тексты

Части речи

I. ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ

1. ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ И ГЛАГОЛ

§ 1. Предметно-смысловая основа категории
имен существительных

      Грамматическим стержнем имен является категория имен существительных. Под эту категорию подводятся слова, выражающие предметность и представляющие ее в формах рода, числа и падежа. Относимое к категории имени существительного слово обычно представляет собою систему падежных форм единственного и множественного числа, воспроизводящую определенный родовой тип склонения (ту или иную парадигму) (1). Значение предметности служит тем семантическим средством, с помощью которого из названия единичной вещи возникает обобщенное обозначение целого класса однородных вещей или выражение отвлеченного понятия (ср. семантическую историю таких слов, как ампер, памфлет, бойкот, мансарда, альфонс, галифе, альмавива, макинтош, вольт, геркулес, гильотина, браунинг, зоил, дон-жуан, жокей, каин, камелия, крез, лазарет, олух, ловелас, лукулл, меценат, кольт, маузер, рентген, сандвич, фефела, фиакр, фофан, хам, доберман, винчестер и т. д., в основе которых лежало собственное имя лица) (2).

      "Форма имени существительного предназначена для сбережения духовного материала при помощи языка" (3). Категория имени существительного обеспечивает возможность мыслить предметно, в форме названия, даже отвлеченные понятия о качествах и действиях.

§ 2. Взаимодействие между категорией
имени существительного и категориями
прилагательных, числительных и наречий

      Выражая предметность, являясь средством опредмечивания разнообразных понятий и представлений, имя существительное находится в сложном взаимодействии со всеми другими классами слов¹ . Ярче и выразительнее всего контраст между именами существительными и глаголами.

      К. С. Станиславский в своей замечательной книге "Работа актера над собой" учил артиста определять стоящую перед ним сценическую задачу глагольным словом, а не именем существительным. Ведь "имя существительное говорит о представлении, об известном состоянии, об образе, о явлении. Говоря о них, имя существительное только образно или формально определяет эти представления, не пытаясь намекать на активность, на действия" (5).

      Еще ярче противопоставлял семантические свойства имени существительного глаголу Герцен: "Названия — страшная вещь. Жан Поль Рихтер говорит с чрезвычайной верностью: если дитя солжет, испугайте его дурным действием, скажите, что солгал, но не говорите, что он — лгун. <...> "Это — убийца", — говорят нам, и нам тотчас кажется спрятанный кинжал, зверское выражение, черные замыслы, точно будто убивать — постоянное занятие, ремесло человека, которому случилось раз в жизни кого-нибудь убить" (6).

      Ближе и теснее всего связи имен существительных с категориями имен прилагательных и наречий. Имя существительное нередко выполняет те же синтаксические функции, что и наречие, и прилагательное. Между существительными и прилагательными, между существительными и наречиями намечаются переходные ступени. Взаимодействие имени существительного и наречия очень разнообразно. Но особенно ярко обнаруживается оно в тех случаях, когда имя существительное в форме косвенного падежа (чаще с предлогом) несколько ослабляет свое предметное значение и начинает употребляться в роли несогласуемого определения или обстоятельства. Таково, например, выражение в миниатюре. Оно переступает за черту форм и значений слова миниатюра.

      Слово миниатюра имеет три значения.

      1. Небольшая картина, отделка которой отличается особенной тщательностью, тонкостью и изяществом (миниатюры Эрмитажа), а в собирательном смысле — такие картины как род, жанр живописи (искусство миниатюры).

      2. Переносно: произведение искусства небольших размеров, малой формы (театр миниатюр).

      3. Разрисованная красками прописная буква или вообще небольшой рисунок в красках в старинной рукописи.

      В стороне от этих значений стоит выражение в миниатюре (разг.) — в малом виде, в небольших размерах. Например: Это — своеобразный университет в миниатюре. (Ср. значения прилагательного миниатюрный: 1) относящийся к миниатюре, связанный по значению с миниатюрой: миниатюрная живопись; 2) переносно: маленький и изящный; вообще небольшой, очень маленький: миниатюрный домик, миниатюрное личико.)

      Выражение в миниатюре занимает промежуточное положение между прилагательным миниатюрный и еще не определившимся наречием в миниатюре. Например: Макет представлял в миниатюре внутренность старинного замка. При сочетании с определительными словами это выражение может стать полноценным именем существительным. Ср. у Лескова в "Блуждающих огоньках": "Ребенок есть тот же человек в миниатюре, которая все увеличивается".

      Пути перехода форм имени существительного в наречия настолько разнообразны, что до сих пор еще никому не удалось всестороннее описание их.

      Большая часть групп качественно-обстоятельственных и обстоятельственных наречий развивается за счет имен существительных (например: волосы в скобку, прическа ежиком, езда шагом, впопыхах, на днях, временами, со временем, ощупью, на ощупь, впроголодь и т. п.). Многие имена существительные, еще не вполне сбросив с себя предметность, получают заметные оттенки адвербиальных значений (например: до дна, грудь колесом, ноги колесом, на худой конец, без конца, на дармовщинку, до востребования, со всячинкой, до неузнаваемости, до невозможности, на ногах и т. п.). Между тем наречию иногда предоставляется право выступить в роли существительного (ср.: "Из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу" — Гоголь; "Из премудрого далека" — Тютчев и т. д.; ср. промежуточную форму: "Не из очень далека" — Достоевский, "Идиот".) Наречие, само образовавшееся из формы имени существительного, нередко дает жизнь новому существительному, от которого в свою очередь опять производятся наречия. (Ср. существительное нахрап из наречия нахрап, которое в свою очередь образовалось в воровском жаргоне из сочетания на храп, на храпок² , а от нахрап вновь возникает наречие нахрапом; заграница — из наречий заграницу, заграницей³ и т. п.).

      По иным направлениям развиваются связи имен существительных с именами прилагательными. От имен существительных зависит состав и пополнение таких грамматических разрядов, как имена прилагательные притяжательные, относительные и качественно-относительные, например: крокодиловы слезы, полевой цветок, кожаная куртка, черепаший шаг и т. д.

      Многие из этих прилагательных замещаются предложными или беспредложными формами имени существительного как синонимами (жизнь человека — человеческая жизнь, переплет из сафьяна — сафьяновый переплет и т. п.).

      С другой стороны, категория имен существительных непрестанно вовлекает в свою систему бывшие формы имен прилагательных (ср.: портной, посыльный, верховой, вестовой, рядовой, рулевой, столовая, глухонемой, дежурный, часовой, уборная, жаркое, заливное, пирожное, второе, млекопитающее, беспозвоночные, рвотное, слабительное и т. п.). Тем самым распространяется синтаксическое употребление имени прилагательного в роли заместителя существительного (ср.: встречный, третий решающий, посевная, уборочная, первая конная, непокупное, зажитое, старое и т. п.)⁴ .

      Многообразие синтаксических функций, выполняемых именами существительными, иногда ведет к осложнению и расширению значения предметности. Нередко в строе имени существительного предметность является лишь фундаментом, опорным пунктом, на котором воздвигаются близкие к имени прилагательному значения качественных признаков или состояний. Например, из прямого номинативного значения мощи выросло переносное употребление (в смысле: очень худой, исхудавший человек). В этом случае слово "мощи" не является названием. Оно служит лишь характеристикой состояния и обычно употребляется как сказуемое. Именно таково употребление фразеологического сочетания живые мощи. (Ср. следующий шаг на пути к отрешению от предметности в словах не чета, не промах; ср. у Тургенева в "Фаусте": "Г. Шиммель, в свое время, был малый не промах".)

      Так намечается иная сфера соприкосновения имен существительных с прилагательными. Имя существительное само тянется к именам прилагательным, приобретая качественные значения. (Ср. различия в предметном и качественном значении слова отец в выражении отец — всегда отец.) Поэтому-то иногда вместо постановки качественно определяющих прилагательных перед существительным (а способность иметь при себе определяющее прилагательное — одно из основных синтаксических свойств имени существительного) возможно употребление при нем количественных наречий. Например: "Почти портреты" (заглавие сборника шаржей Кукрыниксов); "очень не дрянь" (слова Чичикова в "Мертвых душах") и т. п.

      Взаимодействие категорий имени существительного и местоимения настолько очевидно, что многие лингвисты не различают имен существительных и предметно-личных местоимений. Местоименные слова и основы глубоко проникают в круг именного словопроизводства и синтаксического употребления (например: итог, себялюбие, отсебятина, тождество, ничтожество, всячина, лирическое "я", самость, самец, самка и т. п.). Не менее ясны те пути и направления, где скрещивается грамматическое движение имен существительных и имен числительных. Не удержав в своей системе группы имен числительных от пяти до тысячи (бывшие собирательные существительные), имя существительное, однако, не уступает категории числительных обозначения больших чисел (миллион, миллиард, биллион и т. п.), заимствованные из западноевропейских языков, и возмещает свои старые утраты производством разнообразных количественно-предметных слов от основ числительных (пятерка, пятерня, пяток, тройка, тройня, троица, троечка, сотня, прост. сотняга, сотняжка и т. п.).

      Таким образом, центральное положение имени существительного в системе основных частей речи (кроме глагола) вырисовывается очень ясно. Но и за этими пределами существительные широко распространяют свои продукты, изменяя свои грамматические значения и пополняя инвентарь разных служебных категорий.

      Отчасти через область наречий, а отчасти и непосредственно имена существительные переходят в предлоги (например: вследствие, в силу, в течение, по части, вокруг, кругом и т. п.). А отсюда один шаг и до союзов, главным образом причинных, временных и условных (например: с тех пор как, вследствие того что; ср. прост. добро бы, благо и т. п.). Кроме того, имена существительные оказывают большое влияние на формирование разрядов модальных, так называемых "вводных" слов (ср.: кстати, словом, наверняка и др.). Наконец, классы междометий в современном русском языке расширяют свой состав преимущественно за счет имен существительных, глаголов (императивные формы) и наречий (ср.: тьфу, пропасть!; батюшки!; черт!; черта с два!; глупости!; красота!; эка важность!; дело — табак! и т. п.).

      Так в общих чертах определяется роль имен существительных в системе всех категорий, кроме глагола. (Ср. взгляд проф. А. Белича на слова со значением предметности как на единственный класс самостоятельных слов в человеческом языке вообще.)

§ 3. Имя и глагол

      Грамматические отношения между именем существительным и глаголом лучше всего определяются общей формулой А. А. Потебни: "В русском языке, как и в других сродных, по направлению к нашему времени увеличивается противоположность имени и глагола" (8). Эта формула сохраняет (впрочем, с очень существенными ограничениями) свою остроту и силу для современного русского языка. Правда, формула Потебни имеет в виду все категории имен. Но среди них наиболее продуктивны и многочисленны имена существительные и прилагательные. Имена числительные (а также местоимения), как покажет дальнейшее изложение, теперь находятся в состоянии грамматического распада. Понятно, что ярче всего антитеза глаголу выражена в именах существительных⁵ . Следует наметить общий абрис соотношений имени и глагола, прежде чем детально изображать характеристические свойства имени существительного.

      Грамматический и семантический объем имени (особенно имени существительного) уже, теснее, чем у глагола. Характерно, например, что фонетические варианты форм одного слова (используемые для различения форм фонетические чередования) в современном русском языке очень ограничены в грамматической системе имен (исключая, конечно, личные местоимения). В формах имен существительных распространены лишь чередования твердых и мягких согласных (например, рыбы — рыбе); переходы ударений (ср. дифференциацию форм: 1) род. ед. глаза — им. мн. глаза; сукна — сукна; воды — воды и т. п.; 2) дат. и предл.: дыму — в дыму; пыли — в пыли и т. п.); связанные с ударением замещения (субституции) ударных и неударных гласных (года — года и т. п.); беглые о и е, употребление которых строго упорядочено. Чередования согласных вроде к — ч; г — з и т. п. наблюдаются у немногих имен существительных и притом только для различения основ единственного и множественного числа (сук — суки — сучья). Но категория числа имен существительных находится в особом положении сравнительно с категорией падежа. Она все более и более лексикализуется, т. е. используется как средство разграничения лексических значений и оттенков слова (ср.: крюк — крюки и крючья; корень — корни и коренья).

      Формы множественного числа имени существительного иногда отрываются от форм единственного числа и превращаются в особое слово. Например: бык и быки — устои моста; час и часы — прибор для измерения и определения времени в пределах суток. Точно так же в формах имени прилагательного чередования согласных: д — ж; т — ч; ст — щ; к — ч; г — ж; х — ш; з — ж; с — ш свойственны лишь сравнительной степени на -е, а к — ч, х — ш, г — ж, з — ж — также и превосходной на -айший, например: молодой — моложе; густо — гуще; высокий — выше — высочайший; низкий — ниже — нижайший и т. п. Но формы степеней сравнения тоже склонны к лексическому обособлению от соответствующих имен прилагательных, тем более что наречия располагают такими же, омонимными образованиями сравнительной степени (ср.: он ростом выше меня и подняться еще выше по склону горы)⁶ .

      Совершенно иная картина фонетических соотношений открывается в системе форм глагольного слова. Здесь фонетические вариации форм очень широки (ср.: еду — ехать, жать — жму, лечь — лягу и т. п.). Основа одного и того же глагола иногда настолько изменяется в разных его формах, что становится фонетически неузнаваемой. Все это нисколько не нарушает семантического единства глагольного слова. Например: лечь — лягу — лег; сесть — сяду — сел; взять — возьму; слать — шлю; жечь — жгу — жег; молоть — мелю; понять — пойму; учесть — учту — учел; мять — мну; жать — жну; прочесть — прочла; есть — ем — едим и т. п. Среди глаголов оказывается даже такое слово, в котором вовсе нет этимологического "корня": вынуть (нефонетически из более старого вынять, до сих пор широко употребляемого в диалектах; ср. форму несовершенного вида вынимать).

      В современном русском языке парные видовые формы глагола относятся к системе форм одного слова, несмотря даже на то, что они иногда образуются от разных основ (например: брать — взять; укладывать — уложить; говорить — сказать; ловить — поймать; класть — положить; впрочем, в последних трех парах семантическое соответствие лишь частичное).

      Таким образом, фонетическая структура форм различна у имени и глагола. Так, у глаголов в отличие от имен зубные чередования конечных согласных основы (д — ж; т — ч; ск — ст — щ; с — ш; з — ж) являются очень живыми даже в формах одного слова. Например: заплатить — заплачу, заплаченный; разбудить — разбужу, разбужен; спросить — спрошу, спрошен; нагрузить — нагружу, нагружен; хохотать — хохочу; глядеть — гляжу; вязать — вяжу; писать — пишу; хотеть — хочу и т. п.; в видовых формах: заметить — замечать; зарядить — заряжать; пригласить — приглашать; нагрузить — нагружать; угостить — угощать; поворотить — поворачивать; спросить — спрашивать; омолодить — омолаживать и т. п. Напротив, у имен неотглагольного происхождения чередования зубных звуков ограничены не только в формах словоизменения, но даже и в формах словообразования, т. е. в разных словах, произведенных от одной и той же основы. Они встречаются лишь: 1) в непродуктивных формах (приблизительно от 32 основ) степеней сравнения: худо — хуже; молодой — моложе; жидкий — жиже; короткий — короче; высокий — выше; близкий — ближе; чистый — чище; частый — чаще; поздно — позже и т. п.; 2) в немногих родственных существительных и прилагательных: высь — вышина; ср. устар. вышний; толстяк — толщина; жижа — жидкость; низина — нижний; ближний — близкий, близость; 3) в притяжательно-относительных прилагательных на -ий, -ья, -ье; медвежий, говяжий, стерляжий и т. п., в примыкающих к ним прилагательных на -ячий, соотносительных с названиями детенышей на -ята: телячий, поросячий и т. п.; 4) в рассеянных сериях слов: господин — госпожа; город — горожанин; стыд — бесстыжий; француз — француженка; весна — вешний и немногие другие.

      Точно так же в отличие от именных основ в глагольных основах продуктивны чередования п — пл, б — бл, ф — фл, м — мл в системе форм одного слова. Например, в неологизмах: оформить — оформлю, оформлен; разграфить — разграфлю, разграфленный; жарг.: угробить — угроблю, угроблен; и т. д. Ср.: сыпать — сыплю; спать — сплю; дремать — дремлю; щипать — щиплю; ушибить — ушиблен; затопить (печь) — затапливать; ослабить — ослаблять; обрамить — обрамлять и т. п. (ср. отглагольные существительные: капля, грабли, гребля и т. д.; ср. единичные примеры этого чередования в чисто именных основах: дешевый — дешевле; чернозем — земля).

      Показательны и другие резкие различия чередований согласных в формах именного и глагольного словообразования. Так, чередование ц — ч очень продуктивно в именном словообразовании (лицо — личико — личный — личной; отец — отеческий — отечество — отчизна; овца — овечий — овчар — овчарка — овчарня и т. п.), но глагольным основам оно не свойственно.

      Конечно, в смешанных отглагольно-именных и отыменно-глагольных образованиях картина чередований сильно изменяется. Но и здесь чередования зубных или губных согласных продуктивны лишь в том случае, если процесс словообразования исходит из глагольных основ; напротив, чередования к — ч, г — ж, х — ш, а также ц — ч преобладают в отыменных образованиях. Вот примеры зубных и губных чередований в отглагольных именах существительных:

      1) в существительных на -ение (от глаголов на -ить): брожение, извещение, правление, постановление и т. д.;

      2) пряжа (ср. пряду); стужа (студить); ноша (носить); купля, ловля, гребля и т. д.

      Вместе с тем в глагольных формах наблюдаются чередования гласных, совершенно чуждые именным основам. Таковы, например, чередования а — е (лечь — лягу, сесть — сяду, объять — объемлю; ср. лезть — лазить); о — а (оформить — офармливать, заколет — закалывать и т. п.). Только глагольным основам свойственны своеобразные беглые и — ы в образованиях несовершенного вида: собрать — собирать; содрать — сдирать; созвать — сзывать; прислать — присылать; проспать — просыпать; оторвать — отрывать; подорвать — подрывать; подождать — поджидать; замкнуть — замыкать; проткнуть — протыкать и т. п. (ср. также: прочесть — прочту — прочитать; умереть — умру — умирать и т. п.; нажать — нажму — нажимать; зажечь — зажгу — зажигать; начать — начну — начинать и т. п.). Но ср. в отглагольных именах, производных от тех же основ, отсутствие форм без гласного (в нулевой степени): задира, горлодер; зов — призыв; обжог; отрыв и т. п. (ср. также: замкнуть — замыкать — замок; послать — посылать — посол).

      Приемы выражения и функции некоторых чередований гласных очень различны в формах имени и глагола. Например, наличие, появление и исчезновение так называемых "беглых" гласных е и о в именах подчинено лишь принципу равносложности слова и не создает грамматического противопоставления форм (например: рот — рта; рожь — ржи; но ср. также: рожью; камень — камня; хитер — хитра и т. п.; письмо — писем; ведра — ведер; спальня — спален; сосна — сосен и т. п.). В формах глагола появление беглых о и е (не перед j⁷ ) связано с дифференциацией: 1) основ инфинитива и настоящего времени (драть — деру; брать — беру; стлать — стелю; гнать — гоню, звать — зову); 2) основ настоящего-будущего времени и инфинитива прошедшего времени в глаголах на -ереть (умру — умереть, умер; тру — тереть, тер; запру — запереть, запер; простру — простереть, простер), а также в некоторых других типах: прочту — прочесть, прочел; жгу — жечь, жег (ср. такую же функцию а в мну — мять, мял; ср.: жать, распять, начать и т. п.); ср. также: толочь, толок при толку, толчешь.

      Таким образом, в системе глагола чередование о и е или ы — и с фонетическим нулем (с исчезнувшим гласным) служит средством различения форм, т. е. оно морфологизовано, между тем как у имен чередование беглых о и е с нулем звука обусловлено лишь нормами благозвучия.

      Между именами и глаголами наблюдаются и более общие различия в корневых элементах: чисто русские именные корни или непроизводные основы всегда оканчиваются на согласный (исключение — личное местоимение я, которое вообще не имеет для современного языкового сознания в им. п. ни окончания, ни корня; ср.: ты, мы, вы), между тем как глагольные корни нередко оканчиваются на гласный звук: зна-(ть), гни-(ть), ду-(ть) и т. д. Конечно, эти различия несколько осложнены заимствованиями (вроде боа, радио, адажио и т. п.) и сокращенными названиями (типа врио, ОНО, МГУ и т. п.).

      Противопоставление имени существительного и глагола сказывается и в характере окончаний. В окончаниях имен существительных (кроме нулевого окончания) сменяются по большей части гласные (у, о, а, е, и, ы), далее губные согласные (м, ми, в — ф) и х; в глаголах гласные (у, е, и, а) в конечном открытом слоге сравнительно редки, чаще на конце форм — согласные ш, с, губной м и зубные т, т' (а также л).

      Контраст имени и глагола поддерживается и морфологическими отличиями в приемах словообразования. В продуктивных классах имен существительных и прилагательных преобладает суффиксальное словообразование. Очень редко применяется комбинированный прием образования слов посредством суффиксации и префиксации (например: междуречье). Творчество новых суффиксов за счет основ — господствующая тенденция развития именного строя (11). Этот закон, открытый еще И. А. Бодуэном де Куртенэ и Н. В. Крушевским (12), сохраняет свою силу и для современного русского языка. Так, суффикс лица -ец, разрастаясь, дает жизнь потенциальному суффиксу -енец (ср.: беженец (13), заимствованное из чешского или болгарского языка; невозвращенец, перерожденец и т. п.), который к старому значению лица, подвергшемуся какому-нибудь действию (переселенец, выведенец и т. п.), присоединяет новое значение — лица, причастного к какой-нибудь деятельности, действию или даже к учреждению (например, примиренец, просвещенец, невозвращенец и другие подобные). Ср. ответвления от суффикса -ик: -щик, -овщик, -ировщик, -ник, -овник и другие подобные; от -ский: -овский, -ческий, -енческий, -инский, -ический и т. д.

      Между тем в системе глагола продуктивные суффиксы единичны: -ыва-, -ива-, -ова-, -ирова-, -изирова-, -изова-, -нича-, -ствова-, -а-, -ка-, -и-, -е- (ср.: военизировать, советизировать и другие подобные).

      В самых значениях суффиксов именных и глагольных наблюдается резкое различие. Глагольные суффиксы лишены многозначности, не создают разнородных семантических классов внутри категории глагола. Лишь суффиксы -и(ть) и -е(ть), с помощью которых производятся глаголы от имен прилагательных, выражают грамматическое противопоставление двух разрядов: делать каким (темнить) и делаться каким (темнеть). Ср. в "Идиоте" Ф. Достоевского: "И позвольте вас спросить, почему вы давеча остолбенели на месте: что во мне такого остолбеняющего?". Остальные глагольные суффиксы определяют лишь общее направление и способ словопроизводства (глаголы на -ничать, -ствовать, -евать — отыменные образования; -кать — отмеждометные и т. п.). Между тем значение именных суффиксов "классифицирующее": предметы при их посредстве распределяются по категориям лица, орудия, места, отвлеченности, собирательности, единичности и т. д. Именные суффиксы обозначают принадлежность предмета к тому или другому "классу представлений" (14).

      В кругу имен приемы префиксального формообразования и словообразования мало распространены. Формы чистой префиксации здесь связаны главным образом со значениями степени, например: сверхчеловек, раскрасавица, обер-бандит, ультраправый, архиплут, прескверный, наилучший и т. п. Реже значение префиксов отрицательное или противительное, выражающее враждебность, отсутствие, отрицание, исключение, фиктивность, мнимость. Например: анти-, не-, экс-, квази-; в именах прилагательных без- (например: экс-граф, квазипатриот, антисемит, недруг, беззаконный и т. п.).

      Только в случаях комбинированного, префиксально-суффиксального словообразования ярко выступают и другие значения префиксов (заречье, побережье, посмертный, зарубежный и т. п.).

      Напротив, в глаголах префиксы живут разнообразной и напряженной жизнью (пить — запить, выпить, отпить, попить, допить и т. п.)⁸ . Те дополнительные значения, которые вносятся ими, изменяют лексическое содержание глагола и влияют на его грамматические функции. Господство префиксов придает системе русского глагола отпечаток агглютинативного строя. В глаголах непрерывно усложняются и видоизменяются приемы префиксального формообразования и словообразования. Между тем новых глагольных суффиксов не возникает (варианты -овать, -ировать, -изовать, -изировать явились единственным плодом западноевропейского влияния на русские глагольные суффиксы; укрепление и распространение -овать в заимствованных словах, отчасти связанное с влиянием польского языка, относится к концу XVII — началу XVIII в.).

      Круг применения старых суффиксов глагола сокращается. Например, в незаимствованных словах суффиксы -евать, -овать (зимовать, горевать, вековать, торговать, толковать) и -овать (требовать, сетовать, пользовать, расходовать и т. п.) стали в общем непродуктивны. Более жизненен в книжной речи лишь производный вариант -ствовать. Напротив, продолжают возникать и распространяться новые сложные приставки глаголов. Таковы обез- (обезлошадеть, обеспамятеть и т. д.), недо- (недоучесть, недосмотреть и т. д.) и т. п.

      В отличие от глагола у имен существительных приставки, если они не подчеркиваются соотносительными с ними суффиксами (как, например, в словах заречье, поречье, приморье, безлошадье), тяготеют к полному слиянию с основой (например: огород, прибыль, убыток и т. п.).

      Обычно в отглагольном имени существительном, не имеющем суффиксов действия вроде -ывани(е), -ани(е), -ени(е) или даже -к (а), приставка ассимилируется предметным значением корня и теряет свою морфологическую индивидуальность. Например: замок (но ср.: замкнуть — замыкать; сомкнуть — смыкать — смычка; отомкнуть — отмыкать — отмычка и т. п.). У многих глаголов под влиянием родственных имен существительных приставки сливаются с корнем. Ср., например, с одной стороны, глаголы зарядить (ружье) и заложить (вещи в ломбард) и, с другой — их омонимы зарядить (зачастить), заложить (за ухо) и т. п., где роль глагольных приставок жива и выразительна. Ср.: взглянуть (взгляд), вкусить (вкус) и т. д.

      Морфологическое противопоставление имени и глагола выражается и в методах словосложения. Принципы словосложения, отчасти развившиеся в самом русском языке, отчасти унаследованные от греческого и церковнославянского языков и поддержанные, особенно в научно-философских, технических и публицистических стилях, влиянием языка немецкого, утвердились преимущественно в продуктивных именных категориях (существительных и прилагательных). Если оставить в стороне калькированные по греческому образцу славянизмы (типа благодарить, благоговеть, благоволить и т. п.), то сложные глаголы в большей своей части являются отыменными образованиями (например: великодушничать, злорадствовать, славянофильствовать и т. д.). При широком развитии составных новообразований в современном книжном языке (хлебозаготовки, хлеботорговля, нефтелавка, вагонооборот, железобетон и т. п.) сложных глаголов таким путем не возникает. Процесс производства сложных слов с основой существительного или прилагательного-наречия в первой части останавливается на границе глагола в сфере причастий (например: товаропроводящий, хлеботоргующий, жаропонижающий и т. п., но ср. отсутствие глаголов товаропроводить, хлеботорговать и т. п.; ср. душераздирающий (крик), ср.: душеспасительный, сердцещипательный и т. п.).

      Наконец, можно отметить еще один контраст между строем глаголов и имен существительных. В категории современных существительных любая бессуффиксная тема, получая функцию названия, становится формой именительного падежа (спец, зав, зам и т. п.). В области же глагола чистая основа может быть только или междометной формой глагола, выражающей звучание или стремительное движение (например: бац, трах и т. п.), или же формой императива (т. е. опять-таки формой, близкой к междометию). Формы прошедшего времени мужского рода, совпадающие с глагольной основой (греб, тек и т. п.), свойственны лишь непродуктивным группам глагола (течь, грести и т. п.), и количество образований этого типа сосчитано.

      Еще глубже и разнообразнее различия между синтаксическими функциями имени существительного и глагола. Эти различия сказываются как в построении именных и глагольных словосочетаний, так и в структуре разных типов предложений.

      Глубоким грамматическим различиям имени существительного и глагола соответствует и резкая лексико-семантическая разница между глагольными и предметными словами. Глагол семантически более емок. В смысловой структуре глагола нередко объединяются значения таких предметных основ, между которыми в современном языке разорвана даже этимологическая связь. Например, в значениях глагола вытравить сочетаются отголоски значений трех разных и в современном языке очень далеких существительных: 1) отрава (ср.: вытравить всех мышей здесь вытравить — значит извести отравой; из того же значения отравы выводятся два профессиональных значения слова вытравить; а) уничтожить путем химического разложения: вытравить пятна; б) сделать изображение на каком-нибудь металле при помощи едкого вещества: вытравить офорт; 2) потрава и, может быть, даже трава (ср. значение глагола вытравить — произвести потраву чего-нибудь: вытравить луг и 3) травля (ср. значение — выгнать травлей: вытравить зверя из лесу). Ср. также объединение значений слов звон и звонок в глаголе звонить (произвести звон и приводить в действие звонок).

      Впрочем, для современного русского языка характерно увеличение смыслового объема также имени существительного и прилагательного. Так как литературный язык все шире захватывает и все сильнее притягивает к себе сферы разных профессионально-технических диалектов, все теснее смыкается с языком науки и техники, а также с разными профессиональными говорами и бытовыми жаргонами, то, естественно, значения многих имен обогащаются, усложняются. Смысловая емкость имен существительных возрастает (ср., например, рост значений у слов: база, квалификация, линия, лицо и т. п.).

§ 4. Об основных грамматических категориях
внутри категории имен существительных

      Семантический строй категории имени существительного глубоко отпечатлевается и в основных грамматических формах имени существительного — в формах рода, числа и падежа. Теми же формами располагает и имя прилагательное. Но там смысл их отличен, почти диаметрально противоположен. В именах прилагательных эти формы целиком синтаксичны. В именах прилагательных — это формы грамматического отношения имени прилагательного к определяемому слову, формы согласования с ним. В имени существительном синтаксические функции этих форм осложнены оттенками лексических значений. Даже падежи имени существительного являются в большинстве случаев не формами простого отношения, а формами соотношения. Зависимость падежа от глагола или другого имени мотивирована двусторонне — не только формой и значением управляющего слова, но и формой и значением самого падежа.

      У имен существительных система склонения органически связана с категориями рода и числа. Взгляд на существительные только как на слова склоняемые механистичен. В этом случае формы и значения падежных изменений отвлекаются от системы связанных с ними значений числа и рода. Между тем выражение рода имени существительного спаяно с типом склонения единственного числа у всех слов, кроме некоторых обозначений лиц мужского пола (на -а) и кроме слов среднего рода (в косвенных падежах). Например, окончание -у в родительном падеже единственного числа является знаком мужского рода (квасу, табаку, взгляду, виду и т. п.). Формы числа независимо от падежных форм вообще не имеют никаких добавочных средств выражения. Ведь даже суффикс -ин, обозначающий единичное лицо, связан не только с единственным числом, но и с определенным склонением одушевленных имен существительных мужского рода (ср.: крестьянин, -а и т. д., мн. ч.: крестьяне, крестьян и т. д.). Эта структурная спаянность грамматических элементов ярко отражается не только в формах склонения, но и в формах словообразования существительных. Большая часть суффиксов имен существительных потенциально включает в себя указания и на тип склонения, и на категорию рода, и даже на категорию числа. Например, суффикс -ин(ы), употребляющийся для обозначения событий рождения, наречения имени и связанных с ними бытовых обрядов и действий, влечет за собой сопутствующие указания на тип склонения (род. п. мн. ч. с нулевым окончанием) и на формы множественного числа. Суффикс -иц(а) образует существительное женского рода, изменяющееся по типу женского склонения на -а.

      Таким образом, так называемые "формы словоизменения" вплетены или вклинены в систему словообразовательных категорий имени существительного, как бы химически слиты с ними⁹ . В этом отношении снова намечается резкая грань между именами существительными и именами прилагательными. В именах прилагательных функции рода, падежа и числа тоже слиты в одном окончании. Но суффиксы имен прилагательных, кроме притяжательных -ов, -ин и отчасти -ий, -ья, -ье, не влияют на формы их склонения, хотя до некоторой степени предрешают вопрос о возможности или невозможности краткой формы; например, -шн'-, -ск'- (домашний, сельский и т. п.) не допускают образования кратких форм.

2. РОДОВАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

§ 5. Категория рода имен существительных
и ее предметно-смысловое содержание

      Категорию грамматического рода некоторые ученые не без основания считали и считают "наиболее характерным морфологическим признаком" (16) имен существительных. Ведь в некоторых группах имен существительных могут отсутствовать внешние признаки других категорий: падежа и числа (ср.: какаду, губоно, пари и т. п.). Между тем отнесение к одному из трех соотносительных классов — мужского, женского или среднего (т. е. ни того, ни другого — ни мужского, ни женского) рода — обязательно для каждого имени существительного в единственном числе.

      Все существительные, за исключением тех, которые употребляются только в формах множественного числа (pluralia tantum), распадаются на три формальных класса, известных под именем грамматических родов: мужской, женский, средний. Эти классы имеют обозначение и выражение в форме номинатива (им. п.), в некотором количестве особых падежных окончаний для каждого из них и в формах суффиксального словообразования.

      У подавляющего большинства имен существительных, у тех, которые не обозначают лиц и животных, форма рода нам представляется немотивированной, бессодержательной. Она кажется пережитком давних эпох, остатком иного языкового строя, когда в делении имен на грамматические классы отражалась свойственная той стадии мышления классификация вещей, лиц и явлений действительности. Теперь же форма рода у большей части существительных относится к области языковой техники. По крайней мере, таково наше непосредственное языковое восприятие. В современном русском языке род больше всего определяется по окончаниям. Так, существительные с основой на твердый согласный (кроме ж, ш) и с нулевым окончанием в именительном падеже единственного числа (вроде совет, транспорт, самолет и т. п.) относятся к классу слов мужского рода. Существительные с окончанием -а (-я) и его фонетическими безударными эквивалентами (например: страна, сеялка, работница, земля и т. п.) воспринимаются, за исключением небольшого круга слов, относящихся к лицам мужского пола, как слова женского рода. Существительные на -о, -е (за исключением единичных слов и разрядов слов, относящихся к лицам и животным, например Резниченко, Гнедко и т. п.) образуют класс слов среднего рода. Наконец, род существительных на мягкий согласный и также на -ш, -ж с нулевым окончанием именительного падежа единственного числа (зверь, кость, нож, рожь, шалаш, чушь и т. д.) определяется (исключая обозначения лиц, в которых родовые различия соответствуют половым различиям) только системой склонения единственного числа: слова с окончаниями, свойственными склонению стол, -а и т. д., входят в класс слов мужского рода, а те слова, которым присущи формы трех косвенных падежей на -и и творительного на -ью, присоединяются к классу слов женского рода¹⁰ . Родовые различия в именах существительных, по морфологическому облику похожих на прилагательные (портной, служащий, столовая и т. п.), узнаются по тем же приметам, что и в прилагательных. В современном языке производство форм женского рода на мягкий согласный с нулем флексии в именительном падеже ограничено строго определенными грамматическими типами (явный — явь; широкий — ширь, нечисть, посещаемость и т. п.). Новые же бессуффиксные слова, оканчивающиеся на -ж, -ш, почти автоматически присоединяются к классу слов мужского рода (сельмаш и т. п.). Исключения единичны даже среди сокращенных обозначений.

      Роль этих внешних примет особенно ярко выступает в распределении сокращенных или заимствованных слов по родовым группам. Так, греческие слова среднего рода на -ма (система, схема, тема, догма и т. п.) русским языком (в отдельных случаях — через посредство латинского языка) воспринимаются как формы женского рода. Латинские слова среднего рода на -ум в русском языке становятся словами мужского рода (например: аквариум). Но и здесь — при освоении заимствований — большое значение имеют смысловые аналогии и предметные связи (ср. род чужих названий городов, рек, газет и т. п.). Заимствованные слова могут включаться в родовой класс по смысловым связям с теми или иными русскими словами. Например, криг — с война; ср. "пресловутая блицкриг"; рифма — с стопа, строка (греч. ρυθμόσ; ср. ритм); виолончель (итал. violoncello, фр. la violoncelle) — с скрипка; кепи — с шапка (фр. le képi; ср. кепка); паштет (die Pastete) — по аналогии с пирог и т. п. Кроме того, родовая квалификация заимствованных слов может зависеть от того родового класса, к которому принадлежит в русском языке слово со значением соответствующего общего понятия (genus). Например, названия иностранных газет — женского рода (по роду газета); названия городов, если эти названия не соответствуют морфологическим нормам современного русского языка, зачисляются в класс мужского рода: Туапсе, Баку, Токио и т. п.; названия рек — женского рода и т. п.

      Категория рода имен существительных, представляя собой во многих отношениях палеонтологическое отложение отживших языковых идеологий¹¹ , однако, не является в современном русском языке только техническим шаблоном "оформления" существительных. Она еще знаменательна (20). Правда, на основе современного языка и современного мышления нельзя непосредственно уяснить, почему слова потолок, сор, мор, сыр, жир, гроб, город, год и т. п. — мужского рода; стена, весна, плесень, плешь — женского рода, а поле, море, солнце, время, небо, лето — среднего рода. Самые мотивы распределения слов одного вещного круга (например: море, озеро, река, ручей, звезда, луна, солнце, месяц) по разным родам представляются непонятными. Так же неясно, почему живот мужского рода, а пузо или брюхо — среднего. Никто из говорящих на современном русском языке не осознает причины, почему из названий деревьев вяз, клен, ясень, дуб — мужского рода, а липа, осина, береза, сосна, ива, ветла, черемуха и др. — женского; или почему, например, кроме слова дерево (и растение), нет других русских обозначений деревьев среднего рода.

      Один остряк в 20-х годах XIX в. считал непоправимым и непонятным противоречием русского языка то обстоятельство, что в нем слова доброта, надежда и снисходительность относятся к женскому роду, а гнев, сумасшествие и каприз — к мужскому и среднему (21)¹² .

      Таким образом, внешние, чисто технические критерии родовой классификации как будто играют основную роль в системе имен существительных, не относящихся к лицам и живым существам. Ср.: браслет — браслетка, жилет — жилетка; зал — зала (в редких случаях — зало); мотоциклет — мотоциклетка; санаторий — санатория; соусник — соусница и т. п.

      Правда, и в современном русском языке можно заметить некоторую последовательность в распределении отдельных групп имен существительных по родовым классам в зависимости от их значения. Так, к категории мужского рода относятся названия месяцев (январь, февраль и т. д.), металлических монет (названия бумажных денег — женского рода: трехрублевка, пятерка, сотня и т. п.), кустарников, ветров и др. К классу слов женского рода — названия сортов яблок, видов огнестрельного оружия (двустволка, берданка и т. п.). Но и тут мотивы родовой классификации могут быть вскрыты лишь историей языка. Во всяком случае, понятия мужской, женский не вяжутся с соответствующими разрядами слов, принадлежащих к категории "неодушевленности".

      Но рядом с грамматическими представлениями о роде в нас живет и сознание реальных родовых представлений, зависимых от наших представлений о естественном поле живых существ. "Эти реальные представления влияют на грамматические представления, подчиняя их себе" (22).

      В современном литературном языке категория рода имен существительных выражается ярче всего в грамматическом противопоставлении названий лиц мужского и женского пола. Выстраивается такая вереница семантически соотносительных пар, коррелятивных слов, в которых женский род обозначается или одним окончанием, выполняющим функцию родовой форманты, или производящим суффиксом и окончанием: кум — кума; раб — раба; чудак — чудачка; супруг — супруга; гость — гостья; сват — сватья — сваха; игумен — игуменья; болтун — болтунья; колдун — колдунья; мастер — мастерица; граф — графиня; господин — госпожа; плут — плутовка; черт — чертовка; герой — героиня, комсомолец — комсомолка; ударник — ударница; конторщик — конторщица; свекор — свекровь; старик — старуха; старикашка — старушонка; внук — внучка (устар. внука); кассир — кассирша; милиционер — милиционерша; опекун — опекунша; великан — великанша; студент — студентка; курсант — курсантка; коммунист — коммунистка; крестьянин — крестьянка; учитель — учительница; купец — купчиха; ткач — ткачиха; портной — портниха и т. п. Ср. поп — попадья (с греч.). Ср. у Чернышевского в романе "Что делать?": "...больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихой". Менее последовательно соответствие категории рода полу живого существа выступает в обозначениях животных: волк — волчица; осел — ослица; тигр — тигрица; лев — львица; медведь — медведица; орел — орлица; заяц — зайчиха; павлин — пава; кот — кошка; голубь — голубка; гусь — гусыня; индюк — индюшка и т. п. Но ср.: крыса, мышь, собака, лошадь, жук, муха, щука, окунь, карась и т. п. Любопытно, что при родополовой дифференциации имена лиц женского пола и самок животных являются производными от соотносительных существительных мужского рода.

      Было бы односторонне и ошибочно находить в современной категории рода лишь отражение реальных половых различий живых существ. Показательны грамматические приемы распределения по родам заимствованных несклоняемых существительных, имеющих нарицательное значение. Все несклоняемые существительные, обозначающие неодушевленные предметы, относятся к среднему роду (кабаре, манто, кино, коммюнике, рагу, амплуа, жюри, бра и т. п.), кроме слова кофе, которое употребляется в мужском роде (пью крепкий кофе). Существительные, обозначающие лиц женского пола, относятся к женскому роду (леди, мистрис, мисс, мадам и т. п.); заимствованные несклоняемые названия животных употребляются в женском роде лишь в том случае, если они подчеркнуто указывают на самок, например: шимпанзе кормила детеныша. Вообще же все несклоняемые существительные, обозначающие живых существ, относятся к мужскому роду независимо от пола (например: какаду, шимпанзе, гну и т. п.).

      Легко заметить, что и в чисто русских словах, являющихся названиями лиц, т. е. людей, формой мужского рода подчеркивается не столько идея пола, сколько общее представление о лице, отнесение к классу или разряду людей, обозначение социальной роли человека. Например, для общего логического обозначения понятия о людях, принадлежащих к классу крестьян, мы воспользуется словом мужского рода крестьянин, отнюдь не подразумевая при этом мужчин, а имея в виду лиц обоего пола. Этот смысл очень ощутителен в таких выражениях, как Дом крестьянина, газета "Вузовец", работники просвещения и т. п. Идея пола остро выдвигается лишь в тех обозначениях лиц мужского пола, в которых половой признак подчеркнут дополнительно лексическим значением основы, например: евнух, усач, двоеженец, родитель и т. п.; ср.: роженица, кормилица и другие подобные. Однако в обозначениях лиц, в названиях человека (а не в характеристиках его) невозможны формы женского рода применительно к мужчинам в отличие от названий животных (куница, белка, лисица, лягушка, змея и т. п.). Все это говорит о том, что в категории мужского рода ярче выражена идея лица, чем идея пола (ср. человек и отсутствие формы человечица). В именах существительных, являющихся именами женщин, идея пола ощущается резче и определеннее. Но за пределами категории лица с родовыми классами сочетаются другие оттенки значений, не имеющие ничего общего или имеющие мало общего с идеей пола.

      Таким образом, грамматическая форма рода может быть источником тонких семантических эффектов.

      Даже в словах, обозначающих не живые существа, а вещи и отвлеченные понятия, с родовыми различиями связаны потенциальные смысловые оттенки. Речь идет не о семантических различиях между словами разного рода, имеющих общую основу (вроде метод и метода, манер и манера, карьер и карьера и т. д.). Суть в том, что категория рода и теперь оказывает влияние на семантическую судьбу слова. Прежде всего при отнесении или применении слова к лицу, при персонализации имени остро сказывается несоответствие рода и пола. Например, при наречении имени ребенку официальное (т. е. не фамильярно-домашнее) женское имя или выбирается среди слов женского рода, или строится по их образцу. Женщина, нормально, не бывает ни Миром Сидоровичем, ни Маем Дунаевичем (ср. новые мужские имена: Владилен, Коммунар, Краснослав, Любомир, Пурпур и т. п.; женские: Октябрина, Декрета, Заря, Искра, Коммунара, Нинель, Эра, Лада и т. п.) (23).

      Но, понятно, при экспрессивном преобразовании слова, при превращении его в ласкательное имя "детеныша" половые представления нейтрализуются. Тут возможны и употребительны уменьшительно-ласкательные формы мужского рода и в отношении лиц женского пола: Верунчик, Дусик и т. п.

      Проф. А. В. Миртов правильно заметил: "Если грамматический род не отождествлять с полом, то придется признать, что и в названиях неодушевленных предметов грамматический род — не просто формальный пережиток, а в основном явление живое и семантически не погасшее. Сила семантических моментов значительно сказывается в многочисленных случаях возникновения колебаний в роде (возникновение родовых дубликатов слов) и в способах грамматикализации слов, заимствуемых из других языков" (Тезисы к диссертации "Категория грамматического рода в русском языке").

      В связи с этим следует вспомнить слова А. А. Потебни: "О том, имеет ли род смысл, можно судить лишь по тем случаям, где мысли дана возможность на нем сосредоточиться, т. е. по произведениям поэтическим" (24).

      Смысловые оттенки, потенциально заложенные в формах грамматического рода, ярко выступают при образном употреблении слова. Тут, конечно, играет особенно большую роль принцип олицетворения, метафорической персонализации. Так, в известном стихотворении Гейне "Die Lotosblume" месяц — der Mond — изображается любовником, который пробуждает возлюбленную — die Lotosblume — своим лучом¹³ . Лотос — die Blume — стыдливая, кроткая девушка, дрожащая, краснеющая, льющая слезы. Понятно, что при буквальном переводе на русский язык этот строй образов не может сохраниться, так как слова цветок и лотос мужского рода и, следовательно, не могут символизировать женственное начало.

Sie blüht und glüht und leuchtet,
Und starret stumm in die Höh',
Sie duftet und weinet und zittert
Vor Liebe und Liebesweh.

      Поэтому M. Михайлов в своем переводе этого стихотворения изменяет весь строй образов, рисуя любовное томление лотоса по луне:

И лишь только выплывает В небо кроткая луна, Он головку подымает Пробуждаяся от сна.

На листах душистых блещет Чистых слез его роса, И любовно он трепещет, Грустно глядя в небеса.

      Ср.:

Der Mond, er ist ihr Buhle.
Er neckt sie mit seinem Licht
Und ihm entschleiert sie freundlich
Ihr frommes Blumengesicht.

      Для сохранения ситуации и общей семантической атмосферы стихотворения А. Майков вместо лотоса изображает лилию.

Лилия

От солнца лилия пугливо Головкой прячется своей. Все ночи ждет, все ждет тоскливо — Взошел бы месяц поскорей. Ах, этот месяц тихим светом Ее пробудит ото сна,

И — всем дыханьем, полным цветом К нему запросится она... Глядит, горит, томится, блещет, И, все раскрывши лепестки, Благоухает и трепещет От упоенья и тоски (25).

      Еще более показательны смысловые вариации, обусловленные родовыми различиями тех слов, которыми передавалось немецкое ein Fichtenbaum в разных переводах стихотворения Гейне "Ein Fichtenbaum steht einsam" ("Lyrisches Intermezzo", XXXIII). У Ф. И. Тютчева говорится о кедре:

На севере мрачном, на дикой скале,
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле.
И сон его буря лелеет.
Про юную пальму снится ему,
Что в краю отдаленном Востока
Под мирной лазурью, на светлом холму
Стоит и растет одиноко (26).

      У Лермонтова — под влиянием женскою рода слова сосна — решительно меняется вся семантика стихотворения:

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.
И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.

      Л. В. Щерба замечает по этому поводу: "Мужской род (Fichtenbaum, а не Fichte) — не случаен, и в своем противоположении женскому роду — Palme — он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом "сосны" отнял у образа всю его любовную устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления русского перевода"¹⁴ .

      Известно, каким превращениям подверглась лафонтеновская басня "Le cigal et la fourmi" в переводе И. А. Крылова "Стрекоза и Муравей", оттого что в русском языке у действующих лиц изменился и род, и пол. Ведь слово муравей в русском языке мужского рода (фр. la fourmi), а в связи с этим кузнечик должен был превратиться в попрыгунью стрекозу¹⁵ .

      Заложенные в форме рода потенциальные смысловые оттенки нередко реализуются и определяют путь метафорического употребления слова. Так, Н. В. Гоголь в "Петербургских записках 1836 г." писал: "Москва женского рода, Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи..."; "...Москва — старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается на свете; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европой, раскланивается с заморским людом".

      Д. Н. Свербеев иронически отмечал несоответствие в форме рода между словом Киев и его прозвищем "матерь городов русских": "Матерь городов русских, как называют часто Киев, неизвестно почему переделывая его в женщину" (27)^а.

      Ср. в сказке Салтыкова-Щедрина "Добродетели и пороки": "Произросло между ними в ту пору существо среднего рода, ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни дама, ни кавалер, а всего помаленьку. Произросло, выровнялось и расцвело. И было этому межеумку имя тоже среднего рода: "Лицемерие".

      А. С. Шишков приводил любопытный пример толкования категории рода царской цензурой начала XIX в.: "Цензоры во все времена были у нас большею частию худы, то есть не довольно сведущи в словесности. Я помню, давно уже, что один из них не хотел пропустить выражения нагая истина, сказывая, что истина женского рода, и потому непристойно ей выходить в свет нагой" (28).

      Таким образом, в кругу обозначений лиц, а также при образном олицетворении категория грамматического рода в современном русском языке имеет своей реальной базой представления об естественном поле живых существ, однако и тут с очень существенными ограничениями. В живой языковой системе эти представления своеобразно перерабатываются в соответствии с грамматической традицией и с семантическими особенностями слов.

      Так, хотя в названиях лиц различение грамматического рода чаще всего основано на различиях в поле (т. e. на реальной отнесенности форм слова к свойствам существа), однако здесь наблюдаются своеобразные оттенки родовых различий, отражающие грамматический строй и социальное мировоззрение предшествующих эпох. Целый ряд слов, которыми обозначаются лица по званию, должности, занятию, профессии, сохраняет форму мужского рода и в тех случаях, когда соответствующие обозначения применяются к женщинам. Таковы, например, слова доктор (ученое звание), доцент, профессор, инженер, архитектор, техник, математик, зоолог, философ, монтер, врач (ср. зубной врач Горохова), директор, агент, фининспектор, нотариус, бригадир, педагог, секретарь, вице-президент и т. п.; ср.: член общества, организации; председатель колхоза; ср. сокращенные слова в применении к женщинам: зав, зам, парторг, профорг, управдел и т. п. Ср. у М. Горького в статье "Литературные забавы": "Я была батрачкой, горничной, домашним животным моего мужа, — я стала профессором философии, агрономом, парторгом..." ("Литературная газета", 1935, № 4). Ср. у Достоевского: "Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец" ("Идиот").

      Вот еще несколько литературных примеров: "Молодец, женщина! Вот что называется ребром поставить вопрос!" (Л. Толстой, "Война и мир"); "А невесте скажи, что она подлец" (Гоголь, "Женитьба"); "Это была женщина-классик" (Достоевский, "Бесы"). Ср. отсутствие параллельных форм женского рода в словах удалец, храбрец, мудрец, товарищ и т. п.

      Точно так же в форме мужского рода остается большая часть сложных слов, означающих действующее лицо и в тех случаях, когда они применяются к женщинам, например: водовоз, пивовар, винокур, скороход (ср. у Островского в "Последней жертве": "Я, было, крикнула, — не оглядывается, не бежать же мне за ней, я не скороход"), дровосек, блюдолиз, буквоед, групповод, кружковод, садовод и т. п. Но при пренебрежительной окраске характеризующего слова иногда образуются и формы женского рода с помощью суффикса -к-, например: бузотерка, дармоедка, ротозейка и другие подобные.

      Отсутствие соотносительных слов женского рода во многих обозначениях лиц по профессии, должности, званию и — вследствие этого — применение слов мужского рода и к женщинам обусловлены разными причинами. Сюда относится: 1) преобладание мужского труда в кругу соответствующих должностей и профессий, особенно в дореволюционную эпоху (например: доцент, профессор, инженер, поп, дьякон, кантор, шаман и т. п.); 2) консерватизм, противодействие самой языковой системы, например: суффикс -ша, обязательный для большей части названий женщин по профессии и должности (особенно соотносительно с именами на -ор, -ер), обозначает женщину не только в сфере ее труда, но и в ее семейной роли, как жену кого-нибудь (ср.: профессорша, инженерша и т. п.); возможность двусмысленного понимания препятствует широкому распространению профессиональных обозначений с суффиксом -ша, 3) гораздо больший интеллектуальный вес и семантический объем, а также объективность, свобода от экспрессивных примесей и обобщенный характер официальных должностных обозначений мужского рода, сравнительно с экспрессивно окрашенными парными словами женского рода, имеющими суффиксы -ша, -иха (ср. врачиха) и -к- (-ичка, -чка); ср., например, техничка, медичка, историчка и т. п. для обозначения студенток соответствующих специальностей; 4) отсутствие живых, продуктивных образований женского рода от многих бессуффиксных слов, относящихся к категории лица и имеющих общее родовое значение, например от слов человек, друг, враг, товарищ; ср. пловец и отсутствие пловица в общем, непрофессиональном употреблении¹⁶ . Ср. соотношение борец — борчиха в профессиональной терминологии, но в переносном, отвлеченном смысле употребляется слово борец; женщина — борец за свободу.

      Дело в том, что слова мужского рода, относящиеся к категории лица. прежде всего выражают общее понятие о человеке — его социальную, профессиональную или иную квалификацию — независимо от пола. Формой мужского рода характеризуется имя человека вообще. Поэтому названия лиц в форме мужского рода могут относиться и к женщинам, если нет упора на половую дифференциацию особей. В категории мужского рода очень заметно значение социально активного лица.

      Поэтому в современном русском языке те суффиксы лица женского пола. которые обозначают женщин по их профессионально-общественному положению, по происхождению, кругу занятий и т. п. (например: -ка, -ица, -чица, -щица и др.), ограничены в своем применении некоторыми семантическими условиями и грамматическими нормами. Они соотносительны с строго определенными типами обозначений лиц мужского рода (ср.: знахарь — знахарка, свинарка, доярка; кулак — кулачка; конторщик — конторщица и т. п., но невозможно — врачка или врачица; рвачка или рвачица; человечица к человек; профессорка или профессорица; инженерка и т. п.; ср. употребительное в начале XIX в. — до 40 — 50-х годов — литераторка к литератор).

      Следовательно, в категории рода социальная действительность отражается лишь в перспективе прошлого¹⁷ .

      Однако ряд слов, служащих обозначениями лица по должности или по профессии, в современном языке оброс суффиксами женского рода, преодолевая сопротивление старых грамматических моделей и их изменяя. Возникли многие парные названия для лиц мужского и женского рода, с тех пор как в общественном быту соответствующие места, должности или занятия вошли в сферу женского труда. Например: бухгалтер — бухгалтерша; кассир — кассирша; кондуктор — кондукторша; летчик — летчица и многие другие подобные. Ср. чемпион — чемпионесса (из газет) (30).

      Несколько иного характера социальные мотивы отражаются в неразличении рода у некоторых названий животных. В большей части названий животных родополовая дифференциация находит грамматическое выражение. При наличии производных названий для самки общее название вида обычно выражается существительным мужского рода. Наиболее распространенные домашние животные (хозяйственно эксплуатируемые) имеют различные названия для самца и самки: козел — коза; бык — корова (ср. теленок); баран — овца (ср. ягненок); боров — свинья (ср. поросенок); селезень — утка (ср. утенок); петух — курица (ср. цыпленок); индюк — индюшка. Для других случаев рядом с общим названием для самца и самки также существуют — при несколько более специальном или профессиональном уклоне речи — отдельные обозначения самца и самки: собака и рядом: кобель — сука; лошадь — при жеребец — кобыла (ср. жеребенок); гусь и рядом гусак — гусыня. Если же в общественно-хозяйственном обиходе половые различия животных не имеют практического значения, общее слово нередко обозначает и самца, и самку, сохраняя одну грамматическую форму рода — мужского или женского. Например: мышь, крыса, лисица, куница, белка, сорока, обезьяна, кукушка, лягушка, змея, ящерица, акула (все женского рода); крот, горностай, соболь, носорог, бегемот, тюлень, ястреб, сокол, коршун, журавль, тетерев, глухарь и т. п. (мужского рода)¹⁸ . Ср. кролик — крольчиха в связи с хозяйственным интересом к кролиководству.

      Названия животных отличаются от названий человека тем, что среди них есть слова, обозначающие породу животного без родополовой дифференциации. При этом такими общими названиями породы животного могут служить имена в форме не только мужского, но и женского рода (мышь, крыса, муха и т. п.). В заимствованных именованиях животных, если эти имена по своему внешнему строению не соответствуют морфологическим моделям русского языка, возможно колебание в роде, например, в зависимости от семантических аналогий или от необходимости подчеркнуть половой признак. Например, шимпанзе — мужского и женского рода; ср.: колибри, какаду.

      "Пол как признак, общий всем видам и породам животного мира, не является... существенным в наименованиях отдельных видов и пород, а потому в языке и не выражается, пока не окажется необходимым подчеркнуть, что речь идет об экземпляре определенного пола — мужского или женского" (31).

      В этом кругу семантических отношений наиболее неопределенным и фиктивным кажется содержание формы среднего рода. Однако не лишен значения тот факт, что как слова дерево, растение (ср.: насекомое, ископаемое), так и слово животное, а по нему все общие обозначения зоологических видов, подвидов и родов (пресмыкающееся, беспозвоночное, кишечнополостное и т. п.) относятся к категории среднего рода (ср. также: живое существо).

      Все эти наблюдения говорят о том, что категория грамматического рода в классе имен существительных пока еще обнаруживает явные признаки жизни. Утверждения некоторых грамматистов (например, М. Н. Петерсона), будто родовая классификация имен существительных в современном литературном языке разрушается, основаны на недоразумении, на поспешном обобщении диалектальных данных, относящихся к русским крестьянским говорам и свидетельствующих только о поглощении форм среднего рода формами женского рода в части южновеликорусских акающих говоров и формами мужского рода в других говорах (32). Можно лишь утверждать, что удельный вес и продуктивная сила всех трех родов неодинаковы в современном литературном языке. Категория среднего рода, по мнению Потебни, "идет на убыль". Однако с каждым из трех родовых классов имен существительных связан свой круг значений. Так, в классе слов среднего рода, производящем впечатление менее продуктивного, в современном русском языке наблюдается очень заметный рост абстрактных имен (особенно в области отглагольно-именного словообразования).

§ 6. Взаимоотношение классов мужского и женского рода
и грамматическая выразительность категории женского рода

      Значения мужского и женского рода реальнее, чем среднего рода. В названиях живых существ они связаны с представлением о естественном поле. Вместе с тем они крепче спаяны грамматически параллелизмом и соотносительностью форм словообразования. В общем употреблении формы мужского и женского рода активнее, чем формы среднего рода. Не подлежит сомнению, что грамматической базой, отправным пунктом родовых различий имен является в современном русском языке мужской род. Это выражается в том, что всякая тема или корневая морфема, оканчивающаяся на твердый согласный и указывающая на лицо, вещь, учреждение, словом, на предмет, может стать без суффикса именем существительным почти исключительно мужского рода (ср., например, сокращенные слова: ширпотреб, домком, исполком, комвуз, пролеткульт и т. д.). Она непосредственно зачисляется в класс слов мужского рода, в то время как слова женского рода обычно нуждаются в дополнительных формальных средствах выражения рода. Новых бессуффиксных слов женского рода (кроме отвлеченных и собирательных существительных на мягкий согласный от именных основ вроде заумь, бездарь и т. п.) в современном русском языке не образуется. Так, вовсе нет бессуффиксных слов женского рода среди общеупотребительных сокращенных новообразований, вышедших за пределы условно-официальной номенклатуры. Женский род — сильный, подчеркнутый, наиболее четко оформленный из родовых классов. Это заметил еще К. С. Аксаков. Он считал форму женского рода на -а более "выразительной", "определенной и действительной" в отличие от мужского рода — "неопределенного" (33). "Именем мужского рода, неопределенным по своему значению, обозначается самый род вообще (порода) (genus, т. е. общее логическое значение лица. — В. В.), все общее значение имени... самый пол не выступает ярко, не определяется в имени мужском. Вся определенность, ограниченность, положительность, а вместе и пол, выступает в имени женском..." — писал К. С. Аксаков (34).

      Для сравнительной оценки выразительности разных родовых классов показательно, что в современном русском языке названия детенышей (выражение незрелости), а также обозначения социально неполноценного человека относятся к мужскому роду. Слова мужского рода: цыпленок, ягненок, жеребенок, теленок, волчонок, щенок и т. п. (ср.: ребенок, октябренок, негритенок, китайчонок и др.) обозначают детенышей вообще, независимо от пола (а отсюда переносно может возникнуть и обозначение социальной неполноценности, ср.: малыш, глупыш и оборвыш, последыш и т. п.). Между тем слова женского рода, служащие для обозначения невзрослости, могут обозначать только детенышей-самок, например: тёлка (ср. телок).

      Известно также, что слова с формальными признаками мужского рода не бывают словами общего рода, хотя свободно применяются к существам женского пола (например: она — гений, талант; она — образцовый педагог и т. п.; ср. у Достоевского в "Бесах": "Давеча этот иезуит предводительша закинула тоже несколько саркастических намеков о вчерашнем"). Напротив, некоторым именам с формальными признаками женского рода свойственны значения лица мужского пола (например: повеса, портняга и т. п.). Многие разряды слов на -а относятся к лицам и мужского и женского рода: мымра, жила, растрепа, пустомеля, сквалыга и т. п. Ср. также разговорные конструкции типа: он — такая пьяница и этот пьяница; какая неряха и невообразимый неряха; страшная каналья и т. п. Ср. у Тургенева в рассказе "Муму" жалобы башмачника Капитона: "Горемыка я, горемыка неисходная!"

§ 7. Приемы выражения и изображения категории лица
посредством грамматических признаков женского рода

      Из системы родовых соотношений имен существительных несколько выделяется довольно многочисленная, разнообразная и очень экспрессивная группа слов общего (вернее: и того и другого, и мужского и женского) рода, оканчивающихся в именительном падеже на -а (-я) и означающих лица не только женского, но и мужского пола.

      Некоторые, правда очень немногие из существительных, имеющих грамматические признаки женского рода, прямо указывают на лиц мужского пола (например: вельможа, воевода, владыка, старейшина, вития, староста и некоторые другие). Но разряд таких слов на -а, принадлежащих только к мужскому роду, архаичен и непродуктивен. Подавляющее большинство подобных слов — общего рода. Современная научная грамматика вслед за А. X. Востоковым и А. А. Шахматовым видит в словах мужского рода на -а один из существеннейших грамматических признаков категории лица, выделившейся из общего значения предметности (быть может, под влиянием местоимений). Категория лица противопоставляется категории не-лица.

      Вопрос о словах мужского рода на -а не исчерпывается простым указанием на принадлежность их к категории лица. Из русских лингвистов последнего времени это понял проф. А. М. Пешковский. "Существительные типа воевода, судья, — писал он, — мы считаем особой синкретической родовой категорией... считаем, что сочетание женских окончаний с обозначением лиц мужского пола в основе и с мужским согласованием прилагательного есть особый факт речевого сознания, различающего эти противоречивые элементы и известным образом синтезирующего их, а в некоторых случаях даже намеренно, в порядке новообразования, сочетающего их. Другими словами, мы видим здесь нечто вроде „маскулинизированного женского рода" или, вернее, „феминизированного мужского" (от masculinus — "мужской" и femininus — "женский") с особым сочетанием значений..." (35).

      Но проф. А. М. Пешковский не успел изложить свою точку зрения. Он даже упустил из виду, что эта "синкретическая родовая категория" давно привлекала внимание грамматистов (36). Были попытки с разных сторон подойти к ней и осветить ее значение в русском литературном языке, а также ее генезис. Уже Востоков указал, что слова общего рода на -а "означают качества людей" (37).

      Павский в своих "Филологических наблюдениях" (38) не только связал слова общего рода на -а с категорией лица, но и отметил их яркую экспрессивную окраску: "Почти все они изображают лица мужского и женского рода с низкими качествами и если возвышают и увеличивают их, то увеличивают до безобразия" (39). Павскому бросилось в глаза и то, что "один вид с унизительными приняли имена властителей и лиц почтенных, как-то: воевода, владыка, староста, старейшина, вельможа, судья, вития, предтеча... и др." (40).

      Вслед за Павским пошел К. С. Аксаков в своем "Опыте русской грамматики". Он старался осветить вопрос о семантических основах категории общего (мужско-женского) рода с другой стороны: "Взятые сами по себе, имена эти — рода женского; в них выразилось понимание дела в женской форме слова. После, понимание это (так как в таких именах выражается: или более или менее отвлеченное понимание, а не название предмета, или же предмет, взятый в метафорическом смысле) [разрядка наша. — В. В.] перенесено было в действительности на лица мужского пола, — в иных словах употребляясь и в женском смысле вместе, для лиц женского пола, — а в иных — уже только в мужском (судья)" (41)¹⁹ .

      Таким образом, К. С. Аксаков обратил внимание на два обстоятельства:

      1) преобладающее большинство слов общего рода на -а представляет собою результат метафорического или вообще переносного применения отвлеченных или конкретных слов женского рода к лицам. Первоначально это слова женского рода;

      2) они являются собственно не названиями лиц, а их характеристиками, их прозвищами (за немногими исключениями).

      Ф. И. Буслаев (43) и особенно А. А. Потебня (44) глубже вникли в причины перехода конкретных, абстрактных и собирательных понятий (вроде слуга, служба, простота, старина, мужчина и т. п.) в категорию лица. Они приоткрыли завесу над историей развития слов общего рода на -а. Ими же были выявлены приемы и принципы метонимического и метафорического применения слов женского рода к лицам мужского пола, например: голова, сирота, юла и т. п. Ср.: "Он — баба. Жалкая, впрочем, баба; его совсем не стоило бы любить женщине" (Достоевский, "Бесы"); "А ведь все кончится тем, что эта старая баба Петр Николаевич и его сестра попросят у него извинения" (Чехов, "Чайка").

      В специальном труде Э. А. Вольтера "Разыскания по вопросу о грамматическом роде" было собрано из русского литературного языка и областных диалектов большое количество слов общего рода на -а и сопоставлено с соответствующими явлениями других языков; здесь же рассмотрены предшествующие западноевропейские работы по этому вопросу. Выводы Вольтера таковы: "Имена мужского рода с женской формой возникли вследствие перенесения женских кличек, атрибутов, прозвищ, качеств и абстракций на мужчин... Мужской род в целом ряде слов мог бы произойти от перемены внутренней формы и перехода значения отвлеченности в конкретность" (45). "Наши слова больше всего употребляются в оборотах ласкательных или ругательных. Они изображают людей с низкими качествами" (46). Сюда же примыкает замечание Потебни об этих словах: "Первоначально они выражают субъективное, одностороннее воззрение на животное, воззрение, по которому другой род, кроме грамматического, игнорируется" (47). Однако Потебня очень убедительно продемонстрировал односторонность и ошибочность попытки Вольтера объяснить почти все слова общего рода на -а как результат перехода отвлеченных значений в конкретные.

      Исследованиями акад. А. И. Соболевского было показано²⁰ , что категория общего рода вобрала в себя ряд глагольных, например причастных, и отглагольных образований: разиня, пустомеля, рева, зева, зуда, старинное пройда (пройдоха), непоседа и т. д. (48). Некоторые собственные имена и фамилии (иуда, фефела и т. п.), некоторые заимствованные слова (коллега, каналья и т. п.), а также формы субъективной оценки дополняют разряд слов общего рода на -а (ср. также слитные слова типа держиморда).

      Совмещение мужского и женского рода в общей части обозначений лиц на -а оправдывается их резкой экспрессивностью. В категории общего рода преобладают эмоционально окрашенные слова, проникшие в литературный язык из живой устной речи и иногда носящие резкий отпечаток фамильярного и даже вульгарного стиля. Количество славянизмов среди личных слов на -а незначительно. Большая часть архаизмов и славянизмов — мужского рода (воевода, вельможа, судья, вития, старейшина, владыка, предтеча, юноша). К категории общего рода принадлежит несколько живых типов словообразования.

      Выделяются следующие разряды слов внутри категории общего рода.

      1. Малопродуктивен тип отглагольных образований с живым суффиксом разговорной речи -ак(а), -як(а). Слова этого типа имеют яркую окраску фамильярной иронии или пренебрежения (ср. у Маяковского индивидуальное образование: читака). Они характеризуют лицо по действию и производятся от глагольных основ с конкретно-бытовым значением. Например: гуляка, писака, зевака, кусака, рубака, резака, ломака, кривляка, служака и т. п. (забияка заимствовано из польского языка). Миклошич был склонен связывать с суффиксом -ак(а) лишь значение энергичного проявления, усиления действия, по которому обозначается лицо (49). Но уже Э. А. Вольтер отметил уничижительное значение этого суффикса (50).

      2. Более продуктивен тип отглагольных образований с живыми суффиксами разговорной речи -(а)л(а), -(и)л(а). Слова этого типа очень экспрессивны и обозначают лицо по его постоянной деятельности: вышибала, подлетала, объедала, подлипала, запевала, меняла, зубрила, кутила, громила, воротила, заправила, форсила и т. п. В них развивается увеличительный оттенок. Ср. у А. Чехова: здоровила ("Хамелеон"). Это один из самых производительных в диалектах и жаргонах устной речи разрядов слов общего рода.

      3. Неодинаковы по степени продуктивности образования с уничижительным суффиксом разговорной речи -шк(а). Суффикс -шк(а) с этимологической точки зрения составной. Он включает в себя уменьшительно-ласкательный суффикс -к-, но облекает его оттенками фамильярного пренебрежения. Например: "Вошел старичок низенький и толстенький, из породы людей, называемых коротышками или карандашами" (Тургенев, "Затишье"). В суффиксе -шк(а), кроме суффикса -к-, этимологически различаются разные экспрессивные суффиксы, содержащие звук ш и восходящие к суффиксам -их-, -ух-, -ах-. Среди слов общего рода, оканчивающихся на -шк(а), кроме -ишк(а), выделяются еще два непродуктивных типа:

      1) слова с суффиксом -ушк(а): болтушка, вертушка и т. п.; этот суффикс соотносится с суффиксами лица -ун, -унья (ср. также слова на -уха) и присоединяется к глагольным основам; 2) слова с суффиксом -ашк(а): замарашка, побирашка, старикашка и т. д. (суффикс -ашк(а) частью соотносителен с суффиксом -ах(а), частью с -ан). Ср. у Л. Толстого в "Крейцеровой сонате": "Про себя я думал, что я милашка, что я вполне нравственный человек".

      4. Все теснее сливаются с категорией личных слов на -а презрительно-уничижительные формы с суффиксами -ишк(а) и -онк(а): мальчишка, актеришка, фанфаронишка, хвастунишка, старичишка, мужичонка (51).

      Ср.: "И вот только что показался этот скверный князишка, этот дрянной идиотишка, и все опять взбаламутилось" (Достоевский, "Идиот").

      Образования с этими суффиксами свойственны преимущественно разговорной речи. В формах мужского рода продуктивен суффикс -ишк(а), в формах женского рода -онк(а).

      Любопытно, что целый ряд суффиксов, связанных с категорией общего рода, принадлежит к уничижительно-ласкательным. Проф. И. Мандельштам, изучая уменьшительные суффиксы в русском языке, заметил: "С категорией имен уменьшительных, выражающих уничижение лиц, стоит в связи категория названий, характеризующих человека с отрицательной стороны" (52). Присоединением уменьшительного суффикса придается оттенок презрения: пьянчужка и т. п.

      5. В кругу категории лица непродуктивен тип слов с увеличительным суффиксом -ин(а): купчина, дурачина, детина, молодчина, мужичина и т. д. (ср. в обозначениях неодушевленных предметов: домина, голосина, носина и т. п.).

      6. Малопродуктивен тип разговорно-фамильярных слов общего рода с экспрессивным суффиксом -яг(а): бедняга (ласк. бедняжка), прост. миляга, добряга, плутяга, портняга, здоровяга, прост. симпатяга, скупяга, бродяга, работяга, хитряга; ср. скряга. Высказывалось мнение, что "суффикс -яг(а) вносит унизительный оттенок значения" (53)²¹ . Но слова вроде бедняга, добряга указывают на возможность и ласкательной, одобрительной окраски суффикса, ср. молодчага (ср. также: сердяга у Чехова в рассказе "Шведская спичка").

      7. Непродуктивен, но очень выразителен тип просторечных слов с презрительно-увеличительным или усилительным суффиксом -уг(а), -юг (а): парнюга, подлюга, хапуга, ворюга, жад(н)юга, хитрюга, пьянчуга; провинц. делюга; ср. зверюга (совсем отдельно от этой группы стоят единичные образования женского рода с мертвым суффиксом -уг(а), -юг(а): вьюга, дерюга, белуга и др.).

      8. Непродуктивен тип разговорных слов с суффиксом -к(а) и с глагольными и отглагольными основами: выскочка, лакомка, самоучка, сластоежка, тараторка, попрошайка, зазнайка, немогузнайка и др. Ср. также: невидимка. Ср. областн. битка (бойкий человек); слово битка в этом значении в 40-е годы XIX в. временно соприкоснулось с литературным языком (ср., например, употребление его в "Петербургских вершинах" Я. Буткова). Но ср. также образования на -ка с именной основой: белоручка, кривошейка, неженка и т. п.

      По-видимому, на суффикс -к(а) оказывает влияние уменьшительно-ласкательный суффикс -к(а) (ср. служка). Ср. слова с пренебрежительно-ласкательным суффиксом -енк(а).

      9. Единичны разговорно-фамильярные слова с непродуктивным презрительно-усилительным суффиксом -ук(а), -юк(а): злюка, гадюка, подлюка (ср. холодюка в письме О. Л. Книппер к А. П. Чехову).

      10. Непродуктивен тип отглагольных слов с пренебрежительным суффиксом -х(а), например: замараха, растеряха; ср. неряха. Эти слова носят отпечаток просторечия. Ср. у Л. Сейфуллиной: "Ткнутся куда неумехами, осрамятся и скапустятся" ("Преступление").

      11. Узок и тесен ряд слов с непродуктивным презрительным суффиксом -ох(а), присоединенным к глагольным основам: запивоха, обироха, областн. побироха, пройдоха, областн. завироха (ср. в применении только к женщинам: дуреха, тетеха и т. п.). Все эти слова, кроме разговорного бранного пройдоха, относятся к вульгарному просторечию.

      12. Единичны просторечно-презрительные слова с мертвым суффиксом -ыг(а): забулдыга, прощелыга, торопыга, сквалыга; ср. областн. шарамыга, фуфлыга; ср. также: Топтыгин от областного топтыга. Ср. у Тургенева: "Мои предки были все страшные мотыги" ("Три портрета").

      13. Малочисленная группа слов общего рода в разговорной речи с мертвым суффиксом -с(а), обозначающим человека, склонного к неприятному крику, плачу: крикса, плакса, хныкса, ср. областн. кукса. Ср. грымза.

      14. Непродуктивен тип слов с суффиксом -иц(а), -йц(а), обозначающих лица по какому-нибудь действию (при глагольной основе): убийца, самоубийца, пропойца, устар. винопийца или по какому-нибудь свойству, по склонности к чему-нибудь (при основе прилагательного) — с суффиксами -иц(а), -ниц(а): пьяница, тупица, умница, устар. негодница (см. о Митрофанушке в "Недоросле" Фонвизина). Слово возница несомненно заимствовано из польского языка (польск. woznica). По-видимому, суффикс -иц(а), первоначально не окрашенный эмоционально, приобретает при переносе на лица мужского пола (а затем, следовательно, и вообще в словах общего рода) яркий экспрессивный колорит (ср. в русском литературном языке XVIII в. ветреница — в применении к мужчине) отчасти под влиянием значений основ, отчасти под воздействием общей эмоциональной атмосферы, окружающей категорию общего рода (54). В группе слов с суффиксом -иц(а) сталкиваются церковно-книжные отглагольные образования (убийца, сыноубийца, матереубийца и т. п.) с разговорными словами, произведенными от основ имен прилагательных (тупица, умница и т. п.; ср., впрочем, пропойца).

      15. Непродуктивны презрительные клички, возникшие вследствие персонификации слов с живым отвлеченным и собирательным суффиксом -щин(а): деревенщина, военщина и др. Ср. мужчина.

      16. Единичны просторечные слова с отвлеченным суффиксом -ин(а), подвергшиеся переосмыслению и получившие значение лица, например старина: "Эх, ты, старина, старина, до седых волос дожил, а ума не нажил" (Н. Некрасов, "Жизнь и похождения Тихона Тростникова").

      17. Единичны слова с мертвым фамильярно-ироническим суффиксом -ен(а): гулена, сластена.

      18. Известны отдельные разговорные слова с мертвым ласкательно-шутливым суффиксом -он(я): тихоня, ср. областн. брюхоня. В категорию общего рода входят и отдельные слова с ласкательно-фамильярными суффиксами -ул(я), -уш(а) (милуша, капризуля и т. п.).

      19. Немногочисленны (этимологически еще осмысливаемые) метонимические обозначения лиц по отвлеченным качествам и действиям с суффиксами -н(я), -от(а): родня (ср. он мне родня); суета (в значении: суетливый человек) (ср. сирота)²² . Ср. у Лескова в рассказе "Бесстыдник": "А Евграф Иванович — милота бесценная — еще больше сконфузился и шепчет".

      20. Единично просторечное святоша (ср. ц.-кн. по происхождению слово мужского рода юноша). Ср. также устар. чинуша с суффиксом -уш(а).

      21. Изолированно стоит: левша (ср. областн. правша).

      22. Отдельные просторечные слова на -д(а): балда, дылда.

      23. Одиноко бранное: стерв-оз-а (из жаргона бурсаков или медиков; ср. нервозный субъект).

      24. Очень разнообразна, но в литературном языке непродуктивна группа слов с глагольной основой и суффиксом-окончанием -а, -я: брюзга, горемыка, выжига, егоза, задира, заика, зуда, мехоноша, книгоноша (отглагольный суффикс -ноша), невежа, невежда, недотрога, недотепа, недотыка, непоседа, нуда, зануда, обжора, оглода, подлиза, пролаза, проныра, пустомеля, повеса, разиня, раскоряка, расстрига, растрепа, растяпа, рева, соня, сутяга, таранта и другие подобные. Ср.: калека, рохля и т. п.

      25. Сюда же присоединяются отдельные бранные слова, презрительные клички, иронически-пренебрежительные характеристики: дока, шельма, ханжа, фефела, простофиля, бука и др. Ср. собирательные и лично-характеристические: шантрапа, шушера, шпана, шатия и некоторые другие.

      К границам этой категории общего рода приближаются бранные обозначения мужчин, пренебрежительные или иронические клички, экспрессивные характеристики, вообще красочная вереница слов женского рода, метафорически или метонимически применяемых к человеку независимо от пола. Например: шляпа, стерва, башка (арго), голова (умная голова), ср. устар. городской голова; коломенская верста, душка (буржуазно-институтск.), змея ("не человек — змея"), крошка, глухая тетеря, лиса, свинья, пила и т. п. Ср.: бестия, каналья.

      В этом кругу обращает на себя внимание процесс индивидуализации бранных слов женского рода, имеющих собирательное значение, но свободно применяемых к единичным лицам обоего пола, например: шантрапа, шпана, гольтепа и т. п.²³

      Однако необходимо решительно отделять слова общего рода, в которых значение лица мужского пола выражается в формах мужского согласования (несчастный горемыка), от таких слов женского рода, применение которых к лицам мужского пола не вызывает изменений в их роде (тупая пила — в применении к человеку). На опасность смешения этих категорий указывал акад. А. И. Соболевский. Он предостерегал от попыток связать с категорией общего рода такие выражения: "Ах ты баба, мокрая курица!" "Всякое слово на -а женского рода, — писал Соболевский в рецензии на книгу Э. А. Вольтера о грамматическом роде, — может быть прозвищем, фамилией: этот Земляника, этот Яичница, но нет никакого основания слова земляника, яичница ставить на одну доску со словами воевода, гуляка" (55).

      Вся эта разнообразная гамма экспрессивно-смысловых оттенков развилась на основе слов женского склонения на -а.

      В современном литературном языке категория общего рода в общем малопродуктивна. Слова женского рода на мягкий согласный с нулевым окончанием именительного падежа (вроде мразь, дрянь, рвань, голь, нечисть и т. п.) не переходят в категорию общего рода (ср. вульг.-бранн. сволочь; ср. употребление возникших в 20 — 30-х годах XIX в. слов бездарность, посредственность, знаменитость, невинность и некоторые другие; ср. ничтожество). В категории общего рода господствуют слова на -а с яркой экспрессивной окраской. Большая часть их принадлежит разговорному языку или фамильярному просторечию. В этом окружении отслоения старой церковно-книжной, высокой лексики подвергаются презрительно-иронической переоценке (ср. слова мужского рода на -а: зазнавшийся вельможа; ср. возможность лишь иронического применения к современным явлениям таких слов, как воевода, винопийца, вития и т. п.). Или же славянизмы сохраняются как официальные термины (например: судья, убийца, матереубийца и т. п.). Яркая экспрессивная окраска, свойственная почти всем словам общего рода, подчеркивается несоответствием их строения и значения. Вся эта сложная гамма смысловых оттенков воздвигается на основе класса слов женского рода. Применение слов женского рода к мужчинам и порождает своеобразную экспрессивную окраску этих слов. В этом явлении пережиточно отражается социальное положение женщины, отношение к женскому полу²⁴ . Перенос слов с формальным признаком женского рода (с морфемой -а) на лица мужского пола стал красочным средством языковой изобразительности. Но это, конечно, не значит, что все слова общего рода на -а проходят непременно через класс женского рода. Таким образом, категория рода имеет в русской языковой системе не только прямые, но и переносные, экспрессивные значения (ср. закрепление некоторых слов на -а только за мужским родом, например молодчага, повеса и другие подобные; ср. мужчина). Все эти языковые факты доказывают больший грамматический вес женского рода сравнительно и соотносительно с мужским (ср. праздношатайка у Гоголя в "Мертвых душах", образованное из праздношатай; ср. попрошайка). В этих фактах заключается также наглядное доказательство живого содержания категории рода. Категория рода имен существительных (как и категория числа и падежа) по своему значению резко отличается от категории рода имен прилагательных и даже прошедшего времени глагола (форма на -л), несмотря "на известную долю самостоятельности в роде глагола"²⁵ . Она является не только грамматической, но и лексической опорой значения предметности.

§ 8. Приемы образования ласкательно-личных имен
мужчин и женщин

      Анализ категории общего рода останется незаконченным и неполным, если не коснуться приемов образования ласкательных форм от собственных имен мужчин и женщин. Словообразовательные средства здесь одни и те же для мужских и женских имен. И те и другие формы одинаково относятся к категории слов на -а. Некоторые формы ласкательных имен являются общими для мужчин и женщин, например: Саша, Шура (от Александр и от Александра); Паня и Паша (от Прасковья и Павел); Тоня (от Антон и Антонина); ср.: Лёня (от Алексей и Леонид); Леля (от Елена и Ольга) и т. п. В собственных именах людей ласкательные формы образуются от первого слога имени с помощью суффиксов -ш(а) и -н(я) (если первый слог открытый): Мария — Маша; Яков — Яша; Тихон — Тиша; Дарья — Даша; Глафира — Глаша; Григорий — Гриша; Софья — Соня; Татьяна — Таня; Мария — Маня. В двусложных ласкательных именах ударение всегда на начальном слоге (хореический размер): Катя, Лиза, Таня и т. п. Выбор суффикса определяется эвфоническими причинами. Избегаются омонимы и устраняются комические ассоциации с другими словами (например, не образуется Троня от Трофим, Наша от Надежда или Настасья, Ваша от Василий и т. п.). От имен с первым закрытым слогом, а также от имен, в которых выделение первого слога (без согласного следующего слога) повело бы к образованию двусмысленного названия, ласкательные формы производятся путем смягчения согласного, закрывающего первый слог, и присоединения женского окончания (Надя от Надежда). Но губные (например, м, в, ф) и заднеязычные к, х, г не подвергаются смягчению (например, Рома от Роман). Ср.: Петр — Петя; Лев — Лева; Анна — Аня; Варвара — Варя; Василий — Вася; Виктор — Вика и Витя и т. п. В собственных именах, начинающихся с безударных гласных, особенно если эти имена многосложны, выделяется не первый слог (недостаточно определительный и к тому же иногда существующий только в искусственно-официальном, а не в разговорно-бытовом произношении этих имен), а следующий слог или слог, находящийся под ударением: Екатерина — Катя; Елизавета — Лиза; Анатолий — Толя и т. д. Сюда же примыкают Иван — Ваня; Николай (ср. Никола) — Коля (народное Миколай, от которого ласкательное образование Миша было невозможно из-за совпадения с ласкательным Миша от Михаил). Группа -cm- из полного имени переходит и в ласкательную форму: Анастасия — Настя; Константин — Костя.

      Прием образования ласкательной формы от ударяемого слога полного имени применяется и в том случае, если выделение первого слога создает имя неблагозвучное или двусмысленное. Иногда же таким способом возникают двойные, параллельные формы: Анастасия — Настя и Тася; Антонина — Тоня и Нина и т. д.

      Любопытно чередование г — ж в ласкательной форме Женя (от Евгений и Евгения); ср. Геня (от Геннадий и Евгений) едва ли не под влиянием французского языка (Eugenie). Ласкательные формы от мужских и женских имен одного корня обычно различаются или основами, или суффиксами. Например: Степан — Степа, Степанида — Стеша; Федор — Федя, Федосья — Феня.

      Необходимость различения ласкательных форм от Александр (Александра) и Алексей, которые в старину иногда совпадали в одной форме Леша или Алеша, привела к образованиям Саша, Саня, Шура (или Сашура) от Александр — Александра при сохранении Леша, Леня от Алексей.

      В некоторых немногочисленных случаях конечный согласный ласкательной основы не смягчается и, таким образом, ласкательное имя получается как бы посредством отсечения конечных слогов или слога у полного имени: Наталья — Ната; Зинаида — Зина.

      Некоторые двусложные женские имена не образуют особых ласкательных слов (конечно, если они не обрастают производными ласкательными суффиксами вроде -уша): Вера, Нина, Зоя и др. В приемах образования ласкательных форм наблюдаются отголоски социально-общественной и культурной дифференциации. Ср.: Дмитрий — Дима и Митя (ср. народн. Митрий).

      Давно отмечено, что в трех ласкательных именах сохранилась омонимность с названиями плодов и деревьев. Это Груша от Аграфена, Дуня (в областных говорах дуня то же, что дуля) от Авдотья (Евдокия). Сюда же отчасти примыкает и Липа от Олимпиада (58).

      Установившиеся в системе христианской номенклатуры приемы образования ласкательных форм переносятся и на новые собственные имена, которые, впрочем, в большом количестве еще не распространились (ср. от Рур уменьшительно-ласкательное Руша). К некоторым простонародным именам как бы прирастают суффиксы презрительно-уничижительной окраски, например: Тереха, Матреха (ср. нарицательное матрешка).

      Таким образом, категория слов общего рода вбирает в себя и ласкательные формы человеческих имен, как женских, так и мужских. К этой же категории примыкают и дальнейшие экспрессивные видоизменения этих имен (например: Ванька, Ванюшка, Ванюша; Сашура, Санька и т. п.).

      Выводы о значении форм мужского и женского рода. Мужской и женский род имен существительных в категориях лица и живого существа ярко обнаруживает свою знаменательность. Материальной базой родовых различий в словах этих категорий являются отчасти представления о половых различиях живых существ, отчасти значения социально активного лица или человека вообще. Категория одушевленности грамматически доминирует над категорией неодушевленности²⁶ . В категории неодушевленности родовая классификация слов определяется иной, этимологически производной, вторичной системой значений. Значения этих родовых групп полнее и разнообразнее выступят при изучении форм словообразования, которые в русском языке органически связаны с различиями типов склонения, отчасти обусловленными в свою очередь родовой классификацией имен существительных. Но уже непосредственно очевидно по связи с категорией лица, что в классе слов мужского рода сосредоточены названия орудий — заменителей человека. Кроме того, класс слов мужского рода, вообще говоря, менее экспрессивен, чем класс слов рода женского. Так как в категории мужского рода представление о поле выражено менее определенно, чем в обозначениях лиц женского рода, то, естественно, слова, служащие для выражения невзрослости, названия детенышей входят в мужской родовой класс. К этой группе слов примыкают и экспрессивно окрашенные названия социально неполноценного человека. Наконец, вследствие меньшей экспрессивности класса слов мужского рода общее нейтральное значение конкретной предметности в нем ощущается особенно устойчиво.

      В классе слов женского рода, кроме обозначений лиц женского пола и самок животных, выделяются имена абстрактных понятий и имена собирательные. Кроме того, в кругу слов женского рода наиболее ярки, красочны и разнообразны экспрессивные оттенки значений.

      Гораздо менее резко очерчена сфера значений слов среднего рода. Правда, общее, отвлеченное значение вещной предметности кажется наиболее близким к категории среднего рода. Точно так же обозначения абстрактных понятий, между прочим, действий и продуктов деятельности — и притом особенно в стилях книжной речи — также заметно тяготеют к категории среднего рода. Но сама эта категория представляется "формальной", как бы фиктивной. Самое имя среднего рода намекает на негативный характер этой категории: она объединяет слова ни того, ни другого рода, не-мужского и не-женского.

§ 9. Расплывчатость категории среднего рода
в современном русском языке

      Положение среднего рода в современном русском языке очень своеобразно. Средства выражения среднего рода относительно бедны. Состав класса слов среднего рода постепенно сужался и продолжает сужаться. Например, уменьшительные, ласкательные и уничижительные слова и формы на -ко (типа Демидко и т. п.), -я (вроде Ваня, теля и т. п.), на -ло (типа объедало) и другие слова, относящиеся к людям и животным, перешли в класс слов мужского или общего (мужско-женского) рода. Категория лица не сочетается с средним родом. С средним родом сочетается самое отвлеченное представление о категории не-лица (ср.: существо, божество). Имена существительные среднего рода только метафорически или в функции сказуемого, или в качестве самой общей характеристики (чудовище, чудище, страшилище) могут быть применены к живым существам мужского или женского пола (ср., в вульгарном просторечии о врале и вралихе: такое трепло и т. д.). Ср. у Чернышевского в романе "Что делать?": "Должно быть, тоже, нализался, как наше-то золото, по рассуждению Матрены. А золото уже храпело". Ср. ничтожество²⁷ . Неустойчивое, промежуточное положение среднего рода сказывается и в системе склонения существительных. В единственном числе слова среднего рода, кроме именительно-винительного падежа, изменяются как формы мужского рода. Совпадение именительного и винительного падежей в одной форме также подчеркивает близость категорий среднего рода к группе неодушевленных имен существительных мужского рода. Средний род выступает как отвлеченная форма обезличенной предметности.

      Во множественном числе формы слова среднего рода колеблются между разными типами склонения, совсем утратив свою грамматическую индивидуальность (ср.: ушки — ушков; делишки — делишек; поля — полей и моря — морей, зеркала — зеркал; окна (обычно произносится окны) — окон и т. п.). За исключением формы именительно-винительного падежа с ударением на окончании -а, они в основной массе ближе к женскому склонению.

      Употребление среднего рода существительных в русском языке отчасти соответствует меткому замечанию Сепира о "категориях языка, образующих систему пережившей себя догмы, догмы бессознательного". "Они весьма часто лишь наполовину реальны как понятия: их жизненность все более и более тускнеет, превращаясь в форму ради формы" (59).

      Своеобразная безличность, отвлеченная или фиктивная предметность формы среднего рода проявляется прежде всего в том, что другие части речи, употребленные в значении имени существительного, относятся к классу слов среднего рода. Например: громкое "ура" огласило зал; "Далече грянуло "ура" (Пушкин); большое спасибо; отдать последнее прости и т. п. Ср. у Жуковского: "Минутная сладость веселого "вместе", помедли, постой"; "Он рехнулся" — мелькнуло у меня в голове" (Тургенев, "Несчастная"). Впрочем, ср. у Пушкина: "Понадеялся он на русский авось".

      Форма среднего рода имени прилагательного, употребленная в значении существительного, приобретает широкое обобщенно-абстрактное значение. "Здесь средний род сознается не наряду с мужским и женским как их отрицание, а как бы вне самой идеи пола: старое, например (в примере Старое старится, молодое растет), не обозначает ни „старика", ни „старухи", а обозначает и стариков, и старух, и всю природу — все, что может вообще стариться, независимо от пола" (60).

      Своеобразными особенностями отличаются формы среднего рода и в заимствованных именах существительных. Продуктивных суффиксов среднего рода, которые обозначали бы предмет вообще без всякого специального оттенка, в современном русском языке нет. Окончания -о, -е как примета среднего рода непосредственно к основе не присоединяются. Группа бессуффиксных слов среднего рода с окончанием -о, -е пополняется только заимствованиями из других языков. Между тем эти заимствованные слова на -о, -е (типа бюро, пальто, кофе и т. п.) с этимологической точки зрения имеют лишь наружное сходство со словами среднего рода. Ведь в них конечные -о, -е обычно относятся к основе, а не являются окончаниями. Еще Я. К. Грот отметил затруднение в употреблении иностранных слов, "которые по окончаниям своим не прививаются к языку... Сюда относятся особенно имена среднего рода на -о и -е, как-то: депо, бюро, пальто, трюмо, кофе, алоэ, канапе, портмоне, пресс-папье... Мы чувствуем, что в подобных иноземных словах -о, -е имеет совсем другое значение и не составляет приметы рода и склонения" (61). Средний род становится складом для заимствованных слов, которые по своему звуковому или морфологическому облику не соответствуют типическим формам русских существительных. Например: "свое кашне" (Чехов), интервью, коммюнике, рагу, амплуа, фойе, великолепное антре, глясе, клише и т. п. Подавляющее большинство иностранных заимствований, не подходящих к русской системе словоизменения существительных, зачисляется в средний род, если только эти слова не обозначают живых существ. Это правило вытеснило старый прием распределения заимствованных слов по грамматическому роду их западноевропейских оригиналов. Ср., например, у Пушкина: "боа пушистый", "но ты, бордо, подобен другу" и др.; у Тургенева: "мой какао", "серый пальто", "прелестный пианино" и т. п.

      Впрочем, заимствованные собственные имена не всегда укладываются в рамки господствующей грамматической системы. Будучи только названиями, они не нуждаются в твердой грамматической опоре. Иногда они как бы заменяют обозначаемые ими лица или вещи, как бы представительствуют за них. Поэтому род заимствованных географических имен, не подходящих по своему морфологическому облику под систему русских склонений и не склоняющихся, определяется родовой принадлежностью того общего нарицательного понятия, под которое они подводятся, например: Тбилиси — город (следовательно, м. р.), Колорадо (река, ж. р.) и т. п. Для заимствований этого типа, а также для названий живых существ делается исключение: они не относятся к среднему роду.

      Естественно, что форма, включающая в себя отступления от живой системы и покрывающая случайности употребления, не может быть особенно продуктивной (за исключением некоторых лексико-семантических разрядов).

      Акад. С. П. Обнорский, изучавший эволюцию форм именного склонения в русском языке, пришел к выводу, что в русском литературном языке с его южновеликорусским по происхождению вокализмом категория среднего рода находится в начальном процессе разрушения и "должна быть признана наименее жизненной и жизнеспособной" (62).

      В основном этот вывод правильно отражает тенденцию общего языка. Но по отношению к стилям книжного языка в него необходимо внести существенные ограничения (ср. рост образований на -ние, -ство и с некоторыми другими суффиксами среднего рода).

      Угасание среднего рода в категории имен существительных находится в соответствии с общим процессом семантического обезличения и опустошения форм среднего рода в современном русском языке. Из содержательной категории средний род в отдельных типах слов и форм низводится на роль упаковочного средства.

      Это выражается:

      1) в том, что безличные формы глаголов в прошедшем времени совпадают с формой среднего рода. Например: "В животе у него перекатывало, под сердцем веяло холодом" (Чехов, "Случай с классиком"); "Его знобило и ломало" (Л. Толстой, "Война и мир"); "Говорите, не бойтесь, у меня все одно что умерло" (Островский, "Гроза"); "От сердца отлегло" (Островский, "Бедность не порок"); "В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже плеча" (Пушкин, "Капитанская дочка"); "Мой друг, мне уши заложило" (Грибоедов, "Горе от ума"); "Но бурею корабль разбило" (Крылов, "Старик и трое молодых"). Ср.: "Лаврецкому стало жаль старика"; "Но тут стало невмочь Лаврецкому" (Тургенев, "Дворянское гнездо") и т. п.;

      2) в том, что безличные формы категории состояния (возникшие из причастий страдательного залога и из имен прилагательных и наречий) совпадают с соответствующими формами среднего рода: "Ей душно, скучно, досадно... так досадно, что даже плакать хочется, а отчего — опять неизвестно" (Чехов, "Аптекарша"); "Стыдно, и горько, и больно было ей" (Тургенев, "Дворянское гнездо") и другие подобные;

      3) в том, что при безличных словах могут стоять местоименные частицы среднего рода это, оно (что)²⁸ . Ср.: "Ни о каких подробностях ее не спрашивал, и так оно и вышло, что не надо было беспокоиться" (Лесков, "Соборяне");

      4) не лишено значения и то обстоятельство, что один из наиболее продуктивных разрядов наречий в русском языке оканчивается на -о, -е, т. е. на морфемы, обозначающие в классах имен существительных и прилагательных форму среднего рода, хотя, как известно, наречию совершенно чужда категория рода (так же как падежа и числа).

§ 10. Процесс перехода слов с экспрессивными суффиксами
среднего рода -ишко, -енко в парадигму женского склонения

      Уменьшительно-ласкательные и уничижительные формы слов мужского рода на -ишко, -енко (ср. увеличительный суффикс -ище) все теснее объединяются с женским склонением на -а. Тут наметился вызванный отчасти фонетическими причинами явный сдвиг по направлению к категории общего рода, к категории эмоционально окрашенных слов мужского рода на -а (ср. формы женского рода: старушонка, клячонка и т. п.).

      В употреблении этих презрительно-уничижительных форм сказалось различие между категорией одушевленности и неодушевленности. Имена существительные мужского рода с суффиксами -енк- (-енко), -шик- (-ишка), -ко, относящиеся к категории одушевленности, обычно целиком склоняются по женскому склонению (хвастунишка, вин. хвастунишку и т. п., ср. склонение фамилий мужчин на -ко: Шевченко, Шевченки и т. п.). Напротив, в тех же формах слов, принадлежащих к категории неодушевленности, винительный падеж совпадает с именительным (увидел ветхий домишко), хотя формы других падежей образуются по женскому склонению (домишки, домишке и т. д.). Правда, в этой черте могут отражаться и диалектные влияния на литературный язык. Так, у уроженцев южнорусской территории есть склонность к переводу всех этих форм, даже из категории неодушевленности, в женское склонение (например, у Чехова в "Вишневом саде": "на вальсишку"; в "Бабах": "сунул ей в узел рублишку", у Глеба Успенского: "кое-где видна крыша потопленного рыбачьего домишки" ("В Казани"); у Маяковского: "с умишкой хилым" ("Хорошо!").

      Напротив, у северян эти формы, даже из категории одушевленности, колеблются между средним и женским склонением. И все же общая тенденция к переходу экспрессивных форм на -енко, -ишко в женское склонение и к различению категории одушевленности и неодушевленности по форме винительного падежа выражена в современном языке очень ярко. Например, у Ф. М. Достоевского: "Приезжаю лет семь назад в один городишко; были там делишки, а я кой с какими купчишками завязал было компаньишку" ("Братья Карамазовы").

      Лишь в суффиксе -ищ(е) крепко держится его чистый морфологический тип. Возможно, что здесь, с одной стороны, играет роль наличие омонимов -ищ(е) (например, со значением места: кладбище, пожарище и т. п. или со значением рукоятки, к которой прикреплено какое-нибудь орудие: кнутовище, топорище и другие подобные), а с другой стороны, отталкивание мужско-среднего суффикса -ищ(е) от женского -ищ(а) (ручища и т. д.).

      Увеличительный суффикс -ищ- (-ище) еще продуктивен²⁹ . Этот суффикс имеет на себе ударение (-ище) в формах, произведенных от слов с подвижным ударением или с ударением на окончании (например: возище от воз; ср. возы; носище от нос; ср.: носы, носов; утюжище от утюг, утюга; сапожище от сапог, сапога и т. п.). Увеличительные формы от слов с постоянным ударением на основе сохраняют ударение производящего слова (стулище от стул, стула; стаканище от стакан, стакана; комодище от комод и т. п.).

§ 11. Односторонность формально-синтаксической точки зрения
на категорию рода

      Формально-синтаксическое определение рода существительных как их "способности сочетаться с известными формами согласуемых слов (прилагательных и согласуемых в роде форм глагола)"³⁰ очень односторонне. Согласно этому старинному взгляду, еще бытующему в русских грамматиках, род имен существительных определяется только формами прилагательных и прошедшего времени глагола, которые с ними согласуются. Но, как видно из предыдущего изложения, грамматические и лексико-семантические основы родовых различий имен существительных еще крепки в их строе, особенно в формах единственного числа. Во множественном числе родовые различия до предела ослаблены как в именах существительных, так и в именах прилагательных³¹ .

3. КАТЕГОРИИ ЛИЦА, ОДУШЕВЛЕННОСТИ И НЕОДУШЕВЛЕННОСТИ
В СТРУКТУРЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

§ 12. Категория лица

      При анализе категории рода обнаруживаются грамматические категории лица мужского рода, одушевленности и неодушевленности.

      Категория лица тесно связана с категорией одушевленности, которая широко развилась, поглотивши, вернее, вобравши в себя категорию лица. "История языка показывает, — пишет акад. А. А. Шахматов, — что первоначально категория одушевленности развивалась только в словах единственного числа мужского рода, распространяясь при этом от названий лиц на названия животных" (68)³² . В современном русском литературном языке категория лица мужского рода обнаруживается как в форме именительного падежа единственного числа (на -а у слов мужского рода: судья, вельможа, староста, старшина, воевода и т. п.), так и в формах именительного падежа множественного числа:

      1) в окончании -е, присущем только названиям лиц — с суффиксом -ин в единственном числе: мещане, граждане, дворяне, крестьяне, англичане, лютеране и т. п.;

      2) в непродуктивных окончаниях -ья и -овья, преимущественно в обозначениях лиц по родству и свойству: сыновья, кумовья, сватья, зятья, шурья и т. п. (также: князья и друзья);

      3) в архаических формах именительного падежа множественного числа на -и у двух слов с основою единственного числа на твердый согласный: черти, соседи (форме им. пад. мн. ч. соответствуют и все другие формы мн. ч. этих двух слов: чертей, соседей, чертям и т. п.).

      Категория лица выражается также в субстантивации имен прилагательных мужского рода. Субстантивированные прилагательные мужского рода за немногими исключениями (вроде устарелых названий монет: целковый и золотой) обозначают преимущественно лиц мужского пола: рулевой, дежурный, служащий, рабочий, глухонемой и т. п. (но ср. также: звеньевая).

      Впрочем, в газетно-публицистических и официально-деловых стилях книжной речи широко развивается заместительное употребление имен прилагательных мужского, так же как и женского, рода, входящих в состав какого-нибудь обозначения (встречный промфинплан, тракторный завод и т. п.), в значении целого термина (например: встречный, тракторный и т. п.). Таким образом, применение субстантивированных форм прилагательных мужского рода здесь выходит за пределы категории лица. Кроме того, категория лица находит яркое выражение в формах словообразования. Личные суффиксы имен существительных особенно продуктивны и многочисленны. Только в кругу обозначений лиц наблюдается ярко выраженный активный тип соотносительных (коррелятивных) слов мужского и женского рода, например: ударник — ударница, стахановец — стахановка и т. п.

§ 13. Соотносительные категории одушевленности-неодушевленности

      Категория лица включается в более широкую категорию одушевленности, противопоставленную категории неодушевленности. Не приходится смущаться "мифологичностью" терминов "одушевленный" предмет и "неодушевленный" предмет — "категория одушевленности и неодушевленности". Языковая техника, отражая предшествующие стадии мышления, не всегда отвечает требованиям современной научной идеологии. Например, различение органической, живой и неорганической природы не находит отражения в грамматике современного языка (растение, дуб, клен, липа, тростник и т. п. оказываются для языка "предметами неодушевленными"). В английском языке даже названия животных не включаются в категорию одушевленности, суживающуюся, таким образом, до границ категории лица. В самом русском литературном языке категория одушевленности в ее нынешнем виде сложилась не раньше XVI — XVII вв.

      Категория одушевленности отличается от категории лица тем, что согласование в роде с словами, относящимися к категории одушевленности, всецело обусловлено формой этих слов, между тем как в категории лица есть тенденция к согласованию по смыслу, по полу лица, ярко проявляющаяся в формах прошедшего времени на -л (управдел заявила; профорг выступила с предложением и т. п.).

      Наиболее ярким и постоянным признаком категории одушевленности в русском языке является совпадение винительного падежа с родительным в единственном (кроме слов на -а) и множественном числе у существительных мужского рода (встретить знакомого, слушать знаменитого тенора и т. п.) и только во множественном числе у существительных женского рода (в среднем роде только у слов лицо, чудовище — лиц, чудовищ; ср. также: животных, насекомых). Имена существительные женского рода, обозначающие лиц и животных, в единственном числе сохраняют форму винительного падежа (жена — жену; мышь, рысь) и остаются, таким образом, на положении прямого объекта действия, не отличаясь в этом отношении от категории неодушевленности.

      Любопытны колебания и противоречия в выражении категории одушевленности, отчасти зависящие от понимания ее границ и состава. Например, слова микроб, бактерия (ср. формы вин. п. мн. ч. бактерии и бактерий) колеблются между категориями одушевленности и неодушевленности. Названия рыб и амфибий, употребленные во множественном числе для собирательного обозначения какого-нибудь кушанья из них, образуют винительный падеж множественного числа одинаково с именительным падежом, т. е. относятся к категории неодушевленности; например, у Грибоедова: "К Прасковье Федоровне в дом во вторник зван я на форели"; "есть устрицы" (Тургенев); "Левин ел и устрицы" (Л. Толстой); "Искусство, не обдирая рта, есть артишоки и глотать устрицы, не проглатывая в то же время раковины" (Салтыков-Щедрин, "Признаки времени") и т. п.

      Имена светил, лишенные своей мифологической одушевленности, рассматриваются как названия неодушевленных предметов. Например, смотреть на Марс; видеть Сатурн, Юпитер и т. п. (впрочем, возможны и формы винительно-родительного падежа). Но нарицательные обозначения бывших богов, перенесенные на людей, "одушевляются". Например: поискать другого такого болвана; смотреть на своего кумира (но ср.: сделать из кого-нибудь себе кумир); этого идола ничем не проймешь и другие подобные.

      Своеобразные особенности наблюдаются и в употреблении слов, обозначающих то неодушевленные, то переносно-одушевленные предметы. Например, к категории одушевленности примыкают карточные обозначения — туз и козырь; снять туза, покрыть козыря и т. п. (по ср.: играть в свои козыри, играть в короли). "Для обозначения некоторых карт, а именно так называемых "фигур", взяты были слова, обозначавшие предметы одушевленные, что соответствовало самому смыслу слова "фигура"; поэтому и склонение названий карточных фигур сбилось на склонение названий предметов одушевленных; а затем по этому образцу стали склоняться и такие названия карт и иные карточные термины, которые вовсе не обозначают предметов одушевленных"³³ . (Например, то же представление перенесено было и на название карты туз. Ср.: я сбросил туза; козырная двойка туза бьет; ср. у Пушкина в "Пиковой даме": "Игроки понтируют на тройку, семерку и туза".) (70).

      Для понимания тех смысловых преобразований, которым подвергаются неодушевленные предметы в игрецком языке, характерно олицетворение слова шар в жаргоне биллиардных игроков. Л. Славин, изображая в романе "Наследник" биллиардистов, пишет: "Такого шара промазали", — сказал студент с насмешкой. Подобно всем игрокам, он склонял шар в родительном падеже, как живое существо, ибо ни один биллиардист не может заставить себя видеть в шаре неодушевленный предмет, — так много в нем чисто женских капризов, внезапного упрямства и необъяснимого послушания".

      Но, по-видимому, прав акад. Л. А. Булаховский, утверждая, что "современный литературный язык решительно склоняется в сторону сохранения за словом с основным значением одушевленности, независимо от его переносного употребления, первоначальных морфологических особенностей" (71) (ср.: высиживать болтуна, т. е. яйцо; плясать трепака и т. п.). Напротив, слова с основным значением неодушевленности, примененные к конкретным лицам или к живым существам, приобретают в этом употреблении грамматические свойства названий одушевленных предметов, например: "Видел этого старого колпака"; "Не время выкликать теней" (Ф. Тютчев) и т. д.³⁴ Впрочем, это правило не относится к словам с абстрактным значением, заимствованным из научной терминологии, например к словам: характер, элемент и т. п. (вывести на сцену новый характер; разоблачить антиобщественные элементы и т. п.).

      Таким образом, различие между категориями одушевленности и неодушевленности сохраняет свою силу и в тех случаях, когда для метафорического или метонимического изображения лица применяется слово, обозначающее неодушевленный предмет, или, наоборот, когда слово, относящееся к категории одушевленности, переносится на обозначение предметов неодушевленных. Поэтому значения одушевленности и неодушевленности и формы их выражений нередко соединяются в одном и том же слове. Например: вывести тип лишнего человека; встретить забавный тип; но в разговорной речи: Я давно знаю этого странного типа. Возможны колебания и в употреблении винительного падежа при одном и том же значении слова. Например, в слове лицо: "Кити называла ему те знакомые и незнакомые лица, которые они встречали" (Л. Толстой); но едва ли не чаще встречается иное употребление: Называть знакомых лиц по фамилии и т. п. Интересна судьба слов с суффиксом -тель. Прежде даже от тех терминов на -тель, которые не обозначают лиц, иногда в значении винительного падежа употреблялась форма родительного, например в математических выражениях: умножить числителя; найти общего знаменателя; разделить на множителя; умножить показателя подкоренного выражения и т. п. Еще Бругманн заметил, что "nomina agentis" очень часто употребляются для обозначения орудия, ввиду того что это последнее рассматривается как одушевленный выполнитель действия" (72).

      Но в современном языке — под влиянием широкого распространения суффикса -тель в профессиональных диалектах и научно-техническом языке для обозначения механизмов, приборов, сооружений и орудий — слова на -тель со значением орудия, механизма, снаряда сохраняют формы винительного падежа, сходного с именительным. Например: "Дедушка раскрыл желтый скоросшиватель" (Л. Славин, "Наследник"); повернуть выключатель; заметить истребитель и т. п. Ср.: приобрести электрический счетчик; сбить вражеский бомбардировщик; потопить тральщик и т. п. (но: напасть на разведчика).

      Названия одушевленных предметов по формам своего образования отчасти совпадают с категорией лица (ср., например, общность суффиксов детенышей -енок и -еныш у обозначений лиц и животных; ср. совмещение значений лица и самца — самки в таких суффиксах, как -ак, -ица, -иха, и некоторых других). Впрочем, в современном литературном языке приемы суффиксального образования слов, обозначающих представителей живого (животного), не человеческого, мира, крайне бедны. Общий язык обогащается лишь терминами зоологии и заимствованиями из народных говоров.

4. ГРАММАТИЧЕСКОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ
ПО ТИПАМ СКЛОНЕНИЯ В СВЯЗИ С ФОРМАМИ СЛОВООБРАЗОВАНИЯ

§ 14. Основные типы склонения имен существительных,
сложившиеся на основе родовой классификации

      Категория рода, категория лица, категории одушевленности и неодушевленности тесно связаны с системой склонения существительных. К системе склонения тянутся нити, направляются токи от всех других категорий, определяющих грамматический строй имени существительного. Категория рода отражается в дифференциации основных типов склонения (73). На различия типов склонения и даже на степень продуктивности каждого из них влияют и формы суффиксального словообразования. В классе имен существительных формы словоизменения обусловлены в некоторой мере приемами словопроизводства. Например, все имена существительные с суффиксом -ств(о) относятся к среднему роду, с суффиксом -ш(а) — к женскому и т. п. В современном русском языке в формах единственного числа различаются три основных типа склонения (74):

      1) склонение имен существительных мужского рода с нулевым окончанием именительного падежа (топор, стол, дом, фонарь, зверь, зять и т. п.) и примыкающее к нему склонение слов среднего рода на -о, -е (село, зеркало, окно, поле, личико и т. п.);

      2) контрастирующее с первым типом женское склонение с нулевым окончанием именительного падежа (кость, глубь, рысь, неожиданность и т. п.);

      3) противопоставленное среднему роду мужско-женское (в основе своей женское) склонение существительных на -а (сестра, вода, похвала, неряха, громила и т. п.) (75).

      Существительные среднего рода обычно не выделяются в особый тип, так как их склонение мало чем отличается от мужского склонения (только формой именительно-винительного падежа единственного числа и отчасти именительно-винительного и родительного падежей множественного числа). Кроме того, формы субъективной оценки, образуемые от имен существительных мужского рода с помощью суффиксов -ушк(о) (хлебушко) и увеличительного -ищ(е), склоняются так же, как слова среднего рода. Таким образом, склонение слов на -о, -е в литературном языке можно рассматривать как вариант мужского склонения, склонения слов с нулевым окончанием в именительном падеже. С некоторыми оговорками типы современного склонения сводятся к трем основным³⁵ . Внутри этой системы можно подметить подчеркнутый контраст женского и неженского склонения: слова женского рода на -а(я) и на мягкий согласный (а также на -ж и -ш) противостоят склонению слов мужского рода на твердый и мягкий согласный и склонению слов среднего рода на -о(е) (с примыкающими к ним переходными случаями). Недаром Востоков в своей "Русской грамматике" различал только эти два общих типа склонения, сводя к ним все разнообразие форм единственного числа. Действительно, как показывают наблюдения над формами словообразования и статистический подсчет продуктивных категорий, особенно сильными и влиятельными типами склонений являются склонение на -а (женское по преимуществу) и склонение с нулевой флексией именительного падежа (мужское по преимуществу). Лишено больших жизненных сил женское склонение на мягкий согласный (а также на -ж и -ш) при нулевой флексии именительного падежа. На поверхности современного литературного языка еще сохраняются окаменелые реликты старых типов склонения (слова на -мя: дитя, мать, дочь, путь и некоторые другие). Не подлежит сомнению, что грамматической базой всей системы именного склонения является тип имен существительных мужского рода с нулевым окончанием в именительном падеже. Среди приемов бессуффиксного образования имен существительных продуктивны только формы образования сокращенных слов мужского рода на твердый согласный (военком, исполком, райком, политрук, технорук, прораб, командарм, спец и т. п.). Любой словесный знак, указывающий на предмет, становится именем существительным мужского рода, если он имеет в исходе согласный звук.

§ 15. Система словообразования в кругу мягкого мужского склонения

      В мужском склонении, которое узнается по именительному падежу без окончания, при форме родительного падежа на -а (я) (реже на -у, -ю) наиболее продуктивны твердые основы (так же как и в именах женского и среднего рода). В мягком мужском склонении кроме слов непроизводных выделяется только небольшое количество живых словообразовательных разрядов.

      1. Имена действующих лиц с очень продуктивным суффиксом -тель (и производным от него суффиксом -итель, ср.: спаситель, покровитель и др.): создатель, завершитель, соглашатель, замалчиватель, вредитель, распространитель, заместитель, производитель, строитель (ср. строить), мыслитель и т. п. Эти слова отглагольного происхождения. Значение активного деятеля у части этих слов, не имеющих дополнительного глагольно-видового суффикса -ыва-, -ива- или глагольной приставки, в современном языке несколько ослабевает. Эти слова являются по большей части официальными или книжными обозначениями лиц, принадлежащих к той или иной профессии, занимающихся той или иной деятельностью (писатель, учитель, следователь, прихлебатель, содержатель и т. п.). Значение действующего лица гораздо ярче выступает в профессиональных обозначениях лиц по действию с суффиксом -щик и -льщик (при глагольной основе): сеяльщик, боронильщик, точильщик, гранильщик, тянульщик, сортировщик (ср.: вышивальщица, вязальщица и т. п.), болельщик. Ср.: гранитель мостовых (у Салтыкова-Щедрина) и гранильщик мостовых; сеятель и сеяльщик; кормильщик, кормитель и кормилец.

      В книжном языке от каждой глагольной основы на гласные -а или -и с переходным значением потенциально образуется название лица по действию, по кругу деятельности или по характеру поступков с помощью суффикса -тель.

      В образованиях на -атель сохраняется ударение глагольной основы: мореплаватель, подделыватель, завоеватель, вымогатель; в образованиях на -итель (ср. устар. -етель: владетель) ударение всегда (кроме множитель) переносится на -и: строитель, грабитель, представитель, спаситель, покровитель, нарушитель, утешитель (ср. ц.-сл. утешитель) и т. п.

      В научном языке и специальных технических диалектах суффикс -тель обозначает не только деятеля, но и орудие действия, например в математике: числитель, множитель, делитель, знаменатель; в технике: выключатель, предохранитель, двигатель (внутреннего сгорания), истребитель, измеритель, громкоговоритель, выпрямитель, испаритель, краситель, взрыватель и т. п. Ср.: показатель (качественные и количественные показатели). Научно-технические слова этого типа широко вливаются в разные стили современного литературного языка. В профессиональных терминах на -тель, обозначающих приборы, инструменты, приспособления, предназначенные для какого-нибудь действия, значение активного производителя действия подчеркнуто резче, чем в обозначениях лиц, образованных с помощью того же суффикса. По-видимому, это объясняется тем, что термины орудий действия образуются только от основ переходных глаголов (например: выбрасыватель, загуститель, предупредитель, уравнитель и т. п.), между тем как названия лиц могут быть произведены и во всяком случае производились раньше и от основ непереходных глаголов (ср.: странствователь, благотворитель, соревнователь, заседатель, обитатель, мореплаватель, председатель и т. п.). Слова на -тель не образуются от глаголов с суффиксом -ся (но ср. соглашатель).

      2. Имена лиц с малопродуктивным суффиксом -ич, образованные от существительных и обозначающие:

      а) людей по происхождению из той или иной местности, из того или иного города: костромич, москвич; ср.: вятич, омич (житель Омска), томич (житель или уроженец Томска), юхнович и другие подобные;

      б) по отчеству (от имен на -а): Ильич, Саввич, Никитич, Лукич, ср. также в словах: родич, соотчич.

      3. Очень близко к словам на -ич подходят названия людей по отчеству, образованные от личных имен с помощью продуктивного суффикса -ович, -евич³⁶ . В разговорной речи безударное -ович превращается в -ыч, -евич — в -ич (ср.: Палыч из Павлович; Михалыч из Михайлович; Игнатич из Игнатьевич; ср. Савельич в "Капитанской дочке" Пушкина и т. п.). Ср. у Грибоедова в "Горе от ума":

Алексей Степаноч,
Зашла беседа ваша за ночь.

      4. Обозначения лиц, образованные с помощью малопродуктивного суффикса -ач (род. п. -ача), не очень многочисленны. Суффикс -ач присоединяется как к глагольным (толк-ач, рв-ач), так и к именным основам (сил-ач, бород-ач, ловк-ач). Слова с суффиксом -ач экспрессивны. Они обозначают лицо по преобладающему признаку, по характеристическому действию, по предмету, являющемуся профессиональным отличием или главной приметой: бородач, носач, трюкач, циркач, скрипач, трубач, кормач, рвач и т. п.

      Некоторые слова с суффиксом -ач носят отпечаток фамильярного пренебрежения или неуважительности: носач, бородач, снохач, рвач. Эта экспрессивная окраска создается смысловым взаимодействием основы и суффикса. Отдельные слова, образованные с помощью суффикса -ач, являются профессиональными обозначениями (ср. скрипач) и лишены всякого оттенка неодобрения.

      5. Существительные, имеющие в своем составе суффикс -арь, -арь. Эти слова образованы частью от глагольных основ (обычно с ударением не на суффиксе: пахарь, писарь, лекарь, пекарь, знахарь; но ср. звонарь), частью от основ существительных и прилагательных (с ударением на суффиксе -арь, например: дикарь, вратарь, прост. почтарь, штукарь, золотарь и др.). Ср.: глухарь, пекарь и т. п.; ср. также: словарь, букварь и др. Суффикс -арь непродуктивен. Ср. у Марлинского в рассказе "Поволжские разбойники": "любопытный старинарь".

      К этой группе образований с суффиксом -арь примыкают заимствованные слова на -арь (ср. латинские слова на -arius, французские на -aire), например: секретарь, библиотекарь.

      6. Единичны слова, образованные от глагольных основ с непродуктивным суффиксом -аль для обозначения лица по действию: строгаль, каталь, враль. Ср. областн. коваль.

      7. Немногочисленны разговорные названия лиц с мертвым суффиксом -ень: баловень, увалень, оборотень, перевертень (Лесков, "На ножах"); но ср. также: дурень, прихвостень; ср.: ливень, плетень. Таким образом, большая часть слов на -ень образована от глагольных основ.

      8. Непродуктивны разговорно-фамильярные образования с суффиксом -яй и производные на -дяй, -тяй, которые обозначают презираемого, вызывающего пренебрежение или отвращение человека: слюняй, негодяй, кисляй, разгильдяй, скупердяй, лентяй, слюнтяй; ср. шалопай. Слова этого типа были произведены от именных основ, обозначающих отрицательное свойство.

      9. Единичны отглагольные образования на -атай с мертвым книжно-архаическим суффиксом -тай, обозначающие профессионального деятеля или лицо, постоянно занятое чем-нибудь: глашатай, ходатай, соглядатай (ср. иронически-просторечное образование первой половины XIX в. завсегдатай), устар. оратай, или ратай; ср. хожатый (ср. у Белинского: "хожатый по делам").

      Почти незнаменательны и неотделимы такие мертвые суффиксы слов мягкого мужского склонения, как:

      10. Просторечный суффикс -уй, обозначавший презираемое лицо: буржуй, ср.: холуй, оболдуй; ср. областное просторечное фатюй.

      11. Суффикс -ей в просторечных словах грамотей, богатей; ср. дуралей.

      Заимствованных суффиксов в системе мягкого мужского склонения тоже немного. Они приобрели некоторую производительность в послереволюционное время. Таковы:

      1) -орий: а) для обозначения места, где происходит какое-нибудь действие: крематорий, лепрозорий, санаторий (ср. изолированное кафетерий); б) в медицинском языке также для обозначения средства, орудия: депиляторий, суспензорий и т. п.;

      2) -арий: для обозначения собрания чего-нибудь или места, помещения: акварий, террарий, гербарий, абортарий, планетарий, солярий, инструментарий; ср. сценарий.

      Бросается в глаза явное преобладание категории лица в суффиксальном словообразовании существительных мужского рода мягкого склонения.

§ 16. Словообразовательные типы,
промежуточные между твердым и мягким мужским склонением

      На границе между мягким и твердым мужским склонением находятся имена существительные мужского рода, которые оканчиваются на лишенные парных мягких фонем ж, ш (эти существительные образуют род. п. мн. ч. на -ей).

      Сюда относятся следующие словообразовательные типы:

      1. Слова с непродуктивным суффиксом -ыш, который в современном языке связан по преимуществу с тремя значениями:

      1) предмета или существа, характеризуемого каким-нибудь качеством и вместе с тем небольшого, маленького или эмоционально представляемого в уменьшительном виде в силу сочувствия, фамильярного покровительства или пренебрежения: малыш, глупыш, несмышленыш, голыш, крепыш, поганыш, последыш (ср. у Некрасова в поэме "Кому на Руси жить хорошо" в применении к последним крепостникам; ср. у Лескова: "литературные слепыши" ("Смех и горе"). Это значение свойственно образованиям от именных слов, от основ имен прилагательных (но ср. обособленное, индивидуальное, с точки зрения системы живых морфологических отношений, нерегулярное соотношение основ: креп-кий — креп-ость — креп-ыш³⁷ , мягкий — мяк-иш; послед-ний — послед-ыш);

      2) предмета или существа, характеризуемого каким-нибудь действием или представляющего собою результат какого-нибудь действия: приемыш, оборвыш, подкидыш, выкидыш, выкормыш, поскребыш, заморыш; ср. у Леонова: недоделыш; ср. найденыш. Легко заметить, что большая часть образований этого рода имеет экспрессивную окраску пренебрежения или презрения. Это обозначения социально неполноценных разновидностей человеческого рода;

      3) результата или способа действия: выигрыш, проигрыш; ср.: актерский наигрыш; отыгрыш (муз.).

      Изолировано и уже неразложимо околыш.

      2. Образования с малопродуктивным суффиксом -ёныш для обозначения детенышей: зверёныш, детёныш, змеёныш, тигрёныш. Но ср. будён-ыш (сохранение -ёныш в этом слове было невозможно, так как сочетание звуков -ен- уже находилось в основе, иначе получилось бы буденёныш). Суффиксу -ёныш в обозначениях детенышей предпочитается продуктивный суффикс -ёнок с его вариантами (тигрёнок, львёнок, зайчонок, арапчонок и т. п.).

      3. Единичные просторечные слова, образованные от именных основ с непродуктивным фамильярно-ласкательным суффиксом -яш: кругляш, племяш, кудряш и др. Обособленно по значению и экспрессии торгаш³⁸ .

      4. Образования от глагольных основ с малопродуктивным суффиксом действия -ёж, носящим отпечаток яркой разговорной экспрессии и подчеркивающим интенсивность действия: делёж, грабёж, кутёж, платёж, галдёж и т. п.

      В отдельных словах этого типа уже застыло значение результата действия: чертёж, рубеж и др.

      5. Слова с заимствованным суффиксом -аж, развивающим в современном литературном языке все большую производительность. Образования с суффиксом -аж обозначают действие: массаж (ср. массировать), монтаж, пилотаж, зондаж, инструктаж, каптаж и т. п. или имеют отвлеченное собирательное, количественное значение: этикетаж, картонаж, листаж, метраж, резерваж. Собирательное значение этого суффикса особенно активно в современных технических диалектах, близких к книжно-газетному языку.

      Ср. у Максима Горького в статье "О бойкости" (Литературная газета, 1934, № 24): "За годы революции нами созданы и освоены десятки чужих слов: листаж, типаж, вираж, монтаж, халтураж..."

      У Дм. Лаврухина ("По следам героя"): "подхалимаж, метраж, листаж, типаж, холуяж, литраж, километраж, фигураж, бракераж". Показателен такой пародический отрывок из фельетона: "Как выражаются высокооплачиваемые специалисты: тоннаж, сокращая тираж и листаж, понижает строкаж... Учитывая ограниченный листаж и строкаж, следует честно отметить, что и проблемаж современной литературы еще весьма низок".

§ 17. Словообразовательная система твердого мужского склонения

      Словообразовательные типы слов, принадлежащие к твердому мужскому склонению, по разнообразию и продуктивности превосходят даже словообразовательную систему женского склонения на -а. Среди форм словообразования, связанных с твердым мужским склонением, выделяются четыре основные категории суффиксов:

      1) суффиксы со значением лица;

      2) суффиксы со значением конкретного предмета, реже со значением орудия действия;

      3) суффиксы с отвлеченными значениями действия, качества-свойства, состояния и т. п.;

      4) уменьшительно-ласкательные суффиксы.

I. Суффиксы лица

      Наиболее многочисленные и продуктивные разряды слов в системе твердого мужского склонения относятся к категории лица. Можно наметить следующие словообразовательные типы названий, обозначающих лица:

      1. Обозначения лиц по какому-нибудь предмету или действию (определяющему характер лица и его профессию, ремесло, занятие, звание), образуемые от основ существительных и глаголов посредством очень продуктивного суффикса -щик, а также суффикса -чик (после основ на з, с, д, т, к, ц и ч, причем конечные к, ц и ч замещаются через т) (77):

      1) а) образования от именных и от глагольно-именных основ с суффиксом -щик: суконщик, угольщик, каменщик, натурщик, барабанщик, конторщик, могильщик, факельщик, фонарщик, агитпропщик, политотдельщик, подпольщик, котельщик, кессонщик, туннельщик, забойщик, приемщик, наборщик, закройщик и т. д.; б) образования от глагольных основ с суффиксом -щик: покупщик, застройщик, поставщик, выдумщик, зачинщик, прогульщик, зажимщик (самокритики), чеканщик и т. д.; бунтовщик, браковщик, лакировщик, танцовщик, дрессировщик, нормировщик, регулировщик, планировщик, полировщик, сортировщик, драпировщик, шлифовщик и т. д.;

      2) а) образования от именных и от глагольно-именных основ на -чик: газетчик, подрядчик, извозчик, аппаратчик, волокитчик, политпросветчик, сельсоветчик, докладчик, картотетчик и т. д.; б) образования от глагольных основ на -чик: переводчик, подписчик, резчик, рассказчик, летчик, возчик, перевозчик, доносчик, разведчик, растратчик, переписчик и т. д.

      2. Образования с суффиксом -овщик, -евщик от основ имен существительных также имеют значение лица, профессия которого связана с предметом, обозначаемым основою (ср. относительные прилагательные на -овый, -евый): гробовщик, весовщик, часовщик, ростовщик, ламповщик, меховщик, грязевщик, старьевщик и др.

      3. Обозначения лиц по роду деятельности, по занятию, по действию производятся посредством суффикса -льщик (-альщик, -ильщик, -ельщик) от глагольной основы (первоначально от формы на -л с помощью суффикса -щик): гранильщик, боронильщик, сеяльщик, строгальщик, шлифовальщик, рисовальщик, чистильщик, носильщик, точильщик, копировальщик, тянульщик, паяльщик, купальщик, курильщик, болельщик, мелильщик и т. п.; ср. неплательщик и молельщик, проникшие в литературный язык из областных севернорусских говоров.

      В современном языке этот тип образования профессиональных обозначений рабочих (на -льщик) по роду работы особенно продуктивен.

      4. Обозначения лиц по происхождению, по отношению к какому-нибудь месту, по принадлежности к какому-нибудь общественному, идейному течению, к какой-нибудь организации, по какому-нибудь действию, деятельности или по признаку, качеству, определяющему характер лица, при посредстве суффикса -ец.

      В современном языке продуктивны лишь образования на -ец (от основ существительных) со значением лица, характеризуемого отношением к какому-нибудь предмету. Например:

      1) голландец, норвежец, шлиссельбуржец, ленинградец, кировец, ярославец, рязанец, тамбовец, горец; ср. образования на -анец: африканец, американец, мексиканец, республиканец, ср. также образования на -ианец: кантианец, шеллингианец и т. п.; ср. образования на -инец: ялтинец, бакинец. Очевидно, основа в этих случаях однородна с основой относительных прилагательных на -ский (американский, ялтинский и т. п.). Следовательно, с точки зрения активных морфологических связей здесь устанавливается тройственное соотношение: основа существительного — основа прилагательного — образование на -ец;

      2) ленинец, комсомолец, партиец, детдомовец, женотделец, второступенец, оборонец, боец и т. п.;

      непродуктивны образования на -ец от основ глаголов и имен прилагательных. Таковы, например:

      3) купец, борец, ловец, гребец, певец, чтец, жнец и т. п.;

      4) храбрец, гордец, наглец, подлец, скупец, ленивец, красавец, знакомец, упрямец и т. п.

      5. В ряду образований с суффиксом -ец в современном языке совершенно самостоятельное место занимает продуктивный класс слов с отглагольной основой, близкой к основе отглагольных существительных на -ние (ср.: поражение — пораженец; непротивление — непротивленец; иждивение — иждивенец и т. п.).

      Сюда относятся обозначения лиц по принадлежности к какому-нибудь учреждению, по роду общественной деятельности, по действию, являющемуся лозунгом или характерным признаком. Слова этого рода обычно образуются от отглагольных существительных на -ение (но ср. твердозадан-ец). Например: просвещенец, обновленец, назначенец, перерожденец, выдвиженец, невозвращенец, примиренец, лишенец, отопленец и т. п. Ср. также дореволюционные: переселенец, выведенец и т. п.³⁹ ; ср. заимствованное в эпоху первой мировой войны болг. или чеш. беженец и др. Эти образования стали менее продуктивными в самое последнее время.

      6. Гораздо более многочисленны и продуктивны обозначения лиц по происхождению из какой-либо местности, места, по отношению к какой-нибудь организации, учреждению, к какому-нибудь общественному направлению, течению, к какому-нибудь лицу, к какому-нибудь политическому деятелю посредством суффикса -овец, -евец. Слова этого типа образуются от основ имен существительных (или субстантивированных слов) и могут быть подведены под общее значение лица, характеризуемого отношением к какому-нибудь предмету. Они тесно связаны с относительными прилагательными на -овский, -евский, например: орловец, вузовец, кружковец, рабфаковец, напостовец, сменовеховец, толстовец, бундовец, впередовец, петлюровец, махновец, метростроевец, мхатовец, исполкомовец и т. п. В этом разряде слов -овец выступает как вариант суффикса -ец.

      7. Обозначения лиц по какой-нибудь деятельности, по какому-нибудь действию, состоянию, образованные посредством суффикса -лец от глагольной основы (первоначально от формы на -л с помощью суффикса -ец): давалец, владелец, кормилец, страдалец, сиделец и т. п. Эти образования в современном языке непродуктивны.

      8. Обозначения лиц по какому-нибудь признаку, определяющему общественную позицию, свойства, обязанности, назначение и специальность лица. Они образуются посредством суффикса -ик от относительных прилагательных на -овый (или суффикса -овик, -евик от основ имен существительных). Например: передовик, фронтовик, массовик, кадровик, штурмовик, низовик, строевик, пищевик, правовик, трестовик, плановик, сетевик и т. п. Этот тип словообразования в современном языке особенно продуктивен.

      Основное значение новообразований этого рода — лицо, характеризующееся отношением к какому-нибудь предмету (от которого производится имя прилагательное на -овый, -евый).

      Ср. также широкое распространение суффикса -овик, -евик в обозначениях предметов по относительным прилагательным на -овый, -евый (например, в названиях грибов: березовик, боровик, дубовик и т. п.; вообще в названиях разнообразных предметов: грузовик, боевик (сезона), половик, дождевик, пуховик, паровик, дробовик (ружье) и т. п. (см. с. 89) (78).

      9. Обозначения лиц по какому-нибудь свойству, признаку, связанному с отношением к предмету, занятию, кругу деятельности. Они характеризуются суффиксом -ик, сочетающимся с основой имени прилагательного на суффиксальное -н(ый), или суффиксом -ник в сочетании с основой существительного: отличник, ударник, пожарник, колхозник, единоличник, частник, культурник, физкультурник, водник, транспортник, полярник, сапожник, печник, мясник, чиновник, взяточник, картежник, противник, любовник, озорник, антирелигиозник, беспризорник, выпускник, отпускник, допризывник, дошкольник, вечерник, заочник, курортник, общественник, производственник, сезонник, хозяйственник, шкурник, пирожник, чертежник, неудачник, крепостник, раскольник и т. п. Ср.: путник, вестник, дворник, данник, прихотник и др. См. также предметные обозначения с помощью этого же продуктивного суффикса: субботник, воскресник, чайник, дневник, песенник, передник и т. п. (см. ниже) (79).

      Легко заметить, что названия лиц на -ик от основ прилагательных, не осложненных суффиксом -н-, типа старик, головастик в современном языке совершенно непродуктивны. Ср. также образования от прилагательных на -яный: жестяник, нефтяник, дровяник; -овный: виновник, духовник и др.; ср. ученик. Точно так же больше не образуются имена лиц с помощью суффикса -ник от основ глаголов, вроде наставник, заступник, шутник, истопник, проводник и т. п. Единичны такие слова с основой прошедшего времени (на -л) и суффиксом -ник: молчальник, отшельник. Непродуктивны среди обозначений лиц образования на -ник и от основ имен существительных. Зато очень продуктивен способ образования новых слов посредством суффикса -ик от относительных прилагательных на -ный. Значение этих новообразований: лицо, характеризующееся отношением к тому предмету (от которого образуется прилагательное на -ный) или к тому предмету, в состав обозначения которого входит соответствующее прилагательное: единоличник, заочник, вечерник, дошкольник, железнодорожник, скоростник и т. п.

      10. Обозначения лиц по привычному действию или по склонности к какому-нибудь действию посредством малопродуктивного разговорного суффикса -ун, род. -уна (от глагольной или глагольно-именной основы): летун, бегун, хвастун, говорун, болтун, драчун, крикун, хлопотун, ворчун, потаскун, сопун, устар. вещун и т. п. С этим суффиксом связан по большей части оттенок пренебрежения или иронического снисхождения. Ср. у Ф. Достоевского в "Двойнике": "прыгун, лизун, хохотун".

      Единичны и непродуктивны обозначения лица по какому-нибудь предмету, образованные с помощью того же суффикса -ун, -уна от именной основы, например: горбун, горюн.

      Ср. также суффикс -ун в обозначениях орудий действия: колун и др.

      11. Обозначения лиц посредством суффикса -як, -ак (род. -яка, -ака):

      1) по месту происхождения (преимущественно от основ существительных женского рода, обозначающих город, территорию): туляк, пензяк, сибиряк, тоболяк, пермяк (ср. устар. русак). Ср.: земляк, поляк, прусак, остяк. Этот словообразовательный тип непродуктивен;

      2) по какому-нибудь признаку, определяющему социальное положение, родство, характер или внешние качества лица (от основ существительных и прилагательных): чудак, простак (ср. простяк), добряк, остряк, холостяк, пошляк, сопляк, мозгляк, толстяк, свояк, чужак, бедняк, середняк, босяк, искряк и др. Ср. у Тургенева в "Постоялом дворе": "Какой-нибудь голяк в дрянной тележке и с тремя пятаками в мошне за пазухой... понукал свою усталую лошаденку". Эта функция суффикса -як (т. е. со смягчением конечного согласного именной основы) в современном языке более или менее активна;

      3) по профессии (от названия предметов, с которыми связано занятие лица): моряк, рыбак. Это применение суффикса -ак, -як непродуктивно.

      Единичны обозначения лиц с мертвым суффиксом -чак: весельчак, смельчак.

      Суффикс -ак, -як непродуктивен также в обозначениях животных и предметов: червяк, гусак, светляк, рысак, пустяк, пятак, четвертак, медяк и т. п.

      12. Обозначения лиц по происхождению из какой-нибудь местности, по связи с какой-нибудь территорией или по принадлежности к нации, к какому-нибудь коллективу, организации посредством малопродуктивного книжного суффикса -анин, -янин, присоединяемого к основам имен существительных: южанин, северянин, киевлянин, витеблянин, курянин, римлянин, египтянин, горожанин, англичанин, политкаторжанин, лютеранин и т. п.; ср. формирование и распространение суффикса -чанин в образованиях: харьковчанин, горьковчанин, ростовчанин, сумчанин (житель города Сумы), серпуховчанин и т. п. Ср.: мещанин, крестьянин, дворянин, гражданин и пр. Суффикс -анин производный. В нем выделяется суффикс единичного лица -ин. В современном языке суффикс -ин непродуктивен как средство словообразования; ср.: грузин, татарин, господин, боярин и т. п. Но, утратив свою словообразовательную продуктивность, он в большинстве слов отчетливо выделяется как признак форм единственного числа (ср.: крестьянин — крестьяне, крестьянский и т. п.).

      13. Обозначения лиц по предмету, который представляется типическим признаком или свойством, отличительной приметой кого-нибудь с помощью экспрессивного, но непродуктивного суффикса -ан от основ существительных, например: горлан, брюхан, пузан, губан, лобан; ср.: смутьян, буян; ср. мужлан (от устарелого уменьшительно-презрительного мужло; ср. мурло), грубиян (народная этимология под влиянием немецкого Grobian?, но ср. смутьян); ср.: интриган, политикан, критикан и т. п. В слове великан пренебрежительное значение суффикса -ан парализуется значением основы⁴⁰ . Ср. старикан.

      Легко заметить, что суффикс -ан встречается преимущественно в разговорных словах и связан с экспрессией презрения или осуждения.

      14. Обозначения лиц по социальному положению, общественному направлению, по принадлежности к научному, идейному, художественному течению, по какому-нибудь бытовому явлению, по какой-нибудь сфере деятельности или какому-нибудь отвлеченному понятию (нередко выражаемому с помощью суффикса -изм) или по отношению к организации, к учреждению, учебному заведению посредством очень продуктивного суффикса -ист, присоединяемого преимущественно к основам существительных: марксист, материалист, идеалист, оптимист, капиталист, империалист, пессимист, активист, оппортунист, связист, планерист, радист, тракторист, пушкинист, очеркист, значкист, хвостист, отзовист, уклонист, чекист, парашютист и т. д. Ср.: семинарист, гимназист, гитарист, велосипедист.

      В современном языке окончательно канонизировано сцепление этого заимствованного суффикса с чисто русскими основами. Зародыши этого процесса относятся к половине XIX в.⁴¹

      15. Обозначения лиц по какому-нибудь действию, процессу, деятельности с помощью суффиксов -ант и -ент (в заимствованных словах чаще всего соотносительно с глаголами на -ировать):

      1) квартирант, курсант, спекулянт, оккупант, капитулянт, диверсант и т. д.;

      2) интервент, корреспондент, оппонент, референт и другие подобные. Но ср. также в научно-техническом языке: коэффициент, ингредиент, компонент и т. д.

      16. Обозначения лиц по отношению к какой-нибудь сфере науки, техники, искусства, к какому-нибудь идейному, общественному течению, по каким-нибудь свойствам, выражаемым прилагательным на -ический, по характеру, по физиологическому типу или психическому складу, а также в медицине для обозначения больных по роду их болезни — с помощью суффикса -ик, -к (греч. ικος, лат. -icus) — соотносительно с прилагательными на -ический: академик, историк, электрик, механик, трагик, лирик, меланхолик, неврастеник, психастеник, паралитик, сифилитик, уретритик, дальтоник, малярик и т. п.

      17. Обозначения лиц по роду деятельности (обычно выраженному глаголами на -ировать, -изировать и отглагольными словами на -ация, -изация) — посредством продуктивного заимствованного суффикса -атор (лат. -ator): украинизатор, рационализатор, ликвидатор, новатор, кинооператор и т. п. Этот суффикс в современном языке сочетается не только с заимствованными, но и с русскими основами.

      Тот же суффикс обозначает технические орудия и приспособления: экскаватор, эскалатор, перфоратор и т. п.

      18. Сюда же примыкают обозначения лиц по роду деятельности с выделяющимися, но непродуктивными суффиксами -тор (лат. -tor; ср. соотносительные с словами на -тор заимствованные слова на -ция) и -ор, а также с приобретающим производительность суффиксом -ёр (лат. -or, фр. -eur): директор, репетитор, фининспектор, инструктор, ревизор, прокурор, монтер, дирижер, режиссер, шофер, боксер и т. п. Ср. вульгаризм ухажер; ср. современное новообразование киоскер⁴² . Ср. у Боборыкина в повести "Обручена" слово скакер: "В Москве так говорят. Там есть такой спортсмен... из общества... Давно прожился и ездит за деньги. Его все зовут Квашнин-скакер".

      Суффиксы -тор и -ор, кроме того, наблюдаются в заимствованных словах, обозначающих техническое орудие, приспособление (ср. -атор): трактор, репродуктор, рефрактор, мотор, компрессор и т. п. (82).

      19. В той же функции выступают заимствованные слова с суффиксом -ер (ср. нем., англ. суффикс -er), означающие лица (а также аппараты): культуртрегер, геллертер, снайпер, стайер, диспетчер и т. п. Ср.: контролер, экономайзер и т. п.

      20. Обозначение лиц по профессии, роду деятельности, по отношению к какому-нибудь учреждению, к коллективу (называемым иностранными словами на -ция) — с суффиксом -ионер или -онер (фр. -ionnaire) — соотносительно с именами прилагательными на -ионный: милиционер, реакционер, революционер, комиссионер, акционер, селекционер, коллекционер и т. д.

      21. Обозначения лиц по отношению к организации, по профессии — с выделяемым суффиксом -ир: бригадир, бомбардир, командир и др.

      22. Обозначения лиц по профессии, по званию, по предмету, связанному с производством, — с суффиксом -ар, -яр: комиссар, антиквар, столяр, коммунар и т. п.

      23. Обозначения лиц по роду деятельности, по занятиям, по званию — с потенциальными суффиксами -т, -ет, -am (греч. -της, лат. -atus): поэт, апологет, экзогет, лауреат, лиценциат и т. п.

      24. Названия последователей культов, представителей племени, жителей — с продуктивными книжными суффиксами -ит, -am: суннит, семит, хамит, абдерит, униат, азиат и т. п.

      25. Обозначения лиц, образованные с помощью продуктивного суффикса -лог, указывающего на специалиста по тому предмету, который выражен первой частью слова: графолог, психолог, педолог, рефлексолог, биолог, зоолог, антрополог, диалектолог и т. п.

      26. Обозначения лиц, образованные с помощью продуктивного суффикса -фил, для указания на сторонника, поклонника, приверженца того, что выражено первой частью слова: славянофил, англофил, русофил и т. п.

      27. Обозначения лиц, образованные с помощью продуктивного суффикса -фоб для указания на врага, противника, ненавистника того, что выражено в первой части слова: германофоб, юдофоб, женофоб и т. п.

      28. Сложные слова книжно-официального языка, образованные и вновь образуемые посредством суффигированного словоэлемента -носец для обозначения лица, наделенного правом постоянного ношения какого-нибудь предмета или обязанного носить что-нибудь (ср.: -носец — -носитель; ср. суффикс прилагательных -ностный): оруженосец, орденоносец, ср.: письмоносец, знаменосец, крестоносец. Ср. устар. рогоносец. Ср. у Салтыкова-Щедрина: "... ибо и белибердоносцы враждуют и препираются между собою, и они образуют партии, между которыми приходится выбирать". Ср. также применение -носец в технической терминологии для обозначения сооружения, приспособленного к ношению чего-нибудь: миноносец, авианосец, торпедоносец, броненосец.

      29. Сложные слова, являющиеся профессиональными обозначениями специалистов-работников в какой-нибудь области сельского хозяйства и образованные с помощью словоэлемента -вод: лесовод, садовод, скотовод, пчеловод, кроликовод, свиновод и т. п. Но в другом разряде сложных слов -вод сохраняет свое этимологическое значение лица, руководящего чем-нибудь (ср. значение морфемы -орг: парторг, профорг и т. п.), например: экскурсовод, групповод, кружковод, звеньевод⁴³ и т. п. Ср. также: счетовод (нем. Rechungsführer), деловод.

      30. Образования от основ имен существительных с помощью продуктивного книжного словоэлемента -вед для обозначения лица, занимающегося научной разработкой какого-нибудь предмета, какой-нибудь отрасли знания. Например: искусствовед, литературовед, языковед, музыковед, обществовед и другие подобные.

      31. Образования от основ имен существительных с помощью продуктивного книжного суффикса -ман для обозначения лица, имеющего какую-нибудь манию, пристрастие, например: наркоман, балетоман, клептоман, англоман и другие подобные. Ср. у В. Белинского: "Между русскими есть много галломанов, англоманов, германоманов и разных других "манов".

      32. Непродуктивны отглагольные образования с суффиксом -ок для обозначения лица, характеризуемого каким-нибудь действием или склонностью к действию: ездок, игрок, ходок, едок, знаток, седок; ср.: стрелок, стрелка.

      33. Единичны слова с мертвыми суффиксами -ух и -тух: пастух, вульг. питух (ср. петух), конюх (ср. неразлагаемое олух, этимология которого, несмотря на работы акад. Соболевского и Ляпунова, остается неясной); ср. областн. овчух.

      34. Единичны заимствованные слова с суффиксом -ал: индивидуал, провинциал; ср. национал.

      К названиям лиц близки названия детенышей; они формируются с помощью суффикса -ёнок (во мн. ч. -ята), у которого складывается вариант -чо-нок: котёнок, тигрёнок, октябрёнок, цыганёнок, китайчонок, татарчонок, арапчонок и т. п. (синонимичен непродуктивный суффикс -ёныш: детёныш, зверёныш, змеёныш, найдёныш).

      Продуктивность суффикса -ёнок (мн. ч. -ята и в нелитературном просторечии -ёнки) может быть продемонстрирована такими стихами:

Их много юных слесарят,
Веселых фабзайчонков.

(Фронт фабзавучника, 1932, № 7)⁴⁴

II. Суффиксы со значением предметности

      Гораздо менее многочисленна и разнообразна серия суффиксов твердого мужского склонения, обозначающих предметы. Некоторые из этих суффиксов однородны с суффиксами лица. Таковы:

      1. Непродуктивный суффикс -ец, посредством которого производились названия предметов по качеству, по материалу, по действию (если предмет представляется орудием или продуктом действия) и т. п.: корец, шелк-сырец, рубец, резец, гостинец, варенец, трезубец, леденец, холодец и т. п. Слова этого рода образованы больше от именных, но иногда и от глагольных основ (83).

      2. Непродуктивный суффикс -ик, производивший от основ имен прилагательных, не осложненных суффиксом -н-, названия предметов и от основ числительных — названия мер: тупик, рыжик, четверик, восьмерик и т. п. (84).

      3. Продуктивный суффикс -овик, -евик, посредством которого образуются обозначения предметов по свойству-качеству или по отношению к другому предмету (соответственно значению основы относительного прилагательного на -овый, -евый): грузовик, паровик, маховик, черновик, беловик, березовик, дубовик, подосиновик, боровик, половик, дождевик, пуховик и т. п.

      4. Продуктивный суффикс -ник, служащий: а) для образования названий предметов, соответственно значениям основ относительных прилагательных на -ный: пыльник, донник, сальник, бальник и т. п.; и шире: для образования названий предметов вообще по какому-нибудь признаку, выраженному основой имени прилагательного (с суффиксом -н-): утренник, декадник, субботник, воскресник и т. п.; б) для обозначения места, вместилища, предмета, вмещающего что-нибудь (с ударением на -ник и с ударением на основе): рудник, дойник, цветник, рассадник (от рассада), вопросник, задачник, справочник, сонник, словник и т. п., салатник, соусник, чайник, кофейник и т. п. (85); в) для обозначения помещения, обслуживающего каких-либо живых существ, животных (на кого указывает основа имени существительного): коровник, свинушник, свинарник, пчельник и т. п., ср.: курятник, гусятник, голубятник и т. п.; г) -ник — в сочетании с основами, обозначающими деревья, кусты, служит для собирательного обозначения рощи, группы кустов, деревьев: березник, осинник, ельник, малинник, крапивник и т. п.; д) в техническом языке — для обозначения орудий действия (при глагольной и отглагольно-именной основе): подъемник, окучник, запарник и другие подобные. По-видимому, от суффикса -ник готов был обособиться суффикс -овник со значением кустарника и места пребывания живых существ; ср.: терновник, шиповник, клоповник. Но в современном языке этот суффикс непродуктивен (86).

      В современном русском языке употребительны приемы комбинированного, суффиксально-префиксального образования слов с помощью -ник и приставок: под-, реже над- и на-, например: подзеркальник, подсвечник, пододеяльник, подстаканник, надглазник, наусник, наушник, нарукавник, набрюшник и другие подобные: ср.; ошейник, предбанник.

      5. Суффиксы -щик и -чик, которые в профессиональных диалектах начинают применяться все чаще для обозначения орудий действия, механизмов, приборов (в сочетании с глагольной основой), например: бомбардировщик, пищик (дудочка), счетчик, передатчик, тральщик, разведчик и т. п. Это значение суффиксов -щик и -чик вырастает из значения действующего лица.

      6. Непродуктивный суффикс -ун для обозначения орудий действия: колун, бегун (жернов) и др. Этот суффикс имеет гораздо большее распространение в профессиональных диалектах.

      7. Непродуктивный суффикс -ак, -як для обозначения предметов по качеству, признаку (от основы имени прилагательного), по числу (от основы порядкового прилагательного) или по материалу (от основы существительного): пятак, медяк, четвертак, пустяк, костяк и т. п. Ср. обозначения животных: черняк, светляк, прусак (таракан), рыжак, лошак, рысак и т. п. Ср. "Между бревнами и по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов" (Тургенев, "Хорь и Калиныч"). Кроме того, обособляется небольшая группа слов, которые произведены от глагольной основы и в которых -ак означает орудие действия: резак, тесак и др.

      8. Омонимические суффиксы -ок, -ок [род. -к(а), -к(а)] с очень разнообразным применением:

      1) суффикс -ок, -ок производил имена существительные от основ прилагательных: пяток, десяток, белок, желток и др. С суффиксом -ок в этой связи сочетается общее значение предметности. Такой способ образования слов в современном языке непродуктивен;

      2) по-видимому, от этого суффикса -ок, -ок следует отделять как омоним суффикс -ок (род. -ка) со значением действия, отдельного акта: хлопок, щелчок, толчок, зевок, швырок, рывок, бросок, пинок и т. п.⁴⁵ ;

      3) другие способы образования слов с помощью суффикса -ок осложнены обязательной префиксацией. Так, суффикс -ок выделяется в именах существительных, имеющих значение результата действия, реже — самого действия и произведенных от глагольных основ с приставками: осадок, огарок, отрезок, огрызок, отросток, обрубок, проступок, убыток, осколок и т. п.; ср. pluralia tantum: выжимки, высевки, объедки, опилки, отжимки и т. п. Новые слова этого типа в современном языке за пределами профессиональных диалектов почти не образуются. Следовательно, этот способ именного словопроизводства в литературном языке непродуктивен;

      4) от этих словопроизводственных типов следует отличать иной тип комбинированного, суффиксально-префиксального словообразования посредством суффикса -ок и приставки пространственного значения в сочетании с основами существительных. Образованные этим способом слова обозначают место, например: загривок, простенок, застенок, перешеек, переулок, перелесок, пригорок, подсумок и т. п.

      9. Интернациональный суффикс -ит для обозначения минералов, взрывчатых веществ, а в химии — окислов, в медицине — воспалений: гранит, антрацит, меланит, метеорит, мелинит, иприт, лиддит, бронхит, менингит и т. д.⁴⁶

      10. Интернациональный суффикс -ин, преимущественно для обозначения химических веществ, препаратов, медицинских средств, лекарств: аспирин, фенацетин, никотин, маргарин, вазелин, глицерин, нитроглицерин, новокаин, пенициллин и т. п.

      Сюда же примыкает ряд интернациональных суффиксов, обозначающих орудия действия и наблюдаемых преимущественно в профессиональных и научно-технических терминах:

      11. Непродуктивный суффикс -ар, -яр в немногих заимствованных словах: формуляр, циркуляр, окуляр и т. п.

      12. -ор, -тор: мотор, трактор, компрессор и т. п.

      13. -атор: рубрикатор, экскаватор, вулканизатор, обтюратор и т. п.

      14. -ер (почти исключительно в техническом языке): экономайзер, контроллер, линтер, лихтер (морск. голланд. lichter) и т. п.

      Общи с категорией лица и такие суффиксы предметности, выделяемые в заимствованных словах:

      15. -am: а) со значением продукта действия: фабрикат, препарат и др., ср.: плагиат, диктат, экспонат и т. д. (ср. обозначения препаратов: нитрат, опиат и т. п.); б) со значением какого-нибудь общественного установления, обычая, учреждения, социальной группы, коллектива лиц: докторат, левират, халифат, пролетариат.

      Продуктивным и вошедшим в строй русского языка может быть признано лишь применение суффикса -am в отвлеченно-собирательном значении: старостат, нотариат, секретариат.

      16. Специально книжные или научно-технические суффиксы -ант, -ент в терминах, обозначающих предмет или событие, действие, а также вообще отвлеченное понятие: диктант, коэффициент, ингредиент, инцидент, прецедент и т. п.

      На основе некоторых суффиксов, общих категориям лица и предмета, развиваются специфические производные суффиксы для обозначения предметности. В современном языке выделяются:

      17. Продуктивный суффикс -льник (в двух вариантах: -альник и -ильник), с помощью которого от основ переходных глаголов образуются названия орудий действия, приборов, механизмов, например: паяльник, холодильник, утиральник, будильник, светильник, умывальник и т. п.

      Значение действующего лица в суффиксе -льник отмирает. Ср.: целовальник (истор.); молчальник (ц.-слав.); гасильник (книжн., ритор.) и другие подобные.

      18. Суффикс -няк, который, сочетаясь с именными основами, обозначающими деревья, образует названия молодых рощ, группы деревьев, кустов: сосняк, ивняк, лозняк, дубняк, молодняк и т. п. (областной синоним этого суффикса -ник). Реже -няк образует названия минералов: известняк (ср. песчаник).

      Слова со значением предмета, вещи, относящиеся к системе твердого мужского склонения, характеризуются серией интернациональных суффиксов, отличных от суффиксов лица, не похожих на них. Эти суффиксы встречаются в заимствованных словах. Таковы:

      19. -мент, обозначающий орудие (или продукт) действия: орнамент, документ, инструмент, аргумент и т. п.

      20. -инг (англ. -ing) — с разнообразными предметными значениями (орудий действия, места действия, продуктов): блюминг, крекинг, демпинг, митинг, дансинг и т. д.

      21. -ив: актив, пассив, массив (89), паллиатив, реактив, рецидив и т. п.

      22. В общем языке более выделяется суффикс -ариум для обозначения вместилища, места: аквариум, розариум и т. п. (ср. -арий).

III. Суффиксы отвлеченности

      Присматриваясь к коллекции суффиксов мужского рода с общим значением предметности, нельзя не обратить внимание на одну их особенность: только немногие из них совмещают со значением конкретного предмета отвлеченные значения действия, состояния или качества. Из чисто русских суффиксов сюда относится суффикс -ок (со значением конкретного движения или акта, момента действия: бросок, щелчок и т. п.), из интернациональных -am (докторат, левират и т. п.) и почти не выделяемый интернациональный суффикс -т (аффект, эффект, контакт и т. п.).

      Большая часть суффиксов, образующих отвлеченные слова, остается за пределами системы твердого мужского склонения. Из русских суффиксов конкретного действия с твердым мужским склонением связан лишь непродуктивный суффикс -от, -ет (без ударения). Он встречается в отглагольных существительных, обозначающих звучание, шум (иногда и движение, связанное с какими-нибудь звуками): ропот, топот, хохот, грохот, лепет, трепет и др. Для всех этих слов характерна гармония гласных (90).

      Среди заимствованных суффиксов более глубокий отпечаток отвлеченности носят три суффикса:

      1. Очень продуктивный суффикс -изм (непродуктивный вариант -азм), образующий обозначения отвлеченных понятий, названия учений, общественных, политических, научных взглядов и направлений, названия действий. состояний, качеств, склонности к чему-нибудь: ленинизм, большевизм, марксизм, коммунизм, оптимизм, идеализм, макиавеллизм, планеризм, туризм, расизм и т. п.

      Суффикс -изм в современном языке широко употребляется в сочетании с русскими основами иногда даже яркой разговорной окраски: хвостизм, наплевизм и т. п. (ср. у В. Белинского в "Литературных мечтаниях": глупицизм).

      Более конкретны, но менее свободно выделяются еще два отвлеченных суффикса:

      2. -итет (нем. -ität), обозначающий отвлеченные или собирательные понятия: а) авторитет, приоритет, нейтралитет, ср. пиетет и др.; б) генералитет, ср. факультет и т. п.

      3. Мало осязательный интернациональный суффикс -з, -зис, обозначающий процесс, действие или состояние, продукт действия: генезис, филогенезис (ср. онтогенез), тезис, диагноз, анализ и др.

      В медицине суффиксы -оз, -ез, -азис употребляются для обозначения различных заболеваний и ненормальностей: невроз, психоз, фурункулез, элефантиазис и т. п.

      ¹ Характерен тот факт, что половина корневых элементов русского литературного языка воспринимается как основы имен существительных (4).

      ² Ср. в "Словаре жаргона преступников" С. М. Потапова (М., 1927): на храпок — схватить за горло (ср. нахрапом — насильно, усиленно) (с. 102); храп, храпок — горло (с. 180). Ср. в "Блатной музыке" В. Ф. Трахтенберга (Спб., 1908) статью под словом храп (с. 64). Ср. в холмогорском говоре храпом брать — насильно брать, с великим усердием добиваться (Грандилевский, Родина М. В. Ломоносова. — Сб. Отд. рус. языка и словесности АН, т. 83, № 5, с. 294). Ср. У Асеева: "В Москве уже твердо закреплен облик академического нищего без нахрапа" (Асеев Н. Проза поэта). Ср. в письме Г. Успенского к Гольцеву (от 12 октября 1889 г.): "В нем развивается нахрап завладевать местами, дающими жалованье" (Архив Гольцева, т. 1, с. 73).

      ³ Ср. у Достоевского в "Бесах": "Эти "за кулисы" были довольно узкое пространство, отгороженное от публики наглухо занавесью".

      ⁴ Семантическое соотношение категорий имен прилагательных и существительных изображено А. А. Потебней (7).

      ⁵ Ср.: "Все существующее в пространстве — предмет, все существующее во времени — действие" (9).

      ⁶ Ср. замечание акад. А. И. Соболевского: "Место степеней сравнения не в синтаксисе и не в морфологии, а в словаре" (10).

      ⁷ По законам современного русского языка слова не оканчиваются на согласный j без предшествующего гласного, в связи с чем и воспринимается наличие беглого е перед j в некоторых формах; ср.: свинья — свиней; ружье — ружей; пью — пей; вью — вей; лью — лей и т. д.

      ⁸ Грамматический контраст суффиксов и префиксов был очень ясно охарактеризован Н. В. Крушевским: "...они противоположны не потому только, что их объем и содержание находятся в обратном отношении: все существенные их черты противоположны. <...>...Суффиксы отличаются гораздо большей способностью сочетаться друг с другом, чем префиксы; суффиксу свойственна преимущественно вариация морфологическая, префиксу — фонетическая" (15).

      ⁹ Вот почему при анализе форм словообразования имен существительных целесообразно сочетать с суффиксами и окончания.

      ¹⁰ Список старых бессуффиксных имен существительных мужского рода мягкого склонения см. в "Русской грамматике" А. X. Востокова (17), а перечень таких же слов и мужского и женского рода — в "Практической русской грамматике" Н. И. Греча (18). Г. Павский намечал такие семантические группы слов женского рода на мягкий согласный с нулевой флексией именительного падежа: 1) собирательные слова и отвлеченные, обозначающие качество, состояние и действие — женского рода. Поэтому сюда относятся отглагольные (а также отпричастные) слова на -ль, -нь, -ть, а также на -знь, -ынь, -ость, -есть, -ель, -овь, -вь, -ядь, -адь; 2) названия лиц женского пола и самок; 3) имена многих рек и областей (19).

      ¹¹ Изложение разных теорий о происхождении категории грамматического рода см.: Jespersen О. Die Sprache, ihre Natur, Entwicklung und Entstehung. Heidelberg, 1925, Кар. 19, S. 378 — 381; The Philosophy of Grammar. N.-Y., 1924, p. 166, 266. Ср. также: Trombetti A. Elementi di glottologia. Bologna, 1923, p. 256 — 258; Cassirer E. Die Begriffsform im mythischen Denken. Leipzig, 1922, S. 9. Ср. также замечания о категории рода в работах акад. Н. Я. Марра. Ср. гипотезы по вопросу о древнейших классификациях имен, легших затем в основу типов именного склонения, у Cuny (Cuny A. Etudes prégrammaticales sur le domaine des langues indoeuropéennes et chamito-sémitiques. P., 1924).

      ¹² Можно думать, что эти остроумные замечания принадлежат юному Лермонтову.

      ¹³ Пример заимствован из лекций проф. С. К. Булича по синтаксису русского языка.

      ¹⁴ Ср. статью Л. В. Щербы в сборнике "Советское языкознание", вып. 2: "Сосна" Лермонтова в сравнении с ее немецким прототипом" (26)^а.

      ¹⁵ Для характеристики тех семантических оттенков, которые связаны в русском языке с категорией рода, интересны и обратные примеры перевода с русского на иностранные языки. Так, стихи Пушкина из "Пророка":

Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы

— не могли быть буквально переданы на итальянском языке: итальянское aquila (орел) обозначает как самца, так и самку.

      Граф Риччи перевел пушкинские стихи об испуганной орлице так:

Spalancaronsi gli occhi, uguali a quei
D'aquila che sul nido si spaventi

(т. e. как у "орла, испуганного в своем гнезде"). Он писал Пушкину, что отсутствие в слове aquila (орел) родовых различий побудило его "поставить орла в положение, которое указывало бы на его пол и на причину, по которой он испытывает страх — чувство, вообще говоря, не свойственное гордой и смелой породе этого благородного животного" (27).

      ¹⁶ Курьезны осмеянные Н. А. Добролюбовым в "Свистке" рассуждения автора грамматик В. А. Половцева о необходимости расширения и пополнения класса слов женского рода образованиями, параллельными официальным обозначениям мужчин. В эпоху буржуазной моды на эмансипацию женщин это казалось естественным (письмо "О женщинах" в "Журнале землевладельцев", 1858, № 8): "Журнал ваш (т. е. "Журнал землевладельцев". — В. В.) как будто не благоволит к прекрасному полу. Положим, что общее название "землевладельцев" относится к девицам, замужним и вдовам из помещиц, точно так же как и к сыновьям их и внукам, супругам и братьям, отцам и праотцам: тем паче под названием "крестьян", об улучшении быта которых теперь заботятся, надобно разуметь и крестьянок. Но вот в списках "дворян-помещиков разных губерний, подавших отзывы с изъявлением готовности упрочить быт своих крестьян", неужто ни одна губерния не упомянет и "дворян-помещиц"?

      "Нельзя ли было напечатать списки хоть особой книжкою... Ошую могли бы быть мужчины, а одесную с пробелами — женщины и девицы. А уж если разделять да распределять, так можно было бы расписать имена и по классам супругов и отцов: юнкерша и канцеляристша точно так же заняли бы свое место, как и действительные тайные советницы, графини и светлейшие княгини. Не знаю, почему у нас нет слова другиня, т. е. друг женского пола... Это совсем не подруга. подружка, подруженька, которые веют на нас молодостью, и друг — не то, это мужчина. Другиня... могло бы быть самым почетным из всех званий женщины и даже девицы... У нас есть женские названия: княгиня, героиня, богиня от мужских князь, герой и бог (языческий). Почему же не быть другине от слова друг?"

      Слово другиня употреблялось Тредиаковским. Ср. у Пушкина в "Тени Фонвизина" ироническое применение этого же слова:

Твоя невинная другиня,
Уже поблекший цвет певиц,
Вралих Петрополя богиня,
Пред ним со страха пала ниц.

      Ср. у Чехова в повести "Бабье царство" (в речи Жужелицы): "Есть у меня знакомая девушка такая, врагиня моя лютая". Врагиня встречается и в стихотворном языке Бальмонта.

      ¹⁷ См. замечание проф. М. Я. Немировского: "...прежнее угнетенное положение женщины, ее бесправие, отразилось и в языке отсутствием целого ряда терминов для обозначения женщины-специалистки, женщины, занимающей тот или иной административно-государственный или общественный пост, и т. п. А когда раскрепощение женщины стало совершившимся фактом, в языке не хватило средств для создания новых терминов, необходимых для обозначения женщины в новых выпавших на ее долю ролях в общественной жизни, в производстве, в технике, науке и т. д.

      Пришлось приспособлять старые, созданные для обозначения мужчин названия различных должностей, профессий, специальностей к новым функциям в качестве обозначений лиц женского пола, и это дело нередко наталкивалось на серьезные затруднения из-за отсутствия соответствующих языковых средств. Язык отстал от общественного развития, и в старые формы он пытается вместить новое содержание" (29).

      ¹⁸ Рассуждения К. Brugmann (Das Nominalgeschlecht in der indogermanischen Sprachen. — Internationale Zeitschrift für vergleichende Sprachwissenschaft, Bd. 4, Н. 1, S. 100 — 109) по поводу случаев этого типа очень формальны: "Здесь нет чутья грамматического рода, ибо если бы оно было, то при der Hase нужно думать только о самце, при die Maus — только о самке, и в der weibliche Hase, die mannliche Maus нужно бы чувствовать внутреннее противоречие". Между тем родовое безразличие в названиях животных социологически оправдано.

      ¹⁹ Ср. также замечание: "И так все подобные слова, оканчивающиеся на -а или -я, суть имена рода женского, и только могут употребляться в мужском роде. Это нисколько не изменяет их основной природы, и они принадлежат к именам женского рода" (42).

      ²⁰ Ср. мнение Альфреда Людвига о глагольности слов на -а, обозначающих лицо по какому-нибудь характерному действию.

      ²¹ Ср. еще у А. А. Куника определение -яга как "суффикса, означающего личность и придающего основной форме значение бранного слова или клички" (Уч. зап. АН, т. 26, приложения, с. 410). О происхождении и истории русского суффикса -яга — -jaga см.: Voillant A. Le suffixe russe -jaga. — Revue des études slaves, 1938, t. 18, fasc. 1 — 2, p. 77 — 79. A. Vaillant почему-то считает суффикс -яга в русском языке продуктивным.

      ²² Ср. грамматические и семантические замечания по этому вопросу в кн.: Collon С. Le développement de sens du suffix -ata. Lund, 1918. cap. 3 — 4. Ср. также у А. А. Потебни (Из записок по русской грамматике, т. 3, с. 621 — 622) [396 — 397]. А. А. Потебня неопровержимо доказал, что вовсе не обязательно было значение отвлеченности для перехода слов женского рода в категорию общего рода, даже по отношению к отдаленным эпохам (между прочим, и в словах на -ота).

      ²³ Ср. статью W. Christiani "Lexikalische Lesekörner" о бранных словах в "Archiv für slavische Philologie", Hft. 3 — 4, 1913, Bd. 34, S. 348. Характерно, что и в современном русском языке значение собирательности в применении к живым существам часто сопровождается яркой экспрессивной окраской слов и суффиксов. См.: Braun М. Das Kollektivum und das Plurale tantum im Russischen. Leipzig, 1930, S. 98.

      ²⁴ А. А. Потебня справедливо видит в этом грамматическом процессе пережиток старых воззрений на женщину. Причина перенесения имен agentis и других женских на мужские лица в "унизительности": "...умысля тот Андрей подал на меня... явку... будто я, холоп твой, пришед к нему ко двору, и его, государь, будтось я, холоп твой, бесчестил и лаял, и называл будто я жонкою... и ко двору, государь, к нему, Андрею, я, холоп твой, не прихаживал и его не бесчесчивал и жонкою не называл. То на меня все он, Андрей, тебе, государю, являет ложно", 1617, Акты юрид., 86 (56).

      ²⁵ Ср. замечания А. М. Пешковского в "Русском синтаксисе...": "... „добрая товарищ", русский человек ни в каком случае не может сказать, а товарищ вышла, хотя и с некоторым стеснением, но может" (57) (ср. управдел сказала и т. п.).

      ²⁶ Известно, что, по учению некоторых лингвистов, в языках индоевропейской системы первоначально обозначились лишь различия между классами личным и неличным, или классами неодушевленных вещей и одушевленных, живых существ. Позднее класс лиц (или шире — одушевленных существ) в зависимости от пола распался на две группы имен — мужского и женского рода. Обозначения неодушевленных вещей образовали средний (предметный) род. См. статьи: Meillet A. Essai de chronologie des langues indoeuropéennes. La théorie du feminin. — Bulletin de la société de linguistique de Paris. 1932, t. 32, p. 1 — 52; Les formes nominales en slave. — Revue des études slaves, 1923. t. 3. Ср. также: Durnovo N. La catégorie du genre en russe moderne. — Revue des études slaves, 1924, t. 4, p. 208 — 221. Ср. также: Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. Л., 1938, с. 205 — 207.

      ²⁷ Характерно, что слово подмастерье перешло в класс слов мужского рода.

      ²⁸ Ф. И. Буслаев писал: "Отвлеченное и неясно представляемое язык отмечает большею частью средним родом" (63).

      ²⁹ Попытку объяснить смысл распространения форм среднего рода на круг слов с увеличительным суффиксом -ище сделал К. С. Аксаков в "Опыте русской грамматики". По его мнению, в увеличительном суффиксе -ище "высказывается неопределенная странность, что-то чудное, необыкновенное, причем предмет принимает какой-то неестественный образ. Эта неопределенность вызывает окончание среднего рода" (64).

      ³⁰ Эта идея, как и большая часть идей так называемой "формальной" школы, не нова. В 20-х годах XIX в. И. Ф. Калайдович так определял функции грамматического рода имен существительных в русском литературном языке: "Грамматические роды служат только различению трех способов согласовать прилагательное с существительным, принимая первое слово в обширном его значении (т. е. включая в понятие прилагательного все так называемые "родовые" слова)" (65). Ср. то же учение в грамматиках XVII в. (66).

      ³¹ Акад. А. И. Соболевский писал: "Известно, что индоевропейские языки постепенно сокращают число грамматических родов. Романские языки, литовский, пракрит уже давно утратили средний род. Сверх того, формы множественного числа в индоевропейских языках становятся все более и более безразличными по отношению к роду... Русский язык идет по тому самому пути, который нам известен из истории родственных с ним языков. Часть его говоров (великорусские сильно акающие говоры) на наших глазах теряют средний род: все те их существительные среднего рода, которые имеют ударение не на конечном о, переходят в женский род: моя дерево и т. п. Впрочем, еще в начале XVII в. Ксения Годунова писала: у нас моровая поветрея (Буслаев, Историческая хрестоматия, с. 987). Весь русский язык утратил признаки рода для значительной части форм множественного числа. Формы множественного числа прилагательных уже давно одни и те же для всех трех родов... То же можно сказать о некоторых существительных: гости, кости, гостей, костей и т. д. Большая часть форм того же числа прочих существительных также уже давно имеет одни и те же окончания; единственная форма, которая еще сохраняет два разных окончания: одно — для мужского, другое — для женского и среднего родов, форма родительного падежа, — не только в говорах, но даже в литературном языке начинает терять свой признак рода; мы слышим постоянно: очков, часто: местов, делов, правов; изредка баранков (от баранка), коробочков. При этом надо иметь в виду, что окончание форм род. пад. существительных женского и среднего родов лишено достаточной яркости, так как оно принадлежит также к архаическим формам род. пад. существительных мужского рода: сапог, чулок и т. п." (67).

      ³² В. Unbegaun в своем исследовании "La langue russe au XVI-e siècle" (P., 1935) доказывает, что в XVI в. названия лиц женского пола и названия животных еще не включались в синтаксическую категорию одушевленности (с. 228 и след.).

      ³³ Ср. исторические данные о широком распространении винительно-родительного падежа у названий животных лишь со второй половины XVI в. (69)

      ³⁴ Ср. в "Российской грамматике" Ломоносова: "Ежели имена бездушных вещей приложатся к животным, в винительном кончатся на -а: "посмотри на болвана"... "нашего мешка обманули".

      ³⁵ Такие реликтовые формы, как формы склонения слова путь в единственном числе или десяти слов среднего рода на -мя (темя, вымя, семя, бремя, имя, пламя, знамя, время, племя, стремя), отличаясь в единственном числе от слов женского рода кость, злость и т. п. только формой творительного падежа на -ем (-ём в путь — путём), не образуют никакого особого грамматического типа. Во множественном числе формы слов время, семя и т. п. ничем не отличаются от форм слов на -о (времена, знамена и т. д., ср.: небо — небеса; тело — телеса). Ср.: дитя — дети.

      ³⁶ С этимологической точки зрения суффикс -ович представляет сращение притяжательного суффикса -ов и -ич.

      ³⁷ Ср.: узкий — уз-ость; низкий — низ-ость.

      ³⁸ В "Опыте общесравнительной грамматики русского языка" И. И. Давыдова значение этого суффикса определялось так: "Слоги аш и яш в словах торгаш, кудряш похожи на ак, ач, ас, которыми означается большое количество того, что выражается корнем слова" (76).

      ³⁹ До самого конца XIX в. в русском литературном языке в отглагольных именах существительных на -енец преобладало значение пассивного лица в силу тесного соотношения их с причастиями страдательными: выведенец — выведенный и т. п.

      ⁴⁰ Ср. определение значения этого суффикса у акад. И. И. Давыдова: "Имена на -ан (ян) большею частию изображают людей, имеющих с излишком то, что означается корнем слова" (80).

      ⁴¹ Павский в "Филологических наблюдениях" констатировал, что из русских имен приняло в начале XIX в. суффикс -ист одно — гуслист (81). Ср. образование слов: клубист и службист в середине XIX в. (ср. службист у П. Боборыкина в повести "Поумнел"). Ср. у Лескова в очерке "Печерские антики": "службист, законовед и разного мастерства художник".

      ⁴² Любопытен протест против употребления этого слова в докладе-статье К. Федина "Язык литературы" (Литературная учеба, 1933, № 3 — 4).

      ⁴³ В русском литературном языке предшествующей эпохи не образовалось такого многообразия суффиксальных словоэлементов, как в немецком языке: ср. -beere — -ика. Erdbeere — земляника, Schwarzbeere — черника и т. п.; -macher — -ник и т. п. (ср. нем. суффиксы -haft, -tum, -tel, -lich и т. п.). Однако современный книжный язык унаследовал такие форманты: -носец, -носный (ср. нем. -bar): золотоносный, плодоносный и т. п.; -вод, -водство; -вед, -фил (ср. суффикс прилагательных -фильский), -фоб (суффикс прилагательных -фобский); -логия, -лог, -фикатор, -фикация и т. п. Но ср. нем. Schweinehirt, Schafhirt с русск.: свинарь (свинарка), овчарь — овчар и т. п.; Schweinestall, Schafstall — c русск.: свинушник, овчарня и т. п.

      ⁴⁴ Ср. в критическом разборе Б. Шаболина (Литературная молодость): "Вряд ли удачно слово слесарята, созданное по аналогии с фабзайчатами") (Литературная учеба, 1933, № 5, с. 81).

      ⁴⁵ Ср. замечание А. А. Потебни: "...всяким говорящим по-русски чувствуется, что мазок и пр.... уменьшительны и в силу того однократны, чем они резко отделяются от имени действия на -ка: (один) мазок кисти и мазка (мазанье) хаты" (87). Между тем F. Miklosich объединяет слова типа мазок, скачок, зевок и т. п. с такими, как отрывок, огарок, сколок, свиток и т. п. (88).

      ⁴⁶ Ср. у Фета в "Моих воспоминаниях" рассказ Григоровича о спорах Тургенева и Л. Толстого: "Тургенев пищит, пищит, зажмет рукою горло и с глазами умирающей газели прошепчет: "Не могу больше, у меня бронхит!" — и громадными шагами начинает ходить вдоль трех комнат. — "Бронхит, — ворчит Толстой вслед, — бронхит — воображаемая болезнь. Бронхит — это металл".