I. Быть. Есть я и есть другие люди. Я появился на свет, я живу, существую. Я состоялся, сложился как личность. Я взрослею, мужаю, старею, как и все люди. Я уйду: умру, меня не будет, не станет на этом свете.
s Нет, весь я не умру - душа в заветной лире / Мой прах переживёт и тленья убежит - / И славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит (Пушкин). Наедине с тобою, брат, / Хотел бы я побыть: / На свете мало, говорят, / Мне остаётся жить! (Лермонтов). Моя невеста уехала вчера: мы с ней никогда больше не увидимся... я даже не знаю наверное, где она жить будет. Она унесла с собою всё, что мне до сих пор казалось желанным и дорогим; все мои предположения, планы, намерения исчезли вместе с нею; самые труды мои пропали, продолжительная работа обратилась в ничто, все мои занятия не имеют никакого смысла и применения; всё это умерло, моё я, моё прежнее я умерло и похоронено со вчерашнего дня (Тургенев). «И вот я теперь сижу, как школьник, как мальчик, привязанный за ногу, - думал Ромашов, слоняясь по комнате. - Дверь открыта, мне хочется идти, куда хочу, делать, что хочу, говорить, смеяться, - а я сижу на нитке. Это я сижу. Я. Ведь это - Я! Но ведь это только он решил, что я должен сидеть. Я не давал своего согласия». - Я! - Ромашов остановился среди комнаты и с расставленными врозь ногами, опустив голову вниз, крепко задумался. - Я! Я! Я! - вдруг воскликнул он громко, с удивлением, точно в первый раз поняв это короткое слово. - Кто же это стоит здесь и смотрит вниз, на чёрную щель в полу? Это - Я. О, как странно!.. Я-а, - протянул он медленно, вникая всем сознанием в этот звук (Куприн). «Я - это внутри, - думал Ромашов, - а всё остальное - это постороннее, это - не Я. Вот эта комната, улица, деревья, небо, полковой командир, поручик Андрусевич, служба, знамя, солдаты - всё это не Я. Нет, нет, это не Я. Вот мои руки и ноги, - Ромашов с удивлением посмотрел на свои руки, поднеся их близко к лицу и точно впервые разглядывая их, - нет, это всё - не Я. А вот я ущипну себя за руку... да, вот так... это Я. Я вижу руку, подымаю её кверху - это Я. То, что я теперь думаю, это тоже Я. И если я захочу пойти, это Я. И вот я остановился - это Я. О, как это странно, как просто и как изумительно. Может быть, у всех есть это Я? А может быть, не у всех? Может быть, ни у кого, кроме меня? А что - если есть? Вот - стоят передо мной сто солдат, я кричу им: «Глаза направо!» - и сто человек, из которых у каждого есть своё Я и которые во мне видят что-то чужое, постороннее, не Я, - они все сразу поворачивают головы направо. Но я не различаю их друг от друга, они - масса. А для полковника Шульговича, может быть, и я, и Веткин, и Лбов, и все поручики, и капитаны также сливаются в одно лицо, и мы ему также чужие, и он не отличает нас друг от друга?» <...> «Да, да... У солдата тоже - Я... <...> Вот пройдёт ещё двадцать - тридцать лет - одна секунда в том времени, которое было до меня и будет после меня. Одна секунда! Моё Я погаснет, точно лампа, у которой прикрутили фитиль. Но лампу зажгут снова, и снова, и снова, а Меня уже не будет. И не будет ни этой комнаты, ни неба, ни полка, ни всего войска, ни звёзд, ни земного шара, ни моих рук и ног... Потому что не будет Меня... Да, да... это так... Ну, хорошо... подожди... надо постепенно... ну, дальше... Меня не будет. Было темно, кто-то зажёг мою жизнь и сейчас же потушил её, и опять стало темно навсегда, на веки веков... Что же я делал в этот коротенький миг? Я держал руки по швам и каблуки вместе, тянул носок вниз при маршировке, кричал во все горло: «На плечо!», - ругался и злился из-за приклада, «недовёрнутого на себя», трепетал перед сотнями людей... Зачем? Эти призраки, которые умрут с моим Я, заставляли меня делать сотни ненужных мне и неприятных вещей и за это оскорбляли и унижали Меня. Меня!!! Почему же моё Я подчинялось призракам?». Ромашов сел к столу, облокотился на него и сжал голову руками. Он с трудом удерживал эти необычные для него, разбегающиеся мысли. «Гм... а ты позабыл? Отечество? Колыбель? Прах отцов? Алтари?.. А воинская честь и дисциплина? Кто будет защищать твою родину, если в неё вторгнутся иноземные враги?.. Да, но я умру, и не будет больше ни родины, ни врагов, ни чести. Они живут, пока живёт моё сознание. Но исчезни родина, и честь, и мундир, и все великие слова, - моё Я останется неприкосновенным. Стало быть, всё-таки моё Я важнее всех этих понятий о долге, о чести, о любви? <...>» (Куприн). Иван Ильич видел, что он умирает, и был в постоянном отчаянии. В глубине души Иван Ильич знал, что он умирает, но он не только не привык к этому, но просто не понимал, никак не мог понять этого. Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветтера: Кай - человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо; он был Ваня с мама, папа, с Митей и Володей, с игрушками, кучером, с няней, потом с Катенькой, со всеми радостями, горестями, восторгами детства, юности, молодости. Разве для Кая был тот запах кожаного полосками мячика, который так любил Ваня! Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шёлк складок платья матери? Разве он бунтовал за пирожки в Правоведении? Разве Кай так был влюблён? Разве Кай так мог вести заседание? И Кай точно смертен, и ему правильно умирать, но мне, Ване, Ивану Ильичу, со всеми моими чувствами, мыслями, - мне это другое дело. И не может быть, чтобы мне следовало умирать. Это было бы слишком ужасно. Так чувствовалось ему. «Если б и мне умирать, как Каю, то я так бы и знал это, так бы и говорил мне внутренний голос, но ничего подобного не было во мне; и я, и все мои друзья - мы понимали, что это совсем не так, как с Каем. А теперь вот что! - говорил он себе. - Не может быть. Не может быть, а есть. Как же это? Как понять это?» (Л. Толстой). Но что ж! Пусть так! Клони меня, Судьба! / Дышать грядущим горькая услада! / И есть иль нет дороги сквозь гроба, / Я был! я есмь! мне вечности не надо! (Брюсов). Желанный друг неведомых столетий! / Ты весь дрожишь, ты потрясён былым! / Внемли же мне, о, слушай строки эти: / Я был, я мыслил, я прошёл как дым... (Брюсов). Надо в связи с этим вязанку писем, / Или же пуще того - телеграмм / Связку отправить. Два слова: аз есмь. / Без промедленья. По всем адресам. / Надо отправить, пока не вечер, / Пока телеграфные зришь провода: / Аз есмь, пока не затеплились свечи, / Пока не заперли врат города (Саша Чёрный). На меня этой ночью, - и случается это не впервые, - нашло особенное: я снимаю с себя оболочку за оболочкой, и наконец... не знаю, как описать, - но вот что знаю: я дохожу путём постепенного разоблачения до последней, неделимой, твёрдой, сияющей точки, и эта точка говорит: я есмь! (Набоков). Я - есмь. Ты - будешь. Между нами - бездна. / Я пью. Ты жаждешь. Сговориться - тщетно. / Нас десять лет, нас сто тысячелетий / Разъединяют. - Бог мостов не строит. / Будь! - это заповедь моя. Дай - мимо / Пройти, дыханьем не нарушив роста. / Я - есмь. Ты будешь. Через десять вёсен / Ты скажешь: - есмь!- а я скажу: - когда-то... (Цветаева). Уж сколько их упало в эту бездну, / Развёрзтую вдали! / Настанет день, когда и я исчезну / С поверхности земли. / Застынет всё, что пело и боролось, / Сияло и рвалось. / И зелень глаз моих, и нежный голос, / И золото волос. / И будет жизнь с её насущным хлебом, / С забывчивостью дня. / И будет всё - как будто бы под небом / И не было меня! / Изменчивой, как дети в каждой мине, / И так недолго злой, / Любившей час, когда дрова в камине / Становятся золой. / Виолончель, и кавалькады в чаще, / И колокол в селе... / - Меня, такой живой и настоящей / На ласковой земле! (Цветаева). Меня не будет, меня не будет очень скоро! Я решился, но всё же это страшновато... Но, умирая, я буду вспоминать кабинет, в котором меня принял управляющий материальным фондом театра Гавриил Степанович (Булгаков). Когда на склоне лет иссякнет жизнь моя / И, погасив свечу, опять отправлюсь я / В необозримый мир туманных превращений, / Когда мильоны новых поколений / Наполнят этот мир сверканием чудес / И довершат строение природы, - / Пускай мой бедный прах покроют эти воды, / Пусть приютит меня зелёный этот лес. / Я не умру, мой друг. Дыханием цветов / Себя я в этом мире обнаружу. / Многовековый дуб мою живую душу / Корнями обовьёт, печален и суров. / В его больших листах я дам приют уму, / Я с помощью ветвей свои взлелею мысли, / Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли / И ты причастен был к сознанью моему. / Над головой твоей, далёкий правнук мой, / Я в небе пролечу, как медленная птица, / Я вспыхну над тобой, как бледная зарница, / Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой. / Нет в мире ничего прекрасней бытия. / Безмолвный мрак могил - томление пустое. / Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: / Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я. / Не я родился в мир, когда из колыбели / Глаза мои впервые в мир глядели, - / Я на земле моей впервые мыслить стал, / Когда почуял жизнь безжизненный кристалл, / Когда впервые капля дождевая / Упала на него, в лучах изнемогая. / О, я недаром в этом мире жил! / И сладко мне стремиться из потёмок, / Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок, / Доделал то, что я не довершил (Заболоцкий). Я убит подо Ржевом, / В безыменном болоте, / В пятой роте, на левом, / При жестоком налёте. / Я не слышал разрыва, / Я не видел той вспышки, - / Точно в пропасть с обрыва - / И ни дна ни покрышки. / И во всём этом мире, / До конца его дней, / Ни петлички, ни лычки / С гимнастёрки моей. / Я - где корни слепые / Ищут корма во тьме; / Я - где с облачком пыли / Ходит рожь на холме; / Я - где крик петушиный / На заре по росе; / Я - где ваши машины / Воздух рвут на шоссе (Твардовский). Ему было восемьдесят шесть. Он ссохся, согнулся, голова ушла в плечи, но на скулах ещё теплился не избытый до конца ганчуковский румянец. И, когда он с усилием протягивал локтем вперёд скрюченную правую руку и цепкими пальцами захватывал вашу кисть, ощущался намёк на прежнюю мощь. «Аз есмь!» - говорило рукопожатие, хотя глаза слезились, а язык ворочался через силу (Трифонов).
II. Кто. Что. Я - индивидуум, личность, по самой своей природе воспринимающая себя как средоточие отношений с другими личностями, вообще с людьми, со всем человеческим сообществом, с окружающим миром; как указующее слово означает лицо говорящее (пишущее) или лицо обобщённое. «Я - то же, что назвать самого себя по имени, стар. «язъ», церк. «азъ» (Даль).
Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо (афоризм). Я - последняя буква алфавита (шутливое порицание тому, кто всё время говорит «Я», ставит себя на первое место). Подумай только, кто ты и кто я? «Я не я, и лошадь не моя, и я не возница» (посл.).
s Как капля в море опущенна, / Вся твердь перед Тобой сия. / Но что мной зримая вселенна? / И что перед Тобою я? / В воздушном океане оном, / Миры умножа миллионом / Стократ других миров, - и то, / Когда дерзну сравнить с Тобою, / Лишь будет точкою одною: / А я перед Тобой - ничто. / Ничто! - Но Ты во мне сияешь / Величеством Твоих доброт; / Во мне себя изображаешь, / Как солнце в малой капле вод. / Ничто! - Но жизнь я ощущаю, / Несытым некаким летаю / Всегда пареньем в высоты; / Тебя душа моя быть чает, / Вникает, мыслит, рассуждает: / Я есмь - конечно, есть и Ты! (Державин. Бог). Ты есть! - Природы чин вещает, / Гласит моё мне сердце то, / Меня мой разум уверяет, / Ты есть - и я уж не ничто! / Частица целой я вселенной, / Поставлен, мнится мне, в почтенной / Средине естества я той, / Где кончил тварей Ты телесных, / Где начал Ты духов небесных / И цепь существ связал всех мной. / Я связь миров повсюду сущих, / Я крайня степень вещества; / Я средоточие живущих, / Черта начальна Божества; / Я телом в прахе истлеваю, / Умом громам повелеваю, / Я царь - я раб - я червь - я Бог! / Но, будучи я столь чудесен, / Отколе происшёл? - безвестен; / А сам собой я быть не мог (Державин). Я <...> люблю теряться душою в разнообразии действующих на меня предметов и вдруг обращаться к самому себе -думать, что я средоточие нравственного мира, предмет всех его движений, или пылинка, которая с мириадами других атомов обращается в вихре предопределённых случаев (Карамзин). [Димитрий] (гордо) Тень Грозного меня усыновила, / Димитрием из гроба нарекла, / Вокруг меня народы возмутила / И в жертву мне Бориса обрекла. / Царевич я. Довольно, стыдно мне / Пред гордою полячкой унижаться (Пушкин). [Самозванец] <...> Димитрий я, иль нет - что им за дело? / Но я предлог раздоров и войны (Пушкин). Смеясь жестоко над собратом, / Писаки русские толпой / Меня зовут аристократом: / Смотри, пожалуй, вздор какой! / Не офицер я, не асессор, / Я по кресту не дворянин, / Не академик, не профессор; / Я просто русский мещанин. <...> / Не торговал мой дед блинами, / Не ваксил царских сапогов, / Не пел с придворными дьячками, / В князья не прыгал из хохлов, / И не был беглым он солдатом / Австрийских пудреных дружин; / Так мне ли быть аристократом? / Я, слава богу, мещанин. / Мой предок Рача мышцей бранной / Святому Невскому служил; / Его потомство гнев венчанный, / Иван IV пощадил. / Водились Пушкины с царями; / Из них был славен не один, / Когда тягался с поляками / Нижегородский мещанин. <...> / Под гербовой моей печатью / Я кипу грамот схоронил / И не якшаюсь с новой знатью, / И крови спесь угомонил. / Я грамотей и стихотворец, / Я Пушкин просто, не Мусин, / Я не богач, не царедворец, / Я сам большой: я мещанин (Пушкин). Нет, я не Байрон, я другой, / Ещё неведомый избранник, / Как он, гонимый миром странник, / Но только с русскою душой (Лермонтов). Как демон мой, я зла избранник, / Как демон, с гордою душой, / Я меж людей беспечный странник, / Для мира и небес чужой... (Лермонтов). Ещё, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я её любил как отец... ну да Бог её простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью? (Лермонтов). Человек идёт дальше животных, понимая самобытную замкнутость своего «я»; «я» есть подтверждение, сознание своего тождества с собою, снятие души и тела, как противоположных, единством личности (Герцен). И молвил так царь: «Да, боярин твой прав, / И нет уж мне жизни отрадной! / Кровь добрых и сильных ногами поправ, / Я пёс недостойный и смрадный!» (А. К. Толстой). [Губернатор] <...> А он, не думая о том, / Что станется с женой, / Увлёкся призраком пустым, / И - вот его судьба!.. / И что ж?.. бежите вы за ним, / Как жалкая раба! [Княгиня] Нет! я не жалкая раба, / Я женщина, жена! / Пускай горька моя судьба - / Я буду ей верна! (Некрасов). Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею... (Достоевский). - По ком это, крёстный, вы служили панихиду? - спросила священника Варя <...> - Неизвестная тебе особа, многострадальная! - Да кто она? - Аз раб и сын рабыни твоея, - ответил загадочно отец Пётр, все мы под властью божьей, мудрые и простые, рабы и цари <...> Фельдмаршал Голицын долго обдумывал, как сообщить императрице о кончине Таракановой (Данилевский). - Я, и кровь, и мысль, и тело - / Мы послушные рабы: / До известного предела / Все возносимся мы смело / Под давлением судьбы (Фет). Да, она должна была выбрать его. Так надо, и жаловаться мне не на кого и не за что. Виноват я сам. Какое право имел я думать, что она захочет соединить свою жизнь с моею? Кто я? И что я? Ничтожный человек, никому и ни для кого не нужный (Л. Толстой). - Да как же жить для одного себя? - разгорячаясь спросил Пьер. - А сын, а сестра, а отец? - Да это всё тот же я, это не другие, - сказал князь Андрей... (Л. Толстой). Один раз он шёл с двумя старушками и солдатом. Барин с барыней на шарабане, запряжённом рысаком, и мужчина и дама верховые остановили их. Муж барыни ехал с дочерью верхами, а в шарабане ехала барыня с, очевидно, путешественником-французом. Они остановили их, чтобы показать ему les pélérins [странников], которые, по свойственному русскому народу суеверию, вместо того чтобы работать, ходят из места в место. Они говорили по-французски, думая, что не понимают их <...> Спросили Касатского, кто он? - Раб Божий.- Qu'est ce qu'il dit? Il ne rйpond pas. - Il dit qu'il est un serviteur de Dieu [- Что он сказал? Он не отвечает. - Он сказал, что он слуга Божий] (Л. Толстой). Я верую в переселение душ... Эта вера далась мне опытом. Моя собственная душа за всё время моего земного прозябания пребывала во многих животных и растениях и пережила все те стадии и животные градации, о которых трактует Будда... Я был щенком, когда родился, гусем лапчатым, когда вступил в жизнь. Определившись на государственную службу, я стал крапивным семенем. Начальник величал меня дубиной, приятели - ослом, вольнодумцы - скотиной. Путешествуя по железным дорогам, я был зайцем, живя в деревне среди мужичья, я чувствовал себя пиявкой. После одной из растрат я был некоторое время козлом отпущения. Женившись, я стал рогатым скотом. Выбившись, наконец, на настоящую дорогу, я приобрёл брюшко и стал торжествующей свиньёй (Чехов). Я - простая девка на баштане, / Он - рыбак, весёлый человек, / Тонет белый парус на Лимане, / Много видел он морей и рек. / Говорят, гречанки на Босфоре / Хороши... А я черна, худа. / Утопает белый парус в море - / Может, не вернётся никогда (Бунин). Я - всё во всём, и нет Иного. / Во мне родник живого дня. / Во тьме томления земного / Я - верный путь. Люби Меня (Ф. Сологуб). Я - бог таинственного мира, / Весь мир в одних моих мечтах. / Не сотворю себе кумира / Ни на земле, ни в небесах. / Моей божественной природы / Я не открою никому. / Тружусь, как раб, а для свободы / Зову я ночь, покой и тьму (Ф. Сологуб). Грядущие люди! / Кто вы? / Вот - я, / весь / боль и ушиб. / Вам завещаю я сад фруктовый / моей великой души! (Маяковский). Мне было только семнадцать лет, / Поэтому эта ночь / Клубилась во мне и дышала мной, / Шагала плечом к плечу. / Я был её зеркалом, двойником, / Второю вселенной был. / Планеты пронизывали меня / Насквозь, как стакан воды... (Э. Багрицкий). За радость тихую дышать и жить / Кого, скажите, мне благодарить? / Я и садовник, я же и цветок, / В темнице мира я не одинок. / На стёкла вечности уже легло / Моё дыхание, моё тепло. / Запечатлеется на нём узор, / Неузнаваемый с недавних пор. / Пускай мгновения стекает муть, / Узора милого не зачеркнуть (Мандельштам). Я, я, я. Что за дикое слово! / Неужели вон тот - это я? / Разве мама любила такого, / Жёлто-серого, полуседого / И всезнающего, как змея? / Разве мальчик в Останкине летом / Танцевавший на дачных балах, - / Это я, тот, кто каждым ответом / Желторотым внушает поэтам / Отвращение, злобу и страх? / Разве тот, кто в полночные споры / Всю мальчишечью вкладывал прыть, - / Это я, тот же самый, который / На трагические разговоры / Научился молчать и шутить? / Впрочем, так и всегда на средине / Рокового земного пути: / От ничтожной причины - к причине, / А глядишь - заплутался в пустыне, / И своих же следов не найти. / Да, меня не пантера прыжками / На парижский чердак загнала. / И Виргилия нет за плечами, - / Только есть одиночество - в раме / Говорящего правду стекла (Ходасевич. Перед зеркалом). Во мне конец, во мне начало. / Мной совершённое так мало! / Но всё ж я прочное звено: / Мне это счастие дано (Ходасевич). Ищи меня в сквозном весеннем свете. / Я весь - как взмах неощутимых крыл, / Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, / Я легче зайчика: он - вот, он есть, я был (Ходасевич). Кто создан из камня, кто создан из глины, - / А я серебрюсь и сверкаю! / Мне дело - измена, мне имя - Марина, / Я - бренная пена морская (Цветаева). Я - страница твоему перу. / Всё приму. Я белая страница. / Я - хранитель твоему добру: / Возращу и возвращу сторицей. / Я - деревня, чёрная земля. / Ты мне - луч и дождевая влага. / Ты - Господь и Господин, а я - / Чернозём - и белая бумага (Цветаева). Я - изысканность русской медлительной речи, / Предо мною другие поэты - предтечи, / Я впервые открыл в этой речи уклоны, / Перепевные, гневные, нежные звоны (Бальмонт). - Ты кто же такая будешь, девочка? - спросил Сафронов. - Чем у тебя папаша-мамаша занимались? - Я никто, - сказала девочка. - Отчего же ты никто? Какой-нибудь принцип женского рода угодил тебе, что ты родилась при советской власти? - А я сама не хотела рожаться, я боялась - мать буржуйкой будет (А. Платонов). Но я, русский советский солдат, был первой и решающей силой, которая остановила движение смерти в мире; я сам стал смертью для своего неодушевлённого врага и обратил его в труп (А. Платонов). Я - уст безвестных разговор, / Как слух, подхвачен городами; / Ко мне, что к стёртой анаграмме, / Подносит утро луч в упор. / Но мхи пугливо попирая, / Разгадываю тайну чар: / Я - речь безгласного их края, / Я - их лесного слова дар. / О, прослезивший туч раскаты, / Отважный, отроческий ствол! / Ты - перед вечностью ходатай, / Блуждающий - я твой глагол. / О, чернолесье - Голиаф, / Уединённый воин в поле! / О, певческая влага трав, / Немотствующая неволя! / Лишённых слов - стоглавый бор, / То - хор, то - одинокий некто... / Я - уст безвестных разговор, / Я - столп дремучих диалектов (Пастернак). Кто же я? Кто? Этот вопрос надо разрешить, ответить на него. Какое мое миросозерцание? (Олеша). ...Все события боя воспринимались наступающим и успешно преодолевающим сопротивление по отдельности: разрыв снаряда... пулемётная очередь... вот он, этот, за укрытием стреляет, сейчас он побежит, он не может не побежать, так как он один, по отдельности от той своей отдельной пушки, от того своего отдельного пулемёта, от того, соседнего ему, стреляющего тоже по отдельности солдата, а я - это мы, я - это вся громадная, идущая в атаку пехота, я - это поддерживающая меня артиллерия, я - это поддерживающие меня танки, я - это ракета, освещающая наше общее боевое дело (Гроссман). Я не хочу ни власти над людьми, / Ни почестей, ни войн победоносных. / Пусть я застыну, как смола на соснах, / Но я не царь, я из другой семьи. / Дано и вам, мою цикуту пьющим, / Пригубить немоту и глухоту. / Мне рубище раба не по хребту, / Я не один, но мы ещё в грядущем. / Я плоть от вашей плоти, высота / Всех гор земных и глубина морская. / Как раковину мир переполняя, / Шумит по-олимпийски пустота (Тарковский. Сократ). Я ветвь меньшая от ствола России, / Я плоть её, и до листвы моей / Доходят жилы, влажные, стальные, / Льняные, кровяные, костяные, / Прямые продолжения корней (Тарковский). Я - Гойя! / Глазницы воронок мне выклевал ворон, слетая на поле нагое. / Я - Горе. / Я - голос / Войны, городов головни на снегу сорок первого года. / Я - Голод. <...> Я - Гойя! / О, грозди / Возмездья! Взвил залпом на Запад - я пепел незваного гостя! / И в мемориальное небо вбил крепкие звёзды - / Как гвозди. / Я - Гойя (Вознесенский).
III. Каков. Каков я на самом деле, никто кроме меня не знает. Я робок, несмел, таков уж я есть. Я не из трусливых (не робкого десятка). Я не из числа поклонников балета. Я не глуп и умею разбираться в людях. Говорят, что я нелюдим, но я просто застенчив. Я груб и резок только внешне. Я сам с усам. Я стреляный воробей: кого-кого, а меня на мякине не проведёшь. «Я ли, не я ли!» (Даль; похвальба).
s Я отыщу секрет и Ларчик вам открою: / В механике и я чего-нибудь да стою (Крылов). [Фамусов] <...> Смотри ты на меня: не хвастаю сложеньем, / Однако бодр и свеж, и дожил до седин, / Свободен, вдов, себе я господин... / Монашеским известен поведеньем!.. (Грибоедов). [Чацкий] Я странен, а не странен кто ж? / Тот, кто на всех глупцов похож; / Молчалин, например... (Грибоедов). [Чацкий] Когда в делах - я от веселий прячусь, / Когда дурачиться - дурачусь, / А смешивать два эти ремесла / Есть тьма искусников, я не из их числа (Грибоедов). [Платон Михайлович] Теперь, брат, я не тот... <...> [Чацкий] Ну, бог тебя суди; / Уж точно стал не тот в короткое ты время... (Грибоедов). [Чацкий] Да полно вздор молоть. [Репетилов] Не любишь ты меня, естественное дело: / С другими я и так и сяк, / С тобою говорю несмело, / Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак (Грибоедов). Но я не создан для блаженства; / Ему чужда душа моя; / Напрасны ваши совершенства: / Их вовсе недостоин я. / Поверьте (совесть в том порукой), / Супружество нам будет мукой. / Я, сколько ни любил бы вас, / Привыкнув, разлюблю тотчас; / Начнёте плакать: ваши слёзы / Не тронут сердца моего, / А будут лишь бесить его. / Судите ж вы, какие розы / Нам заготовит Гименей / И, может быть, на много дней. / Что может быть на свете хуже / Семьи, где бедная жена / Грустит о недостойном муже / И днём и вечером одна; / Где скучный муж, ей цену зная / (Судьбу, однако ж, проклиная), / Всегда нахмурен, молчалив, / Сердит и холодно-ревнив! / Таков я. И того ль искали / Вы чистой, пламенной душой, / Когда с такою простотой, / С таким умом ко мне писали? (Пушкин). «Сердечный друг, уж я стара, / Стара; тупеет разум, Таня; / А то, бывало, я востра, / Бывало, слово барской воли...». / - Ах, няня, няня! до того ли? / Что нужды мне в твоём уме? / Ты видишь, дело о письме / К Онегину. - «Ну, дело, дело. / Не гневайся, душа моя, / Ты знаешь, непонятна я...» (Пушкин). Ты богат, я очень беден; / Ты прозаик, я поэт; / Ты румян, как маков цвет, / Я как смерть и тощ и бледен. / Не имея ввек забот, / Ты живёшь в огромном доме; / Я ж средь горя и хлопот / Провожу дни на соломе (Пушкин. Ты и я). - Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моём лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли (Лермонтов). Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне всё мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня (Лермонтов). Смотри, как на речном просторе, / По склону вновь оживших вод, / Во всеобъемлющее море / За льдиной льдина вслед плывёт. / На солнце ль радужно блистая, / Иль ночью в поздней темноте, / Но все, неизбежимо тая, / Они плывут к одной мечте. / Все вместе - малые, большие, / Утратив прежний образ свой, / Все - безразличны, как стихия, - / Сольются с бездной роковой!.. / О, нашей мысли обольщенье, / Ты, человеческое Я, / Не таково ль твое значенье, / Не такова ль судьба твоя? (Тютчев). Зачем меня на части рвёте, / Клеймите именем раба?.. / Я от костей твоих и плоти, / Остервенелая толпа! (Некрасов). Да, что-то есть во мне противное, отталкивающее, - думал Левин, вышедши от Щербацких и пешком направляясь к брату. - И не гожусь я для других людей. Гордость, говорят. Нет, у меня нет и гордости. Если бы была гордость, я не поставил бы себя в такое положение (Л. Толстой). Не вспоминай о том, что позабыто, / Уж я не та, что некогда была! / Всему конец! Прошедшее разбито!.. / Огонь потух и не даёт тепла!.. (Котляревская). Дело в том, что Брюсов - человек абсолютного, совершенно бешеного, честолюбия. Я говорю «честолюбия» лишь потому, что нет другого, более сильного слова для выражения той страстной «самости», самозавязанности в тугой узел, той напряжённой жажды всевеличия и всевластия, которой одержим Брюсов. Тут иначе как одержимым его и назвать нельзя (Гиппиус). Я одну мечту скрывая нежу, / Что я сердцем чист, / Но и я кого-нибудь зарежу / Под осенний свист (Есенин). У меня в душе ни одного седого волоса, / и старческой нежности нет в ней! / Мир огромив мощью голоса, / иду - красивый, / двадцатидвухлетний (Маяковский). Зачем так памятно, немою пеленою, / Виденья юности, вы встали предо мною? / Уйдите. Мне нельзя вернуться к чистоте, / И я уже не тот, и вы уже не те (Бальмонт). Всё-таки абсолютное убеждение, что я не умру. Несмотря на то что рядом умирают - многие, многие, и молодые, и мои сверстники, - несмотря на то что я стар, я ни на мгновенье не допускаю того, что я умру. Может быть, и не умру? Может быть, всё это - и с жизнью, и со смертями - существует в моём воображении? Может быть, я протяжён и бесконечен; может быть, я вселенная? (Олеша). И вкусы, и запросы мои странны, / Я экзотичен, мягко говоря, / Могу одновременно грызть стаканы / И Шиллера читать без словаря. / Во мне два «я», два полюса планеты, / Два разных человека, два врага. / Когда один стремится на балеты, / Другой стремится прямо на бега. / Я лишнего и в мыслях не позволю, / Когда живу от первого лица. / Но часто вырывается на волю / Второе «я» в обличье подлеца. / И я боюсь, давлю в себе мерзавца, / О, участь беспокойная моя! / Боюсь ошибки: может оказаться, / Что я давлю не то второе «я». <...> А суд идёт. / Весь зал мне смотрит в спину, / И прокурор, и гражданин судья. / Поверьте мне, не я разбил витрину, / А подлое моё второе «я». / И я прошу вас, строго не судите, / Лишь дайте срок, но не давайте срок, / Я буду посещать суды, как зритель, / И в тюрьмы заходить на огонёк. / Я больше не намерен бить витрины / И лица граждан. Так и запиши. / Я воссоединю две половины / Моей больной раздвоенной души. / Искореню! Похороню! Зарою! / Очищусь! Ничего не скрою я. / Мне чуждо это «я» моё второе. / Нет, это не моё второе «я» (Высоцкий).
Хороша я, хороша, да плохо одета. / Никто замуж не берёт девицу за это (из песни).
IV. Какой. Что же делать, если я не такой, каким бы ты меня хотел видеть. Я уже не такой, как был прежде, я совсем другой. Сегодня я какой-то не такой, рассеянный, невнимательный. «Аз грешный» (Даль).
s ...Здесь [в театре] ваше холодное я исчезает в пламенном эфире любви (Белинский). Тогда он был честный, самоотверженный юноша, готовый отдать себя на всякое доброе дело, - теперь он был развращённый, утончённый эгоист, любящий только своё наслаждение (Л. Толстой). Потом он вспомнил о Любке. Его подвальное, подпольное, таинственное «я» быстро-быстро шепнуло о том, что надо было бы зайти в комнату и поглядеть, удобно ли девушке, а также сделать некоторые распоряжения насчёт утреннего чая, но он сам сделал перед собой вид, что вовсе и не думал об этом, и вышел на улицу (Куприн). Она <...> пожала её [руку] довольно крепко. Что это, знак ли её расположения или просто уловка её кокетства? Бог её знает, но я, конечно, охотнее верю первому. (Господи, есть такие дураки, как аз многогрешный.) (Надсон. Дневники. 1875-1883 гг.). И, жалкий, тупой и несчастный человек, в эту минуту он поднимается выше гениев, королей и гор, выше всего, что существует высокого на земле, потому что в нём побеждает самое чистое и прекрасное в мире - смелое, свободное и бессмертное человеческое я! Его не могут победить тёмные силы природы, оно господствует над жизнью и смертью - смелое, свободное и бессмертное я! (Андреев). Но боюсь, что в солёном просторе - / Только сон, только сон бытия! / Я хочу и по смерти и в море / Сознавать своё вольное «я»! (Брюсов). Задавал ли он себе старый, старый вопрос: кто ты? - обращаясь к собственному «я», всё менее различимому в сумерках, и к миру Божьему вокруг, которому тебя так никто толком и не представил (Набоков). Я и сам ведь не такой - не прежний, / Недоступный, гордый, чистый, злой. / Я смотрю добрей и безнадежней / На простой и скучный путь земной. / Я не только не имею права, / Я тебя не в силах упрекнуть / За мучительный твой, за лукавый, / Многим женщинам сужденный путь (Блок). В миг боевого перелома иногда происходит изумительное изменение, когда наступающий и, кажется, достигший своей цели солдат растерянно оглядывается и перестаёт видеть тех, с кем дружно вместе начинал движение к цели, а противник, который всё время был для него единичным, слабым, глупым, становится множественным и потому непреодолимым. В этот ясный для тех, кто переживает его, миг боевого перелома <...> происходит душевное изменение в восприятии: лихое, умное «мы» обращается в робкое, хрупкое «я», а неудачливый противник, который воспринимался как единичный предмет охоты, превращается в ужасное и грозное, слитное «они» (Гроссман).
V. Чей. Никто не понимает моего истинного «я». Я верю своей интуиции, моему собственному «я». Наконец-то в нём заговорило его подлинное, человеческое «я». Прислушайся к своему «я». Каждый художник стремится выразить своё «я», своё «эго». Попомни моё слово (т. е. увидишь, что я был прав). Я хозяин, моя воля - закон. Здорово, молодая, я Фёдор твой (шутка о полной неожиданности чего-то очень важного).
s «...Теперь давай делить! Смотрите же, друзья: / Вот эта часть моя / По договору; / Вот эта мне, как Льву, принадлежит без спору; / Вот эта мне за то, что всех сильнее я; / А к этой чуть из вас лишь лапу кто протянет, / Тот с места жив не встанет» (Крылов). И страшно ей: и торопливо / Татьяна силится бежать: / Нельзя никак; нетерпеливо / Метаясь, хочет закричать: / Не может; дверь толкнул Евгений, / И взорам адских привидений / Явилась дева; ярый смех / Раздался дико; очи всех, / Копыта, хоботы кривые, / Хвосты хохлатые, клыки, / Усы, кровавы языки, / Рога и пальцы костяные, / Всё указует на неё, / И все кричат: моё! моё! / Моё! - сказал Евгений грозно, / И шайка вся сокрылась вдруг ... (Пушкин). Другой!.. Нет, никому на свете / Не отдала бы сердца я! / То в вышнем суждено совете... / То воля неба: я твоя; / Вся жизнь моя была залогом / Свиданья верного с тобой; / Я знаю, ты мне послан Богом, / До гроба ты хранитель мой... (Пушкин). Приветствую тебя, пустынный уголок, / Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, / Где льётся дней моих невидимый поток / На лоне счастья и забвенья. / Я твой - я променял порочный двор Цирцей, / Роскошные пиры, забавы, заблужденья / На мирный шум дубров, на тишину полей, / На праздность вольную, подругу размышленья (Пушкин). Мгновенье мне принадлежит, / Как я принадлежу мгновенью! (Баратынский). Все говорят: любовь - самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твоё: ты расширен - и ты нарушен; ты только теперь зажил и твоё я умерщвлено (Тургенев). Я знавал одного монаха, отшельника, святого. Он жил одною сладостью молитвы <...> Он добился того, что уничтожил себя, своё ненавистное я; но ведь и я - не молюсь не из самолюбия. Моё я мне, может быть, ещё тягостнее и противнее, чем его - ему. Он нашёл, в чём забыть себя... да ведь и я нахожу, хоть и не так постоянно. Он не лжёт... да ведь и я не лгу (Тургенев). Когда я один, совсем и долго один, мне вдруг начинает чудиться, что кто-то другой находится в той же комнате, сидит со мною рядом или стоит за моей спиной. Когда я оборачиваюсь или внезапно устремляю глаза туда, где мне чудится тот человек, я, разумеется, никого не вижу. Самое ощущение его близости исчезает... но через несколько мгновений оно возвращается снова. Иногда я возьму голову в обе руки и начинаю думать о нём. Кто он? Что он? Он мне не чужой... он меня знает, - и я знаю его... Он мне как будто сродни... и между нами бездна. Ни звука, ни слова я от него не жду... Он так же нем, как и недвижен... И, однако, он говорит мне... говорит что-то неясное, непонятное - и знакомое. Он знает все мои тайны. Я его не боюсь... но мне неловко с ним и не хотелось бы иметь такого свидетеля моей внутренней жизни... И со всем тем отдельного, чужого существования я в нём не ощущаю. Уж не мой ли ты двойник? Не моё ли прошедшее я? Да и точно: разве между тем человеком, каким я себя помню, и теперешним мною - не целая бездна? Но он приходит не по моему веленью, словно у него своя воля. Невесело, брат, ни тебе, ни мне, в постылой тишине одиночества. А вот погоди... Когда я умру, мы сольёмся с тобою - моё прежнее, моё теперешнее я - и умчимся навек в область невозвратных теней (Тургенев). В молодости меня занимало одно: моё милое я; я принимал своё добродушное самолюбие за стыдливость; я чуждался общества - и вот теперь я сам себе надоел страшно (Тургенев). [Дорн] После сигары или рюмки водки вы уже не Пётр Николаевич, а Пётр Николаевич плюс ещё кто-то; у вас расплывается ваше я, и вы уже относитесь к самому себе, как к третьему лицу - он (Чехов). Истинное отношение каждого только к самому себе: «я» для «я», моё «я» для «меня». Это грустно, это сухо, это страшно. Но это - истина (Розанов). Я мог бы отказаться от даров, от литературы, от будущности своего я... слишком мог бы... Но от Бога я никогда не мог бы отказаться (Розанов). Вдохновенье - это сладострастье / человеческого «я»: / жарко возрастающее счастье, - / миг небытия (Набоков).
VI. Действие. Состояние. Отнесённость (связанность). Что со мной происходит? Самого себя не узнаю. Я одинок, меня никто не понимает. Углублён в себя, в своё «я» и кроме этого своего «я» ни о чём больше не думает, ничем не интересуется. Иди, если хочешь, а я не пойду, не считаю нужным. Все были за, а я со своим вечным упрямством - против. Ты говоришь, что я интересуюсь только собой, занят только самим собой, а не я ли помог тебе в трудную минуту? Только я сам знаю себя и свои возможности. Образ «Я» (совокупность представлений человека о самом себе, каким он себя видит; спец.). Расстройства «Я» (общее название нек-рых психических заболеваний, связанных с нарушением самосознания). «Я знаю только то, что ничего не знаю» (афоризм; Сократ). Без меня меня женили (посл.).
s Я памятник себе воздвиг нерукотворный, / К нему не зарастёт народная тропа, / Вознёсся выше он главою непокорной / Александрийского столпа. / Нет, весь я не умру - душа в заветной лире / Мой прах переживёт и тлeнья убежит - / И славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит. / Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой, / И назовёт меня всяк сущий в ней язык, / И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой / Тунгус, и друг степей калмык (Пушкин). ...Вновь я посетил / Тот уголок земли, где я провёл / Изгнанником два года незаметных. / Уж десять лет ушло с тех пор - и много / Переменилось в жизни для меня, / И сам, покорный общему закону, / Переменился я ... (Пушкин). [Альбер] <...> В последний раз / Все рыцари сидели тут в атласе / Да бархате; я в латах был один / За герцогским столом. Отговорился / Я тем, что на турнир попал случайно. / А нынче что скажу? О, бедность, бедность! / Как унижает сердце нам она! (Пушкин). [Барон] <...> Счастливый день! могу сегодня я / В шестой сундук (в сундук ещё неполный) / Горсть золота накопленного всыпать. / Не много, кажется, но понемногу / Сокровища растут. Читал я где-то, / Что царь однажды воинам своим / Велел снести земли по горсти в кучу, / И гордый холм возвысился - и царь / Мог с вышины с весельем озирать / И дол, покрытый белыми шатрами, / И море, где бежали корабли. / Так я, по горсти бедной принося / Привычну дань мою сюда в подвал, / Вознёс мой холм - и с высоты его / Могу взирать на всё, что мне подвластно. / Что не подвластно мне? Как некий демон / Отселе править миром я могу; / Лишь захочу - воздвигнутся чертоги; / В великолепные мои сады / Сбегутся нимфы резвою толпою; / И музы дань свою мне принесут, / И вольный гений мне поработится, / И добродетель и бессонный труд / Смиренно будут ждать моей награды. / Я свистну, и ко мне послушно, робко / Вползёт окровавленное злодейство, / И руку будет мне лизать, и в очи / Смотреть, в них знак моей читая воли. / Мне всё послушно, я же - ничему; / Я выше всех желаний; я спокоен; / Я знаю мощь мою: с меня довольно / Сего сознанья... (Пушкин). [Барон] Я царствую!.. Какой волшебный блеск! / Послушна мне, сильна моя держава; / В ней счастие, в ней честь моя и слава! / Я царствую... (Пушкин). [Сальери] <...> Родился я с любовию к искусству; / Ребёнком будучи, когда высоко / Звучал орган в старинной церкви нашей, / Я слушал и заслушивался - слёзы / Невольные и сладкие текли. / Отверг я рано праздные забавы; / Науки, чуждые музыке, были / Постылы мне; упрямо и надменно / От них отрёкся я и предался / Одной музыке. Труден первый шаг / И скучен первый путь. Преодолел / Я ранние невзгоды. Ремесло / Поставил я подножием искусству; / Я сделался ремесленник: перстам / Придал послушную, сухую беглость / И верность уху. Звуки умертвив, / Музыку я разъял, как труп. Поверил / Я алгеброй гармонию. Тогда / Уже дерзнул, в науке искушенный, / Предаться неге творческой мечты. / Я стал творить, но в тишине, но втайне, / Не смея помышлять ещё о славе. <...> / Усильным, напряжённым постоянством / Я наконец в искусстве безграничном / Достигнул степени высокой. Слава / Мне улыбнулась; я в сердцах людей / Нашёл созвучия своим созданьям. / Я счастлив был: я наслаждался мирно / Своим трудом, успехом, славой ... (Пушкин). [Сальери] Какая глубина! / Какая смелость и какая стройность! / Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; / Я знаю, я (Пушкин). Но дружбы нет и той меж нами. / Все предрассудки истребя, / Мы почитаем всех нулями, / А единицами - себя. / Мы все глядим в Наполеоны; / Двуногих тварей миллионы / Для нас орудие одно; / Нам чувство дико и смешно (Пушкин). Кого ж любить? Кому же верить? / Кто не изменит нам один? / Кто все дела, все речи мерит / Услужливо на наш аршин? / Кто клеветы про нас не сеет? / Кто нас заботливо лелеет? / Кому порок наш не беда? / Кто не наскучит никогда? / Призрака суетный искатель, / Трудов напрасно не губя, / Любите самого себя, / Достопочтенный мой читатель! / Предмет достойный: ничего / Любезней, верно, нет его (Пушкин). <...> Вообрази, я здесь одна, / Никто меня не понимает, / Рассудок мой изнемогает, / И молча гибнуть я должна (Пушкин). - Делайте, что хотите, - отвечал им сухо Дубровский, - я здесь уже не хозяин (Пушкин). Моя душа, я помню, с детских лет / Чудесного искала. Я любил / Все обольщенья света, но не свет, / В котором я минутами лишь жил; / И те мгновенья были мук полны, / И населял таинственные сны / Я этими мгновеньями. Но сон, / Как мир, не мог быть ими омрачён (Лермонтов). [Демон] <...> Толпу духов моих служебных / Я приведу в твоим стопам; / Прислужниц лёгких и волшебных / Тебе, красавица, я дам; / И для тебя с звезды восточной / Сорву венец я золотой; / Возьму с цветов росы полночной; / Его усыплю той росой; / Лучом румяного заката / Твой стан, как лентой, обовью, / Дыханьем чистым аромата / Окрестный воздух напою; / Всечасно дивною игрою / Твой слух лелеять буду я; / Чертоги пышные построю / Из бирюзы и янтаря; / Я опущусь на дно морское, / Я полечу за облака, / Я дам тебе всё, всё земное - / Люби меня!.. (Лермонтов). Никто в монастыре не искал моей дружбы, моего сообщества; я был один, всегда один; когда я плакал - смеялись; потому что люди не могут сожалеть о том, что хуже или лучше их... (Лермонтов). Я лиру посвятил народу своему. / Быть может, я умру неведомый ему, / Но я ему служил / И сердцем я спокоен... (Некрасов). Он не узнавал себя; он не понимал своих поступков, точно он своё настоящее «я» утратил, да и вообще в этом «я» мало принимал участия (Тургенев). Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своими толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех. - Ха, ха, ха! - смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: - Не пустил меня солдат. Поймали, заперли меня. Кого меня? Меня! Меня - мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха! - смеялся он с выступившими на глаза слезами (Л. Толстой). Раздаётся голос священника: - И аз, недостойный иерей... Теперь уж и я двигаюсь за ширмы. Под ногами ничего не чувствую, точно иду по воздуху... Подхожу к аналою, который выше меня. На мгновение у меня в глазах мелькает равнодушное, утомлённое лицо священника, но дальше я вижу только его рукав с голубой подкладкой, крест и край аналоя. Я чувствую близкое соседство священника, запах его рясы, слышу строгий голос, и моя щека, обращённая к нему, начинает гореть... Многого от волнения я не слышу, но на вопросы отвечаю искренне, не своим, каким-то странным голосом, вспоминаю одиноких Богородицу и Иоанна Богослова, распятие, свою мать, и мне хочется плакать, просить прощения. - Тебя как зовут? - спрашивает священник, покрывая мою голову мягкою епитрахилью. Как теперь легко, как радостно на душе! Грехов уже нет, я свят, я имею право идти в рай! Мне кажется, что от меня уже пахнет так же, как от рясы, я иду из-за ширм к дьякону записываться и нюхаю свои рукава. Церковные сумерки уже не кажутся мне мрачными, и на Митьку я гляжу равнодушно, без злобы (Чехов). И ветер, и дождик, и мгла / Над холодной пустыней воды. / Здесь жизнь до весны умерла, / До весны опустели сады. / Я на даче один. Мне темно / За мольбертом, и дует в окно. / Вчера ты была у меня, / Но тебе уж тоскливо со мной. / Под вечер ненастного дня / Ты мне стала казаться женой... / Что ж, прощай! Как-нибудь до весны / Проживу и один - без жены... (Бунин). Чёрный человек, / Чёрный, чёрный, / Чёрный человек / На кровать ко мне садится, / Чёрный человек / Спать не даёт мне всю ночь. / Чёрный человек / Водит пальцем по мерзкой книге / И, гнусавя надо мной, / Как над усопшим монах, / Читает мне жизнь / Какого-то прохвоста и забулдыги, / Нагоняя на душу тоску и страх. / Чёрный человек, / Чёрный, чёрный! / «Слушай, слушай, - / Бормочет он мне, - / В книге много прекраснейших / Мыслей и планов. / Этот человек / Проживал в стране / Самых отвратительных / Громил и шарлатанов. / В декабре в той стране / Снег до дьявола чист, / И метели заводят / Весёлые прялки. / Был человек тот авантюрист, / Но самой высокой / И лучшей марки. / Был он изящен, / К тому ж поэт, / Хоть с небольшой, / Но ухватистой силою, / И какую-то женщину, / Сорока с лишним лет, / Называл скверной девочкой / И своею милою». <...> «Чёрный человек! / Ты не смеешь этого! / Ты ведь не на службе / Живёшь водолазовой. / Что мне до жизни / Скандального поэта. / Пожалуйста, другим / Читай и рассказывай». <...> ...Месяц умер, / Синеет в окошко рассвет. / Ах ты, ночь! / Что ты, ночь, наковеркала? / Я в цилиндре стою. / Никого со мной нет. / Я один... / И разбитое зеркало... (Есенин). Мне нравится, что вы больны не мной, / Мне нравится, что я больна не вами, / Что никогда тяжёлый шар земной / Не уплывёт под нашими ногами. / Мне нравится, что можно быть смешной - / Распущенной - и не играть словами, / И не краснеть удушливой волной, / Слегка соприкоснувшись рукавами. / Мне нравится ещё, что вы при мне / Спокойно обнимаете другую, / Не прочите мне в адовом огне / Гореть за то, что я не вас целую (Цветаева). Я, гений Игорь-Северянин, / Своей победой упоён: / Я повсеградно оэкранен! / Я повсесердно утверждён! <...> Но, даровав толпе холопов / Значенье собственного «я», / От пыли отряхаю обувь, / И вновь в простор - стезя моя (И. Северянин). - <...> А вы один приехали или с супругой? - Один, один, я всегда один, - горько ответил профессор. - А где же ваши вещи, профессор? Вкрадчиво спрашивал Берлиоз, - в «Метрополе»? Вы где остановились? - Я? Нигде, - тоскливо ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зелёным глазом по Патриаршим прудам (Булгаков). Первородное зло было в том, что бытие, - жизнь земли и существ, - постигалось, как нечто, выходящее из разума человека. Познавая мир, человек познавал только самого себя. Человек был сущностью, мир - плодом его разума, его воли, его сновидения, или бреда. Бытие - лишь сознание человека, Сущего, Я. Такое понимание бытия должно было привести к тому, что каждый человек стал бы утверждать, что он один есть единственное, сущее, истинное Я, всё остальное - мир, люди, - лишь его представление. Дальнейшее было неизбежно: борьба за истинное Я, за единственную личность, истребление человечества, как восставшего на человека его же сна, - презрение и отвращение к бытию, как к злому призраку (А. Н. Толстой). Надо написать книгу о прощании с миром. Я очень часто ухожу очень далеко, один. И тем не менее связь моя с некоей станцией не нарушается. Значит, я сам в себе живу? Как же так? Неужели я ношу в себе весь заряд жизни? Неужели весь провод во мне? И весь аккумулятор? Это я - вся моя жизнь? Этого не может быть (Олеша). Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был / И что я презирал, ненавидел, любил. / Начинается новая жизнь для меня, / И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня. / Больше я от себя не желаю вестей / И прощаюсь с cобою до мозга костей, / И уже, наконец, над собою стою, / Отделяю постылую душу мою, / В пустоте оставляю себя самого, / Равнодушно смотрю на себя - на него. / Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня, / Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня, / Сновидения ночи и бабочки дня, / Здравствуй, всё без меня и вы все без меня! / Я читаю страницы неписаных книг, / Слышу круглого яблока круглый язык, / Слышу белого облака белую речь, / Но ни слова для вас не умею сберечь, / Потому что сосудом скудельным я был. / И не знаю, зачем сам себя я разбил. / Больше сферы подвижной в руке не держу / И ни слова без слова я вам не скажу. / А когда-то во мне находили слова / Люди, рыбы и камни, листва и трава (Тарковский). Я входил вместо дикого зверя в клетку, / выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке, / жил у моря, играл в рулетку, / обедал чёрт знает с кем во фраке. / С высоты ледника я озирал полмира, / трижды тонул, дважды бывал распорот. / Бросил страну, что меня вскормила. / Из забывших меня можно составить город. / Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна, / надевал на себя что сызнова входит в моду, / сеял рожь, покрывал чёрной толью гумна / и не пил только сухую воду. / Я впустил в свои сны воронёный зрачок конвоя, / жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок. / Позволял своим связкам все звуки, помимо воя; / перешёл на шёпот. Теперь мне сорок. / Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. / Только с горем я чувствую солидарность. / Но пока мне рот не забили глиной, / из него раздаваться будет лишь благодарность (Бродский). Неужели не я, / освещённый тремя фонарями, / столько лет в темноте / по осколкам бежал пустырями, / и сиянье небес / у подъёмного крана клубилось? / Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось (Бродский).
VII. Необходимоость. Доvлжность. Возможность. Желаемость. Что мне до них, до вас до всех?! Я сам по себе, мне никто не нужен. Все испугались, придётся решать мне одному (мне самому, только мне самому). Моему нраву не перечь: я не терплю возражений! Я не могу отвечать один за всех. «Где тебе тягаться со мною, / Со мною, с самим Балдою?» (Пушкин).
s Поэт! Не дорожи любовию народной. / Восторженных похвал пройдёт минутный шум; / Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, / Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм (Пушкин). [Демон] <...> Я отрекся от старой мести, / Я отрекся от гордых дум; / Отныне яд коварной лести / Ничей уж не встревожит ум; / Хочу я с небом примириться, / Хочу любить, хочу молиться, / Хочу я веровать добру (Лермонтов). Я призван был воспеть твои страданья, / Терпеньем изумляющий народ! / И бросить хоть единый луч сознанья / На путь, которым Бог тебя ведёт... (Некрасов). В последнем свете злого дня, / В паденьи сил, в затменьи Бога, / Перед тобой моя дорога. / Приди ко Мне, люби Меня. / В мирах всё призрачно и тленно, - / Но вот Я заповедь даю, / Она вовеки неизменна: / Люби Меня и жизнь Мою (Ф. Сологуб). Мне / и рубля / не накопили строчки, / краснодеревщики /не слали мебель на дом. / И кроме / свежевымытой сорочки, / скажу по совести, / мне ничего не надо. / Явившись / в Це Ка Ка / идущих / светлых лет, / над бандой / поэтических / рвачей и выжиг / я подыму, / как большевистский партбилет, / все сто томов / моих / партийных книжек (Маяковский). Но я - человек, / Я - не зверь и не птица, / Мне тоже хотится / Под ручку пройтиться... (Э. Багрицкий). Вернуться б к той черте, где я был мной. / Где всё впервые: светлый дождь грибной, / который по кустарнику бежит. / И жить легко. И очень надо жить! (Р. Рождественский). Простите солдатам последний грех / И, в памяти не храня, / Не ставьте над ними печальных вех; / Какое мне дело до вас до всех, / А вам до меня? (Соболь). Пусть всегда будет солнце, / Пусть всегда будет небо, / Пусть всегда будет мама, / Пусть всегда буду я (Ошанин). Господи мой, Боже, / Зеленоглазый мой, / Пока Земля ещё веpтится / И это ей стpанно самой, / Пока ей ещё хватает / Вpемени и огня, / Дай же ты всем понемногу / И не забудь пpо меня (Окуджава). Мне нужно на кого-нибудь молиться. / Подумайте, простому муравью / вдруг захотелось в ноженьки валиться, / поверить в очарованность свою! / И муравья тогда покой покинул, / всё показалось будничным ему, / и муравей создал себе богиню / по образу и духу своему. / И в день седьмой, в какое-то мгновенье, / она возникла из ночных огней / без всякого небесного знаменья... / Пальтишко было лёгкое на ней. / Всё позабыв - и радости и муки, / он двери распахнул в своё жильё / и целовал обветренные руки / и старенькие туфельки её. / И тени их качались на пороге. / Безмолвный разговор они вели, / красивые и мудрые, как боги, / и грустные, как жители земли (Окуджава). Мой муж никак не может понять, что в мире таких центральных точек, вокруг которых вращается воспринимаемый и вмещаемый этими точками мир, имеется ровно столько, сколько живых существ населяет мир. Мой муж признаёт и понимает человеческое я как центр, как пупок мира, но возможность присутствия такого я он полагает только в самом себе. Все остальные такого я для него не имеют и иметь не могут. Все остальные для него это «ты» - «он» - вообще «они» (М. Агеев).
VIII. Каково. Всё здесь не по мне, не по моему нраву. Мне всё время не по себе: не оставляют мысли о том, что я в чём-то виноват перед другими. Мне трудно, тяжело примириться со своим положением. Тебе смешно, а мне-то каково с моей вечной самокритикой, с моим самоедством?
s И скучно и грустно, и некому руку подать / В минуту душевной невзгоды... / Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. / А годы проходят - всё лучшие годы! / Любить... но кого же?.. на время - не стоит труда, / А вечно любить невозможно. / В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа: / И радость, и муки, и всё там ничтожно... (Лермонтов). В небесах торжественно и чудно! / Спит земля в сиянье голубом... / Что же мне так больно и так трудно? / Жду ль чего? жалею ли о чём? / Уж не жду от жизни ничего я, / И не жаль мне прошлого ничуть; / Я ищу свободы и покоя! / Я б хотел забыться и заснуть! (Лермонтов). Сегодня идут без конца / Те же тучи - гряда за грядой. / Твой след под дождём у крыльца / Расплылся, налился водой. / И мне больно глядеть одному / В предвечернюю серую тьму (Бунин). Пускай / за гениями / безутешною вдовой / плетётся слава / в похоронном марше - / умри, мой стих, / умри, как рядовой, / как безымянные / на штурмах мёрли наши! / Мне наплевать / на бронзы многопудье, / мне наплевать / на мраморную слизь. / Сочтёмся славою - / ведь мы свои же люди,- / пускай нам / общим памятником будет / построенный / в боях / социализм (Маяковский).
IX. Как. Поступай всегда как я, по-моему. Не может же быть, чтобы все думали как я, ко всем относились по-моему. Я к вам как парламентёр (парламентёром). «Не мною свет стоит, есть люди, без меня» (Даль).
s Тяжёлое детство мне пало на долю <...> / Я рос одиноко... я рос позабытым, / Пугливым ребёнком, - угрюмый, больной, / С умом, не по-детски печалью развитым, / И с чуткой, болезненно-чуткой душой... (Надсон). Природы праздный соглядатай, / Люблю, забывши всё кругом, / Следить за ласточкой стрельчатой / Над вечереющим прудом. / Вот понеслась и зачертила - / И страшно, чтобы гладь стекла / Стихией чуждой не схватила / Молниевидного крыла. / И снова то же дерзновенье / И та же тёмная струя, - / Не таково ли вдохновенье / И человеческого я? / Не так ли я, сосуд скудельный, / Дерзаю на запретный путь, / Стихии чуждой, запредельной, / Стремясь хоть каплю зачерпнуть? (Фет).
X. Сколько. Сколько людей на свете, столько и «я». Это страшная тайна: я один ношу её в себе. Семья - это семь «я» (поговорка).
s Вот я служу... А вдруг моё Я скажет: не хочу! Нет - не моё Я, а больше... весь миллион Я, составляющих армию, нет - ещё больше - все Я, населяющие земной шар, вдруг скажут: «Не хочу!» И сейчас же война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих «ряды вздвой!» и «полуоборот направо!» - потому что в них не будет надобности (Куприн). Как мир меняется! И как я сам меняюсь! / Лишь именем одним я называюсь, - / На самом деле то, что именуют мной, - / Не я один. Нас много. Я - живой. / Чтоб кровь моя остынуть не успела, / Я умирал не раз. О, сколько мёртвых тел / Я отделил от собственного тела! / И если б только разум мой прозрел / И в землю устремил пронзительное око, / Он увидал бы там, среди могил, глубоко / Лежащего меня. Он показал бы мне / Меня, колеблемого на морской волне, / Меня, летящего по ветру в край незримый, / Мой бедный прах, когда-то так любимый (Заболоцкий). В слове «мы» - сто тысяч «я»! / Большеглазых, озорных, / Чёрных, рыжих и льняных, / Грустных и весёлых, / в городах и сёлах (Р. Рождественский).
XI. Насколько. Всех хвалят, а чем я хуже? Не спорь: я старше тебя и больше знаю и понимаю. Поживи-ка (поработай-ка, потрудись-ка) с моё! (т. е. столько, сколько я). Высшее «я» (в психологии: момент творческого вдохновения).
s «Свет мой, зеркальце! скажи, / Да всю правду доложи: / Я ль на свете всех милее, / Всех румяней и белее?» / И ей зеркальце в ответ: / «Ты, конечно, спору нет; / Ты, царица, всех милее, / Всех румяней и белее» (Пушкин). Я всей душой к жене привязан; / Я в люди вышел... Да чего! / Я дружбой графа ей обязан, / Легко ли! Графа самого! / Он к нам заходит, как к родным. / Какое счастье! Честь какая! / Ведь я червяк в сравненьи с ним! / В сравненьи с ним, / С лицом таким - / С его сиятельством самим! (Курочкин; пер. из Беранже). Снег летит спокойный, гуще, чаще, / он летит уже из крупных сит, / он уже пушистый, настоящий, / он уже не падает - висит... / Вдоль столбов высоковольтной сети / я иду, одета в белый мех, / самая любимая на свете, / самая красивая на свете, / самая счастливая из всех! (Тушнова). - <...> Хотите, я вам открою секрет, как стать человеком, который всё может, то есть всемогущим? Это совершенно просто. Для этого надо стать сильнее себя. Пересилить свои слабости. Тот, кто сильнее себя, тот сильнее остальных людей и, значит, обстоятельств (Д. Гранин).
XII. Который (среди подобного). Сын по характеру - моё второе «я». По своей натуре я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не первый среди тех, в ком ты уже ошибался.
s [Демон] Я тот, которому внимала / Ты в полуночной тишине, / Чья мысль душе твоей шептала, / Чью грусть ты смутно отгадала, / Чей образ видела во сне. / Я тот, чей взор надежду губит, / Едва надежда расцветёт, / Я тот, кого никто не любит / И всё живущее клянёт; / Ничто пространство мне и годы, / Я бич рабов моих земных, / Я враг небес, я зло природы, - / И, видишь, я у ног твоих (Лермонтов. Демон. 1838 года сентября 8 дня). ...Он всё ещё боролся с своим волнением и только изредка взглядывал на неё. И каждый раз как он взглядывал, он видел её глаза, которые смотрели на него с такою умилённою и восторженною нежностью, какой он никогда не видал в них. - Подожди, ты не знаешь... Постойте, постойте... - она остановилась, как бы собираясь с мыслями. - Да, - начинала она. - Да, да, да. Вот что я хотела сказать. Не удивляйся на меня. Я всё та же... Но во мне есть другая, я её боюсь - она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. Та не я. Теперь я настоящая, я вся (Л. Толстой). Её единый взгляд проник до глуби тайной, / Где в зеркале немом - моё другое я, / И я - как лик ея, она - как тень моя, / Мы молча смотримся в затон необычайный, / Горящий звёздностью, бездонностью и тайной (Бальмонт).
XIII. Где. Внешнее «я» (совокупность знаний, правил действия, поведения, приёмов мышления человека; спец.). Внутреннее «я» (ядро личности человека, также его интимные, скрываемые мысли, чувства, воспоминания, переживания; спец.).
s Брожу ли я вдоль улиц шумных, / Вхожу ль во многолюдный храм, / Сижу ль меж юношей безумных, / Я предаюсь моим мечтам. / Я говорю: промчатся годы, / И сколько здесь ни видно нас, / Мы все сойдём под вечны своды - / И чей-нибудь уж близок час (Пушкин). [Лаура] Дон Карлос, перестаньте! / Вы не на улице - вы у меня - / Извольте выйти вон (Пушкин). ...В безмолвии ночи, / К единению думы склоня, / Ты закрой свои очи, / Позабудь наваждения дня, - / И в блаженном молчаньи / Ты постигнешь закон бытия, - / Всё едино в созданьи, / Где сознанью возникнуть, там Я (Ф. Сологуб). <...> Покоя и тиши во мне нет, кто-то взорвал во мне меня самого, сделал это бездымным динамитом, бесшумным взрывом, - и я не нахожу в себе - себя (Дурылин). Прилагать к Розанову общечеловеческие мерки и обычные требования по меньшей степени неразумно. Он есть редкая ценность, но, чтобы увидеть это, надо переменить точку зрения. Иначе ценность явления пропадёт, и Розанов делается прав, говоря: «Я не нужен, ни в чём я так не уверен, как в том, что я не нужен». Он, кроме своего «я», пребывал ещё где-то около себя, на ему самому неведомых глубинах (Гиппиус). Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: / Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я (Заболоцкий).
XIV. Куда. Углубиться (уйти, погрузиться) в собственное «я».
s [Чацкий] Так! отрезвился я сполна, / Мечтанья с глаз долой - и спала пелена; / Теперь не худо б было сряду / На дочь и на отца, / И на любовника глупца, / И на весь мир излить всю желчь и всю досаду. / С кем был! Куда меня закинула судьба! / Все гонят! все клянут! Мучителей толпа, / В любви предателей, в вражде неутомимых, / Рассказчиков неукротимых, / Нескладных умников, лукавых простяков, / Старух зловещих, стариков, / Дряхлеющих над выдумками, вздором, - / Безумным вы меня прославили всем хором. / Вы правы: из огня тот выйдет невредим, / Кто с вами день пробыть успеет, / Подышит воздухом одним, / И в нём рассудок уцелеет (Грибоедов). Лишь только червь сомненья вполз ему в душу, им овладел грубый эгоизм: я выступило вперёд и требовало жертв себе (Гончаров). «Истина, Добро и Красота» - эта метафизическая триада есть не три разных начала, а одно. Это - одна и та же духовная жизнь, но под разными углами зрения рассматриваемая. Духовная жизнь, как из «Я» исходящая, в «Я» своё средоточие имеющая, есть Истина. Воспринимаемая как непосредственное действие другого - она есть добро. Предметно же созерцаемая третьим, как во вне лучащаяся, - Красота (Флоренский).
XV. От - До (в пространстве). Куда ему до меня, ему с его умишком до меня рукой не достать! (похвальба). На ней и внешне и внутренне, от головы до пяток лежит отпечаток российской провинции.
s - Какая разница между ним и Машей! Куда ей до него! да он против неё барин, - и манеры и всё этакое... (Панаев). Все спешили домой... Христиане были успокоены и, к довершению радости, по возвращении в Александрию нашли своего патриарха, который еще ранее их успел возвратиться в свои палаты. Правитель захотел его увидеть и послал за ним колесницу, но патриарх отвечал: ? Колесница так же удобно может доставить ко мне правителя, как и меня к нему, а дорога от меня до него так же длинна, как от него до меня. Пусть он придет ко мне, если хочет (Лесков).Взгляд дошёл до меня и остановился. Какая-то мысль сверкнула в мозгу Наумова. - Ну-ка, выйди. Я вышел в свет (Шаламов). Я им сказал, что мне работать надо, и спровадил их к жене на кухню. Оттуда долго до меня доносился хохот и говор (Астафьев). Подорожник-трава, на душе тревога. / Может, вовсе у нас не было любви. / От тебя до меня долгая дорога, / От меня до тебя - только позови (М. Танич).
XVI. Когда. В молодости я был совсем другим. Это было уже при мне (т. е. помню, сознаю, что было тогда вокруг меня). Это случилось ещё до меня (т. е. когда меня ещё не было). Эти события произошли задолго до меня. Это случилось уже после меня.
s В конце Фоминой недели началась та чудная пора, не всегда являющаяся дружно, когда природа, пробудясь от сна, начнёт жить полною, молодою, торопливою жизнью. <...> Ничего тогда не понимая, не разбирая, не оценивая, никакими именами не называя, я сам почуял в себе новую жизнь, сделался частью природы... (С. Аксаков). ...Может ли кто-нибудь определить точно тот момент своего существования, когда в первый раз возникло в нём отчётливое представление о своём собственном я - первый проблеск сознательной жизни (Ковалевская). Когда вступают в спор природа и словарь / И слово силится отвлечься от явлений, / Как слепок от лица, как цвет от светотени, - / Я нищий или царь? Коса или косарь? / Но миру своему я не дарил имён: / Адам косил камыш, а я плету корзину. / Коса, косарь и царь, я нищ наполовину, / От самого себя ещё не отделим (Тарковский). Я призван к жизни кровью всех рождений / И всех смертей, я жил во времена, / Когда народа безымянный гений / Немую плоть предметов и явлений / Одушевлял, даруя имена (Тарковский). ...Чувствую, что я / тогда лишь есть, когда есть собеседник! / В словах я приобщаюсь бытия! / Им нужен продолжатель и наследник! (Бродский). Мне кажется, что он уже обладает самосознанием, именно в эти дни зародилось у него чувство Я. Ощущение отдельности себя от остального мира. А остальной мир - это ты, моя радость. Потому что никакой другой мир ему до рождения не будет ведом (Улицкая).
XVII. От - До (во времени). Пока я мыслю, я живу (афоризм).
s [Молчалин] По мере я трудов и сил, / С тех пор, как числюсь по Архивам, / Три награжденья получил. [Чацкий] Взманили почести и знатность? [Молчалин] Нет-с, свой талант у всех... [Чацкий] У вас? [Молчалин] Два-с. Умеренность и аккуратность. [Чацкий] Чудеснейшие два! и стоят наших всех (Грибоедов). Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак; А человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим. Доселе он [один] я - а тут он будет мы (Пушкин. Письмо П. Плетнёву, 1830 г.). С тех пор как вечный судия / Мне дал всеведенье пророка, / В очах людей читаю я / Страницы злобы и порока. / Провозглашать я стал любви / И правды чистые ученья: / В меня все ближние мои / Бросали бешено каменья. / Посыпал пеплом я главу, / Из городов бежал я нищий, / И вот в пустыне я живу, / Как птицы, даром божьей пищи; / Завет предвечного храня, / Мне тварь покорна там земная; / И звёзды слушают меня, / Лучами радостно играя. / Когда же через шумный град / Я пробираюсь торопливо, / То старцы детям говорят / С улыбкою самолюбивой: / «Смотрите: вот пример для вас! / Он горд был, не ужился с нами. / Глупец, хотел уверить нас, / Что Бог гласит его устами! / Смотрите ж, дети, на него: / Как он угрюм и худ и бледен! / Смотрите, как он наг и беден, / Как презирают все его!» (Лермонтов). Человек унесёт чувство своей жизни, не разделит его ни с кем. Чудо отдельного, особого человека, того, в чьём сознании, в чьём подсознании собрано всё хорошее и всё плохое, смешное, милое, стыдное, жалкое, застенчивое, ласковое, робкое, удивлённое, что было от детства до старости, - слитое, соединённое в немом и тайном одиноком чувстве одной своей жизни (Гроссман). Есть высоты властительная тяга, / И потому бессмертен я, пока / Течёт по жилам - боль моя и благо - / Ключей подземных ледяная влага, / Все эР и эЛь святого языка (Тарковский).
XVIII. Зачем. Сделай это для меня (ради меня, из расположения ко мне, в знак внимания ко мне). Для чего (зачем) мне жениться: мне и одному хорошо. И зачем только меня втянули в эту компанию: я совсем лишний среди этих людей. Незачем (ни к чему) мне там быть: без меня обойдутся (я там буду чужой, совершенно лишний, никем не понятый). Зачем я живу (мне жить)? ведь я никому не нужен.
s [Сальери] <...> Нет! не могу противиться я доле / Судьбе моей: я избран, чтоб его / Остановить - не то, мы все погибли, / Мы все, жрецы, служители музыки, / Не я один с моей глухою славой... (Пушкин). Жизнь даётся один раз, и хочется прожить её бодро, осмысленно, красиво. Хочется играть видную самостоятельную, благородную роль, хочется делать историю, чтобы те же поколения не имели права сказать про каждого из нас: то было ничтожество или хуже того... Я верю и в целесообразность, и в необходимость того, что происходит вокруг, но какое мне дело до этой необходимости, зачем пропадать моему «я»? (Чехов). Нельзя уже было сомневаться: во мне произошла перемена, я стал другим. Чтобы проверить себя, я начал вспоминать, но тотчас же мне стало жутко, как будто я нечаянно заглянул в тёмный, сырой угол. Вспомнил я своих товарищей и знакомых, и первая мысль моя была о том, как я теперь покраснею и растеряюсь, когда встречу кого-нибудь из них. Кто же я теперь такой? О чём мне думать и что делать? Куда идти? Для чего я живу? (Чехов).
XIX. Почему. Будь бы я (будь бы я на твоем месте), я, с моим отношением к людям, так бы не поступил. Не я буду, если я этого не сделаю. Без меня (т. е. без моего участия) у них ничего не выйдет. При мне (если я здесь) никто, зная мой характер, не посмеет тебя обидеть. Один я не пойду: у одного меня не хватит решимости, только если все вместе. Виноваты мы все, а отвечать почему-то должен я один. Все веселятся, а мне с моим характером всё это почему-то скучно, неинтересно. Несмотря на все их уговоры, я убеждён в своей правоте и остаюсь при своём мнении. Если не я, то кто же? (т. е. это должен, это смогу, это способен сделать только я). «Я мыслю, следовательно, существую» (афоризм; Декарт).
s И долго буду тем любезен я народу, / Что чувства добрые я лирой пробуждал, / Что в мой жестокий век восславил я свободу / И милость к падшим призывал. / Веленью Бoжию, о муза, будь послушна, / Обиды не страшась, не требуя венца; / Хвалу и клевету приeмли равнодушно / И не оспоривай глупца (Пушкин). - Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей (Л. Толстой). И нельзя, невозможно так выворачивать наизнанку себя, своих близких и далёких, так раздеваться всенародно и раздевать других, как Розанов это делает в последних книгах. «- Нельзя? - говорит Розанов. - Мне - можно. На мне и грязь хороша, потому что я - я» (Гиппиус). [Липа] Тут есть икона Спасителя с трогательною надписью: «Приидите ко мне все труждающиися и обремененныи...» [Савва] «...И Аз упокою вы». Знаю (Андреев). За гремучую доблесть грядущих веков, / За высокое племя людей / Я лишился и чаши на пире отцов, / И веселья, и чести своей. / Мне на плечи кидается век-волкодав, / Но не волк я по крови своей, / Запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей. <...> / Уведи меня в ночь, где течет Енисей / И сосна до звезды достаёт, / Потому что не волк я по крови своей / И меня только равный убьёт (Мандельштам).