющие смысл индивидуального существования; именно через прагматикон язык формирует человека, раскрывая содержание третьего уровня в структуре языковой личности и добавляя к вербально-грамматической — "ЯЗЫК" — и к когнитивной — "МИР" — третью, прагматическую составляющую структуры — "Я В МИРЕ". Позиция автора (говорящего) "Я В МИРЕ" определяется прежде всего его оценками и самооценками; его предпочтениями, которые он отдает темам и мотивам; негативными или позитивными характеристиками, которыми автор сопровождает факты, события, утверждения и суждения, констатирующие положение дел в окружающем мире; наконец, его эстетическими предрасположениями и пристрастиями. Единицами языковой структуры, которые способны передавать эти отношения, т. е. способны выступать в роли параметров прагматического уровня, могут быть сопряженные с оценкой единицы вербально-грамматического плана (слова) или снабженные оценочной окраской единицы когнитивного характера (афоризмы, прецедентные тексты, онимы...) или же в функции таких единиц могут использоваться стилистические приемы — ирония, гипербола, антитеза, игра слов и т. п.
Разнородность и разноприродность единиц прагматикона приводит к тому, что авторские словари, которые можно было бы квалифицировать как словари прагматического уровня, не имеют четкой, однозначно определенной структуры, но их обязательным отличительным свойством всегда будет адресованный читателю комментаторский характер. Сами составители часто именуют их "словарями к творчеству" того или иного автора. Из известных нам отечественных лексикографических произведений такого рода к этому разряду мы относим по крайней мере три — "Словарь к творениям Достоевского"11 , "Щедринский словарь"12 и энциклопедический словарь-справочник "Творчество В. М. Шукшина".13
Первый из них построен как комментарий к собранию изречений, афоризмов, максим и им подобных цитат, которые извлечены из произведений Достоевского. Цитаты распределены по одиннадцати концептуально-тематическим группам: "1) воспитание — дети и юношество, 2) народ и общество, 3) духовенство и монашество, 4) революция и безбожие, 5) призыв общества к возрождению..., 9) русская женщина и ее назначение, 10) о религии вообще, 11) собственные свойства автора и психологические наблюдения над людьми и жизнью вообще". Коллекция цитат довольно пространно и субъективно прокомментирована в пятнадцати главах Словаря, причем каждый концептуальный раздел разбит на более частные подгруппы, которые и образуют собственно словарные статьи. Таким образом, входом в Словарь, т. е. лексикографируемым прагматическим параметром, является определенная жизненная установка писателя, логика его рассуждений, движущий поступками героев мотив и т. п. Комментарий же составителя отличает политико-философская и религиозно-оценочная ориентация.
Так, текст статьи "Прямые указания к возрождению себя и других" (в 12-ой главе "Возвращение общества к вере и народности", стр. 127–140) содержит непрямую и прямую цитацию. Первая представляет собой пересказ фрагмента из речи "карамазовского" прокурора, где дана квалификация семейства Карамазовых как способных созерцать бездну вверху и бездну внизу (т. 18, стр. 322). В числе прямых цитат — высказывания, построенные на антитезе с указанием предпочтительного выбора: "Заблуждающемуся, говорит он, должно противопоставить равносильное чувство (равносильное с его увлечением); тогда он согласится проверить себя" (т. 14, стр. 76). "Чтобы отвратить человека от злого желания должно противопоставить ему иное, лучшее желание" (т. 5, стр. 43).14
"Обрати камни в хлеб и ты овладеешь людьми, но пока не надолго; этого средства недостаточно: нужно еще чудо" (т. 14, стр. 316). "Начни с того, чтобы никогда не лгать, особенно самому себе" (т. 16, стр. 74, 98). "Никогда не лги и помни 10-ю и все десять заповедей" (т. 14, стр. 315).
Книгу заключает индекс ключевых слов в цитатах из Достоевского, обсуждавшихся в "Словаре" Антония (Храповицкого).
"Щедринский словарь" построен как особый вид именного и предметного указателя к двенадцати томам сочинений писателя издания 1891–1893 годов. Одна из особенностей "Словаря" состоит в разграничении модусов писателя. Большинство рассказов ведется от первого лица. В рассказах более ранних Салтыков-Щедрин фигурирует под именем "Щедрин-чиновник". Позже, особенно с 70-х годов, Щедрин спорадически упоминается в рассказах как Автор. Этот "Автор" появляется в самых разнообразных обличьях, хотя исходным составитель считает "Фрондер". Особо он выделяет самооценки — те места, где Щедрин говорит о себе как о писателе. Эти места фигурируют в Словаре под именем "Щедрин-писатель".
Главное же внимание Ольминский уделяет тем понятиям, которые свидетельствуют о борьбе писателя за общественные идеалы. В "Словаре" читатель найдет все, что по этому поводу говорит Щедрин — как своими художественными образами, так и в публицистических сочинениях. Сами названия словарных статей (входов в словарь), очерчивая круг составляющих прагматикон писателя параметров, зачастую несут ярко выраженный оценочный момент: Идеалы, Идеалисты, Сознательность, Будущее, Убежденность, Мечтания, Утопии, Утописты, Бредни, Широта взглядов, Компромисс, Уступки, Лгуны, Мелочи, "Наше время — не время широких задач" и т. д. Приведем примеры словарных статей.
ВЗЯТКА. — Филоверитов находит, что угощение, принимаемое чиновниками от купцов, хуже взятки. "Взятку чиновник берет с осмотрительностью, а иногда с угрызением совести, а едучи на обед, он не ощущает ничего, кроме угрызения... Деньги можно назад отдать, если дело оказывается чересчур сомнительным, а невесомые, моральные взятки навеки на совести чиновника и рано или поздно вылезут из него или подлостью, или казнокрадством". — Оч22. См. Обличения — С8. Подкупность — С10.
ПЕСТРЫЕ ЛЮДИ. — Общий признак их в том, что они свою совесть до дыр износили и беспощадно лгут; всем они бывали: и либералами, и западниками, и социалистами, и поборниками ежовых рукавиц; у них, что ни шаг, то вероломство или измена. Есть три сорта пестрых людей. Первый — сами выработавшие себе пестрое сердце; это — коноводы и зачинщики; по наружности кажутся фанатиками убеждения, а на деле — фанатики казенного пирога; злы они неимоверно, ибо иногда до них доходит шопот о их предательстве; они опасны особенно потому, что сами были когда-то сочувствователями. Пример — см. Скорняков — Пп9. Пестрые люди второго сорта — несчастные люди. Помните, как Свинья Правду чавкала, а Правда перед Свиньей запиралась, изворачивалась и бормотала? Таким же процессом измучены и эти люди. Причиной их измены бывают: 1) материальные лишения; 2) жизненные ошибки, которые мешают им вернуться на правый путь; 3) охватившая со всех сторон паника. Третий сорт — это плебс; они восхищаются стилем и остротой пера. Грибоедов воспроизвел этот тип в своем бессмертном Молчалине. Все три сорта пестрых людей вредны, но последние два заслуживают некоторого сожаления, ибо не пользуются материальными благами отступничества; в награду за эту отрицательную заслугу суд истории пройдет о них молчанием. — Пп9.
Словарь "Творчество В. М. Шукшина", если судить по включенному в Антологию проспекту, отличается сбалансированностью авторской и читательской ориентации комментария, что обусловлено установкой его составителей на создание энциклопедического словаря-справочника. Он содержит статьи биобиблиографического плана и статьи, которые можно отнести к анализу прагматикона писателя. В качестве входа в последних как раз и используются прагматические параметры, примером которых может служить словарная статья:
БИБЛИОТЕКАРЬ, -РША. В литературной традиции, прежде всего русской, — образ хранителя культурных ценностей, носителя духовности, подвижника своего дела. В творчестве Ш. образ Б. первоначально был связан с автобиографическим моментом приобщения к культуре, формирования эстетического вкуса ("Гоголь и Райка", "Книги настраивают целые судьбы"). В последнем рассказе с образом Б-ши связан мотив недоверия, едва не повлекший за собой "отлучение" героя от чтения и подтолкнувший его на воровство книг из школьного шкафа.
Пожилая Б-ша из офицерской библиотеки в Севастополе поставлена Ш. в один ряд с людьми, оказавшими большое влияние на формирование его личности и приобщившими его к настоящей литературе (ленинградская эвакуированная учительница; М. И. Ромм). Не случайно и поиск героем женского идеала (рассказ "Классный водитель", киноповесть "Живет такой парень") связывается с образом сельской Б-ши. Однако в дальнейшем Ш. переосмысливает образ Б. В рассказе "Психопат" (1973) герой Б. под видом подвижничества и правдолюбия скрывает злобный и агрессивный характер социального демагога, "демагога чувств", выявленного Ш. также в Глебе Капустине ("Срезал") и Князеве ("Штрихи к портрету").
В гротескно-сатирическом плане изображена Ш. Б-ша Галка ("До третьих петухов"), своеобразный двойник героини рассказа "Привет сивому".
Эпизодический образ Б-ши встречается также в рассказе Ш. "Крыша над головой".
БИБЛИОГРАФИЯ: Равинский Д. К. Ловушка для интеллигента: замечания по поводу образа библиотечного работника в советской литературе // Профессиональное сознание библиотекарей: необходимость перемен в переходный период. М., 1994.
Слабая изученность прагматикона языковой личности в целом, некоторая неопределенность в составе его единиц и зачастую смешанный — лингво-литературоведческий — их характер (ср. пресуппозиции, оценка, ключевые слова, способы аргументации в дискурсе персонажа, с одной стороны, а с другой, — темы, мотивы, образы персонажей) обусловливают такое положение дел в авторском словаростроении, что наибольшее число лакун в лексикографируемых параметрах обнаруживается как раз среди единиц прагматического уровня. Соответственно невелико и число авторских словарей, которые можно отнести к данному типу.
3. Конструктивные следствия типологизации авторских словарей
Цель настоящей антологии — дать общую картину состояния отечественной авторской лексикографии и наметить пути ее возможной систематизации и развития. Предложенная здесь трехмерная классификация, построенная на идеях "лексикографического параметра", "структуры языковой личности" и противопоставления "говорящий — слушающий" (автор — читатель), в какой-то мере решает поставленную задачу, хотя, конечно, не является единственно возможным подходом. Вместе с тем, предлагаемое решение ставит перед словарниками новые проблемы. Прежде всего возникает вопрос, все ли "единицы" — единицы языка-текста (например, контекст или текстовое ассоциативное поле), единицы языка — системы (например, авторская синонимия или глагольное управление), единицы языка-мира (скажем, фрейм, задающий некоторую типовую ситуацию, или ирония, передающая авторскую оценку) — все ли такого рода "единицы" могут быть лексикографируемыми, т. е. выступать в роли лексикографического параметра? Мы исходили из предположения, что ответ на этот вопрос должен быть положительным. Однако эта гипотеза требует развернутой и кропотливой проверки. В самом деле, можно ли лексикографировать пресуппозиции в дискурсе автора и дискурсах персонажей или приемы аргументации, используемые автором и его героями? И если можно, то как? Эти вопросы обращены к общей теории лексикографии.
Во всяком случае наш опыт систематизации авторских словарей приводит к двум наблюдениям.
Во-первых, из обзора словарей становится ясно, что не всякий параметр, оставаясь лексикографическим, т. е. поддающимся словарной фиксации и интерпретации, может использоваться в качестве входа в словарь. Так, довольно трудно себе представить вход в авторский словарь от толкования, от дефиниции словозначения (слова). А, скажем, вход от адреса лексической единицы (текстоформы) вообще тривиализует словарную структуру, превращая ее в постраничный перечень текстоформ. Не менее затруднительно реализовать лексикографическую конструкцию, в которой входом был бы денотат слова или его контекстное окружение. Между тем, все перечисленные параметры являются лексикографическими и находят собственную, самостоятельную позицию в той или иной словарной структуре.
Второе наблюдение, также обусловленное разнородностью, "разнокалиберностью" лексикографических параметров, заключается в том, что сами входные параметры характеризуются разным потенциалом структурогенности, т. е. в зависимости от того, какой параметр мы примем в качестве входа в словарь, мы сумеем "привязать" к нему структуру в соответствующем словаре с большим или меньшим количеством других параметров. Так, если входом в авторский словарь будет троп, то набор словарных параметров окажется невелик и в него войдут частеречные характеристики тропов и структурно-семантические показатели их разновидностей, а также, возможно, статистические данные представленности в текстах автора. Если же входным параметром сделать все слова, использованные автором в его письменных текстах, то общее число отраженных в словаре параметрических характеристик языка писателя возрастет, и каждая единица авторского лексикона получит развернутое полипараметрическое описание, приближающееся по своему содержанию к ее "лексикографическому портрету". Здесь найдут отражение грамматические и семантические сведения (толкование, оттенки авторского словоупотребления), контексты, устойчивые обороты и др., а также формальные показатели — адреса в текстах и статистика. Однако даже такой "портрет" остается в значительной степени обобщенным: воспроизвести "лица необщее выраженье" авторского языка в полной мере еще не удается.
Наш опыт работы над "Словарем языка Достоевского" показывает, что приблизиться к тому, чтобы воспроизвести это "необщее выраженье", охватить словарным представлением максимально возможное число параметров идиолекта, нельзя, если ориентироваться на построение только одного-единственного словаря: необходима серия словарей, которая позволит лексикографировать большую часть идиолектных черт языка писателя. В такой серии словарь толкового типа занимает центральное место, являясь "базовым" словарем серии и включая наибольшее количество параметров.
Но и этот словарь отличается от обычного толкового рядом существенных особенностей. Входом в него, т. е. единицей словника, служат не "все слова", употребленные автором в его текстах, а слова особого качества. Это должны быть слова, важные для понимания творчества писателя в целом, его мировоззрения, его идеалов, для объяснения целей, которые он считал главными в жизни человека, народа, человечества. Одновременно это должны быть слова, характеризующие неповторимый индивидуальный стиль художника. Это должны быть слова, которые в его текстах отличаются колоссальной смысловой, эстетической и этической нагруженностью. Иначе говоря, это должны быть слова, обладающие как минимум двумя свойствами: они несут главные для автора идеи и однозначно характеризуют его идиостиль на фоне общелитературного языка; они важны, они "любимы" автором, и они же служат смысловыми вехами, помогая читателю адекватно интерпретировать и понимать его произведения. Такие слова мы называем идиоглоссами (ср. ряд: идиолект, идиостиль, идиома, идиосинкразия).
Идиоглосса — это, как правило, слово с высокой частотой употребления; это "сквозное" слово, встречающееся во многих произведениях писателя и во всех функционально-жанровых разновидностях речи — художественных текстах, публицистике, письмах, деловой прозе. Идиоглосса обладает мощным ассоциативным потенциалом и выступает в тексте аттрактором, создающим вокруг себя обширное текстовое ассоциативное поле, таким образом, что в совокупности контекстов, иллюстрирующих употребление идиоглосс, встречаются практически "все слова", актуальные для характеристики писательского лексикона. Идиоглосса аккумулирует авторскую фразеологию: она либо служит семантическим ядром ФЕ, либо передает ее смысл; идиоглосса входит в состав авторских афоризмов, раскрывающих мировидение писателя или его героев, является строевым элементом пословиц и поговорок, или включается в состав заглавий произведений и их частей. Идиоглосса обладает метафорическим потенциалом, образует в текстах большое словообразовательное поле и обладает другими качествами, концентрированно выражая своеобразие авторского языка и позволяя использовать в его описании максимальное число лексикографических параметров. Лексикографирование идиоглосс оставляет место для составительского комментария в каждой словарной статье, комментария, адресованного читателю и включающего частные наблюдения над жизнью слова в текстах писателя.
Таким образом, опыт создания идиоглоссария к произведениям Достоевского, концепция которого выработана с учетом обобщения теории и практики авторской лексикографии, убеждает нас в том, что именно такой словарь, как составная часть лексикографической серии, дает возможность решить некоторые проблемы писательской лексикографии, открывая прежде всего пути наращивания в словаре числа параметров, характеризующих идиолект и идиостиль.15
Ю. Н. Караулов, Е. Л. Гинзбург
1 Паршина В. А. Указатель слов в поэтических произведениях Н. А. Некрасова. Ярославль, 1986. С.57.
2 Частотный словарь романа Л. Н. Толстого "Война и мир". Тула, 1978. С. 82.
3 Там же. С. 251.
4 Ср., Генкель М. А.Частотный словарь романа Д. Н. МаминаСибиряка "Приваловские миллионы". Пермь, 1974; Словарь языка В. И. Ленина. Алфавитночастотный словоуказатель к Полному собранию сочинений. В 2х тт. Т. I. А — Одолжение. Т. II. Одряхлеть — Ящичек. М., 1987; Частотный словарь языка М. Ю. Лермонтова // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981; Cotteret J. M., Moreau R. Recherches sur le vocabulaire du general de Gaulle. Analyse statistique des allocutions radiodiffuces 1958–1965. Paris, 1969.
5 Обратный конкорданс к роману в стихах А. С. Пушкина "Евгений Онегин" / Сост. М. Лацик. Ред. Ф. Папп. Дебрецен, 1980. С. 158.
6 Шайкевич А. Я. Конкорданс к прозаическому тексту (К выходу в свет конкорданса к "Преступлению и наказанию") // Русистика сегодня. 1995. № 2.
7 Словарь автобиографической трилогии М. Горького. Вып. 6, том II. Соборный — Ящик. Л., 1990. С. 342.
8 Там же.
9 Lehrman Edgar H. A Handbook to the Russian Text of "Crime and Punishment". The Hague — Paris — Elmsford, N. Y., 1977; A Guide to the Russian texts of Tolstoj's "War & Peace". Ardis, Ann Arbor, Michigan, 1980.
10 К такого рода словарям принадлежат, например, Словарь к пьесам А. Н. Островского (М., 1993) и Словарь народноразговорной лексики и фразеологии, составленный по собранию сочинений И. С. Тургенева (Сост. Ф. А. Марканова. Ташкент, 1968). В последнем разъясняются и, естественно, привязываются к текстам автора такие слова, как кочевряжиться, костыляя, дрань, дощанник, и фразеологические выражения — ни дна, ни покрышки; ни к коже, ни к роже и т. п.
11 Антоний (Храповицкий) Митрополит Киевский и Галицкий. Словарь к творениям Достоевского. Не должно отчаиваться // Русская историкофилологическая школа "Слово". М., 1999. С. 3–191.
12 Ольминский М. С. Щедринский словарь. М., 1937.
13 Творчество В. М. Шукшина: Опыт энциклопедического словарясправочника. Барнаул, 1997.
14 Отметим попутно, что понятие "лучший" — одно из ключевых в прагматиконе Достоевского.
15 Подробнее об идиоглоссарии см. "Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта". Вып. 1. М., 2001.