Склонность к неологизмам - индивидуальная стилевая черта любого поэта, творившего в «пёструю и безвкусную эпоху»[1] Серебряного века, когда интерес к «самовитому слову»[2] достиг своего апогея.
Интерес к словотворчеству у И.С. не был случайным и приобрёл устойчивый характер: на протяжении всей своей жизни поэт не отказывался от производства оригинальных словных новшеств и стремился к неповторимым экспериментам с формой и содержанием слова. Если в начале карьеры, вплоть до Октябрьской революции, «Король поэтов» создал необъятное количество лексических и семантических неологизмов, то, вступив в зрелую пору, окрепнув как истинный созидатель, «поэт с открытой душой» (слова А. Блока), И.С. и в Эстонии продолжал творить: некоторым номинациям он остался верен до конца своих дней (плáмный, воскры́лие, лесофéя, весенéть, сонь, блёстко, элéжный, предвéшний и мн. др.); некоторые, совсем не похожие на прежние, впервые возникли на страницах его произведений зарубежного периода творчества (пророкфóренный, черньвóдный, перлопáрус и т.д.); иные же страницы свободны от стилистических украшений и индивидуальноавторских слов. Начиная с 1921 года, лексикон И.С. постепенно освобождается от «стилических выкрутасов», а простые и ясные строки, вышедшие из-под пера поэта, строки, лишённые «словотворок» (неологизм Р. Брандта), появляются в стихах, идейно и тематически непохожих на ранние «поэзы».
Поэзия И.С., чуждая как советской литературе и критике, во главе которой стоял в 20-30е гг. В. Маяковский, так и критике русского зарубежья,[3] долгое время искала своего читателя в России и на Западе. Слишком долго за И.С. был закреплён ярлык пошлого, безвкусного, манерного, приторно сладкого поэта, а его поэзия представлялась «опереточным» явлением, родственным цыганщине и шансонеткам и делившим славу с экстравагантными кабаретными песенками А. Вертинского.[4] Только со второй половины 80х гг. ХХ в. стихи И.С., в основной массе эгофутуристические, появились на страницах новых сборников, вышедших в свет в России и за рубежом. Интерес русско-эстонских литературоведов[5] к поздней поэзии забытого лирика открыл возможность массовому читателю познакомиться с теми стихотворениями, которые либо были опубликованы только за границей в отдельных периодических изданиях, либо так и остались в рукописном виде. В эстонский период жизни и творчества, ставший благотворным и в то же время судьбоносным и трагическим для поэта (он умер в оккупированном фашистскими войсками Таллинне в 1941 г. от болезней и нищеты), И.С. создаёт шедевры, раскрывшие многие скрытые грани его самобытного таланта. Возможность ознакомиться с творческим наследием «северного барда» во всей его широте и глубине позволяет сейчас опровергнуть неверные и скоропалительные оценки его поэзии, восстановить репутацию поэта, считавшего себя «вселенцем» (космополитом) в этимологической версии этого слова.
Своеобразие произведений И.-С. неразрывно связано с лексическими новациями, отразившими особенности его идиостиля:
- лексические неологизмы, почти половина которых - суффиксальные образования (адъютантэ́сса, газéлить, фиóлевый, мáйно);[6]
- семантические неологизмы (в том числе созданные на базе диалектных слов: зелёнец, лунь[7]);
- конверсивы: переход наречий в слова категории состояния и обратный процесс (сóлнечно, нýжно), переход предлогов в существительные (сквозь), наречий в предлоги (встрéчно), субстантивация в сфере прилагательных и причастий (девятнадцативéшняя, искáнная);
- окказиональные, деформированные, потенциальные грамматические формы: изменения в сфере существительных Singularia tantum и Pluralia tantum (нéги, бéги, выкрутáс, мемуáр), образование других форм ед. / мн. ч. (хлы́стья), изменение рода существительных (дéтка, прель - м.р.), краткие формы относительных прилагательных, действительных и страдательных причастий настоящего времени (очкáста, коростéлен, животворя́ща, волнýема), формы сравнительной степени относительных прилагательных и причастий (весéнней, бескрóвней, закопчённей), неправильные формы сравнительной степени качественных прилагательных и наречий (вéтше, мокреé, импотéнтнее, помéтче), формы сравнительной и превосходной степени притяжательных прилагательных (рабéй, наибожáйший), нетрадиционное образование глагольных форм (сострáжду, запрýдь, накрéнь), причастий и деепричастий (знав, опéшенный, отпéненный);
- акцентологические варианты (ледянóй - льдя́ный, елóвый - ёловый, безразýмный - безрáзумный);
- фонетические варианты (надёжно - надéжно);
- внутрисловная антонимия (плáмноледянóй, огнеручéй, Эгобóг);
- лексика с ирреальной / мифологической семантикой (грёзэ́рка, лесофéя, эóлевый, эфемéрить, омáгить, завакхáниться, адáмя); основными способами деривации слов данных семантических групп являются сложение, суффиксация и циркумфиксация;
- эвфония, мелодичность новообразований (Олýнен лéннострýйный Нил...; ручьúстовкрáдчиво);
- особые ключевые слова (весна, сирень, солнце, я (эго), грёза и проч.), их узуальные и окказиональные производные и т.д.
[1] См. [Тальников 1914, с. 71].
[2] Выражение, по одним источникам, принадлежит В. Шершеневичу [Виноградов 1963, с. 175], по другим - В. Хлебникову [Якобсон 1921, с. 11; Humesky 1955, с. VI].
[3] См. субъективные оценки жизни и творчества И.С. в: [Бицилли 1926; Лившиц 1933; Тхоржевский 1946; Иваск 1950, 1972].
[4] См. характеристики поэтического имиджа И.С в: [Рождественский 1975; Харджиев 1967, 1978; Хазанов 1995] и др.
[5] См. издания, подготовленные С.Г. Исаковым, Р. Круусом, Б. Янгфельдтом, Ю.Д. Шумаковым и др.
[6] Ж.К. Ланн отмечает в словотворчестве И.С. большую частоту экспериментов над формой слова (видоизменения слов, «метаплазмы») по сравнению с операциями над значением слова (модификации смысла, «метасемемы») [Ланн 1995, с. 541]. Действительно, в языке И.-С. лексических неологизмовдериватов намного больше, чем неологизмов семантических.
[7] Источником появления этого сравнительного небольшого пласта областных слов послужила, вероятно, та речь, которую слышал и впитывал молодой поэт в Череповецком уезде Новгородской губернии. Оттуда и почерпнул И.С. олонецкие, новгородские, псковские и архангельские слова.